Загрузка...IX
Мы уже видели, что величайшее мировое злодейство они приписывают «Воле Божией» и что на этом основании они готовы «фактопоклонствовать» и даже солидаризоваться с делами третьего интернационала.
Это затрудняет их тем менее, что примкнувший к ним г. Карсавин убедил их, будто «русская революция вовсе не безрелигиозна» (IV. 87). Правда, ее пафос есть всего-навсего «пафос религиозного атеизма, т. е. богоборчества» или, попросту говоря, это есть «воинствующий материализм»… Но, когда надо построить мост, то хорошо бывает перебросить и веревочку. А если еще оказывается, что в этом коммунистическом безбожии есть и «жадное искание Бога и вера в истину» (там же), то у «православного евразийца» может стать и совсем легко на душе…
И до того легко, что он поспешит приравнять красный цвет, и красный флаг, и даже рог дьявольского безбожия — кресту, гвоздям и копию, орудиям мучении Христовых…
Так, г. В. Н. Ильин пишет:
«Рог» есть символ высшего нечестия и дьявольской гордыни и в то же время символ благочестия. В литийных молениях церковь просит: «возвыси рог христиан православных», а в каноне на утрени поет: «вознеси рог верных твоих, Блажс». Красный цвет — цвет революции, в то же время и цвет Пасхи Христовой (в Пасху полагаются красные облачения). Красный флаг — символ социализма, интернационализма, — он же есть стяг великого князя Московского. Под этим стягом победили воины Дмитрия Донского».
«Страстотерпчество России проходит под красным цветом Пасхи Христовой и стяга великого князя Московского, христианнейшего из государей. Надо иметь вечную память об орудиях мук, которыми просияли на Руси новые бесчисленные угодники. Надо полюбить эти орудия» (sic!) «приникнуть к ним, поклоняться им» (sic!). «Если мы поклоняемся кресту, гвоздям и копию, орудиям мучений Христовых и в то же время всем сердцем отрицаем иудино предательство, то, поклоняясь новомученичеству России и орудиям ее мучений, мы должны соответственно относиться и к предавшим ее интеллигентам революционерам» (IV. 222—223).
И все это обосновывается тою декадентскою выдумкою, что «символы сами по себе значения не имеют и служат тому началу, к которому они мифологически приурочены» (там же).
Посмотрите, как глубоки и прозорливы эти «православные» идеи… Как легко и естественно дается этим «православным» писателям примирение между христианством и комсомольством, между православием и сатанизмом.
И знаете, кто во всем виноват? Вы не поверите…
«И если бы не близорукая политика, скажем прямо, провокационная политика последнего царствования» (sic!), «произошло бы то, чему надлежало произойти уже давно» (sic). «Революционный смысл красного знамени был бы забыт и вспомнился бы его старый русский смысл, а рог дьявольского безбожия стал бы вновь «рогом христиан православных» (222, 223).
Какая замечательная попытка включить вещественные символы черной мессы в состав православного обряда и обихода! Как это тонко задумано! Как убедительно раскрыто!..
Невольно возникает в уме картина: вот оргия комсомольцев, — «поют, играют, и в этой мерзостной игре» несут красные флаги и дьявольские роги… В процессе участвует и В. Н. Ильин — и принимает ее… за Православный Крестный Ход.
Хорошо, что такие картины возникают в душе только после чтения премудрых статей «евразийского временника»!