Загрузка...X
Сколь же тягостное впечатление производит четвертая книжка «временника», однако следующее за ним «евразийское» произведение, озаглавленное «Наследие Чингисхана» (Берлин, 1925), заставляет вспоминать об этом впечатлении, как о чем-то сравнительно отрадном.
Автор этой брошюры, так сказать, неизвестен: он укрылся за инициалами «И. Р.», но обладает удивительной способностью целиком воспроизводить умственные и литературные манеры изобретателей «евразийства». И вот, этот совокупный псевдоним, рассматривая Россию как «евразийский улус Чингисхановой империи» (56), понося Петра Великого и с успехом приближаясь к большевистской фразеологии, проявляет и закрепляет соглашательскую тенденцию с такою нестесняющеюся определительностью, что всякие возможные разногласия о «евразийских» намерениях должны прекратиться.
Так, глава XII дает прямое перечисление здоровых стремлений и заслуг советской власти во внутренней и внешней политике, и в упрек ей ставятся лишь два уклона: к европеизации и к коммунизму. Нужно совсем немногое: «если бы советская власть отказалась от коммунизма, порожденного европейской цивилизацией, то отняла бы и связь советской власти с этой цивилизацией и началась бы работа по укреплению и развитию национально-исторического бытия России» (стр. 50). Азиатская агитация третьего интернационала прямо характеризуется как выполнение «исторического русского дела» (52) и грядущей «евразийской» России прямо ставится в обязанность — бороться «с международным капиталом» в «полном» союзе с «европейским пролетариатом» (57) и «организовывать» «чисто азиатские страны» в «противодействии против европейской цивилизации» (58).
И весь этот тон советской публицистики находит себе (не для распространения ли в России?) и подобающую орфографию…