Загрузка...В рамках этого анализа тоталитаризм в итоге оказывается результатом — более или менее сознательным — попытки заменить представление об истории как о непреднамеренном продукте стихийной эволюции совершенно иной концепцией. Согласно этой концепции, история представляет собой осознанный продукт разума в рамках сценария, где разум сначала успешно выясняет, что есть «благо», а затем организует отношения между отдельными людьми таким образом, чтобы достичь этого «блага» и заставить историю остановиться. У Хайека мы находим историю политической философии, описанную в виде конфликта. На одной стороне — индивидуализм номократической концепции, согласно которой закон устанавливает средства, но не цели индивидуального действия. На другой — коллективизм телеократической концепции, чьим продуктом являются тоталитарные режимы, то есть политические организации, преследующие «общее благо», которое считается познаваемым с помощью разума и достижимым либо посредством научных знаний, либо в исторической перспективе.
Таким образом, начальным пунктом для анализа и критики тоталитаризма был факт постепенного отказа «от той экономической свободы, без которой свобода личная и политическая в прошлом никогда не существовала». Этот отказ «от фундаментальных идей, на которых было построено здание европейской цивилизации», произошел в пользу социалистического идеала. В связи с этим Хайек писал: «Экономический контроль неотделим от контроля над всей жизнью людей, ибо, контролируя средства, нельзя не контролировать и цели. Монопольное распределение средств заставит планирующие инстанции решать и вопрос о ценностях, устанавливать, какие из них являются более высокими, а какие — более низкими, а в конечном счете определять, какие убеждения люди должны исповедовать и к чему они должны стремиться. …экономическое планирование будет охватывать практически все сферы нашей жизни».
Отождествление тоталитаризма с коллективистским планированием было частью критического анализа той ментальности, которую породили успехи «современной науки», а также одним из оснований для критического пересмотра новейшего представления о разуме как об источнике законов для человечества. Кроме того, что высказывания Хайека о происхождении и природе тоталитаризма обладают эвристической ценностью, не следует забывать, что проблемы, которыми он занимался, были классическими проблемами политической философии. Они были связаны с поисками и определением наилучшего политического режима; по словам Штрауса, это «главный политический вопрос: как соединить порядок, который не был бы подавлением, со свободой, которая не была бы распущенностью».
Однако не следует думать, что тоталитаризм — это исключительно социализм или коллективизм. В «Дороге к рабству» Хайек без колебаний утверждал, что фашизм и нацизм являются отнюдь не реакцией на социализм, а проявлениями того же самого феномена. Социализм и нацизм объединяет, в частности, их отвращение к либерализму, т.е. кучениюотом, что гражданские и политические свободы неразрывно связаны с экономическими. Определение сути социализма как «грубого приложения научных идеалов к проблемам общества» одновременно представляет собой довольно широкое, хотя и не универсальное определение тоталитаризма.
«Дорога к рабству» не зря начинается с цитаты из лорда Актона о том, что «самое большое раздражение вызывают те исследования, которые вскрывают родословную идей». В этой книге Хайек вернулся к наиболее значимым открытиям современной политической философии, сохранив верность тем принципам, которыми характеризовалась его деятельность в качестве политического философа и историка идей. Его задачи не были задачами историографа. В своих словах о том, что «мы можем в какой-то степени извлекать уроки из прошлого, чтобы предотвращать повторение одного и того же процесса», и о том, что «складывается впечатление, что мы попросту не хотим понимать, каким путем возник тоталитаризм, потому что это понимание грозит разрушить некоторые дорогие нашему сердцу иллюзии», Хайек позволяет нам увидеть часть своей интерпретации значения истории вообще и ее роли в про -цессе пробуждения политического сознания. Эта интерпретация далеко выходила за пределы полемических задач книги и касалась проблемы понимания корней тоталитарной мысли.
Таким образом, тоталитаризм не мог рассматриваться ни как разовая оплошность западной цивилизации, ни как ее рок; скорее он был трагическим сигналом о скрытой в ней опасности, которую следовало предотвратить. Ужасы тоталитаризма никоим образом нельзя считать закономерным эпилогом либеральной традиции, и Хайек полагал, что история может помочь человечеству избежать множества опасностей. Самое главное — не считать, что феномен тоталитаризма — это эксклюзивный продукт немецкой культуры, а понимать, что хотя бы отчасти он представляет собой результат социалистической ментальности. Ведь сходство пруссачества и социализма — это одновременно и бесспорный факт, и свидетельство правоты Хайека.
«Дорога к рабству» начинается с появления и распространения идеи о том, что плановое целеориентированное развитие общества лучше стихийного развития, в сочетании с убежденностью, что прогресс требует радикальной перестройки общества на новых началах. Иными словами, первым шагом к рабству является представление, что можно сохранить гражданские и экономические плоды либерализма в рамках иной институционально-экономической системы. В этом отношении, по мнению Хайека, тоталитаризм напоминал античные тирании. Оба этих режима стремились ускорить процесс принятия решений и достичь иных социальных целей за счет расширения принуждения. Недоверие к либеральной традиции в определенной степени благоприятствовало «некритическому переносу в общественные науки методов и интеллектуальных привычек, выработанных в науках технических и естественных, и стремлению… применять соответствующие идеалы организации в области, совершенно для этого не подходящей». Кроме того, росту скептицизма способствовала склонность путать свободу и власть.