Загрузка...Если человеческой деятельности присуща способность «открывать причинные связи, определяющие процессы изменений и становления во Вселенной», то познание этих связей составляет предварительное условие для достижения человеческих целей. Задача праксеологии состоит в том, чтобы достичь понимания «смысла и значения человеческой деятельности». Праксеологическое знание относится к тому, что всеобще и необходимо, по контрасту с историческим знанием, которое имеет дело с тем, что уникально и индивидуально. Соответственно, историческое знание неспособно открыть всеобщие законы человеческой деятельности, для которых оно может предоставить лишь статистику. Кроме того, в отсутствие теории человеческой деятельности оно обречено блуждать между событиями и их проявлениями безо всякой уверенности в том, в чем состоит предмет его поисков, либо давать описание фактов, зависящее от культурных и исторических обстоятельств.
По указанным причинам любое описание человеческой деятельности должно исходить из того, что целью человеческой деятельности «всегда является устранение ощущаемого беспокойства». Праксеология занимается поведением человека по отношению к внешнему миру и изучает то, каким образом человек превращает те элементы, которые, по его мнению, полезны для достижения его целей, в практическое средство достижения этих целей. Поэтому проблема человеческой деятельности может по праву рассматриваться как предмет рационального познания и рационального суждения. Как и экономическая наука, праксеология не занимается намерениями и действиями, которые могли или должны были бы произойти при условии, что действующие субъекты всеведущи и руководствуются общезначимыми принципами; она сосредоточена на том, что на самом деле делают действующие субъекты, и на тех ошибках, которые они совершают, сталкиваясь с известными им возможностями. В этом смысле предпочтения формируются в соответствии со шкалой ценностей и желаний и на основании тех ценностей и потребностей, которые, по мнению субъекта, будут удовлетворены в результате данного конкретного выбора. Эти шкалы ценностей, которые очевидным образом столь же субъективны, как и конечные цели, различны у разных людей, меняются со временем и не являются предметом суждения. Индивидуальное действие представляет собой результат рационального расчета, который основан на том, каким образом все релевантные факторы воспринимаются в момент выбора. С точки зрения Мизеса, задачей теоретической науки является понимание субъективной связи между целями и средствами.
Те же темы возникают и у Хайека, хотя и в несколько ином философском и методологическом контексте; в его текстах они составляют сущность того «перехода к субъективизму в социальных науках», приверженцем которого он был.
Эти идеи уже предугадываются в «Экономической теории и знании», где ясно видно, что методология Хайека опирается на совершенно иные, чем у Мизеса, представления о роли познания в человеческой деятельности. В упомянутой работе представлен набросок теории познания человеческой деятельности, в центре которой находится доказательство того, что общество строится и существует за счет распространения бесконечного множества практических знаний, которое невозможно централизовать. Соответственно, критика разных типов коллективистского планирования основана не столько на политических и экономических аргументах, сколько на отсылках к природе человеческого знания.
Ошибка теорий экономического планирования состояла в представлении, будто бы те «факты», на которые люди опираются, принимая решения, являются «объективными» и воспринимаются одним и тем же образом всеми. Этой гипотезе противоречит тот факт, что «к так называемым „данным“, которые служат нам отправным пунктом в этом виде анализа, относятся… все факты, которые ему даны, т.е. вещи, как они существуют в его знаниях… о них, а не объективные факты в строгом смысле». Следовательно, новые данные, побуждающие действующего человека изменить свои планы, разрушают равновесие, установившееся до этого между его предыдущими действиями и теми его действиями, которые происходят после изменения в его знаниях.
Хайека особенно занимала связь между субъективными данными, известными разным индивидам, и объективными фактами. Он писал по этому поводу: «…я все же считаю, что экономическая теория благодаря тому, что неявно содержится в ее положениях, подошла ближе любой другой социальной дисциплины к ответу на центральный вопрос всех общественных наук: как может соединение фрагментов знания, существующего в разных головах, приводить к результатам, которые при сознательном стремлении к ним потребовали бы от управляющего разума таких знаний, которыми не может обладать никакой отдельный человек?»
Итак, задача теоретических социальных наук состоит не в определении наилучшего способа использования имеющихся средств в случае, когда у нас случайно имеется «вся релевантная информация» и когда нам дана исходная «система предпочтений». Так или иначе, в реальности этой идеальной ситуации не существует; ученый, занимающийся социальными науками, имеет дело с «данными», которые являются данными только для отдельных людей или для отдельных групп людей. Знание не только не существует «в концентрированной или интегрированной форме»: оно фрагментарно распределено между отдельными индивидами, которые обладают им лишь отчасти и иногда не вполне его осознают. Отметив, что если бы «стихийный механизм» рынка был бы результатом человеческого планирования, то он «был бы провозглашен одним из величайших триумфов человеческого разума», Хайек подчеркнул, что этот механизм представляет собой не свойство экономических явлений, а особенность любых социальных явлений.
В результате таких наблюдений социальные науки обнаружили, что им нужно найти не способ формулировать планы, а «наилучший способ использования знания, изначально рассеянного среди всего множества людей». Была поставлена задача найти такую институциональную структуру, которая обеспечила бы наилучшую координацию знаний, рассеянных среди членов общества. Это означало, что следует попытаться постичь тот процесс, посредством которого человеческое знание передается и обменивается, тем самым приводя к возникновению новых и непредвиденных ситуаций. Эта задача носила исключительно практический характер, иными словами, ее нельзя было решить с помощью гипотезы о существовании хранилища для всех компонентов общего знания. Для ее решения требовалось «двунаправленное» исследование: нужно было попытаться распутать сложную сеть взаимодействий индивидов, каждый из которых обладает лишь частичным знанием, и при этом не забыть об описании той стихийной координации, которая происходит в пределах более обширной и более сложной структуры. Была надежда, что этот анализ прольет свет на то, как сочетание этих двух аспектов приводит к появлению порядка, который невозможно рассматривать как сознательный результат действия человеческой воли и знания.
То внимание, которое Хайек уделяет проблемам знания, демонстрирует, что его философия социальных наук представляет собой попытку извлечь как можно больше из единственного объективно данного факта: из факта непреодолимой ограниченности человеческого знания. Соответственно, пагубную самонадеянность рода человеческого можно рассматривать как иллюзию возможности преодоления не только «своего времени» но и человеческой природы как таковой. Неслучайно тоталитаризм, подобно древним тираниям, по крайней мере отчасти произошел из желания достичь славы, осуществив то, что не удалось большей части человечества: либо потому, что большинство не могло понять, что именно такое поведение является правильным, либо потому, что оно было неспособно поступать соответствующим образом, несмотря на то что считало такое поведение правильным. В то же время в основе тирании, безусловно, лежало желание ускорить ход истории.
Философия социальных наук Хайека составляет единое целое с его теорией политического порядка и с его политической философией. Он поставил перед собой цель создания политической философии, осознающей неустранимость человеческого неведения, но при этом не соглашающейся отдать проблему наилучшего политического порядка на откуп случайной, хоть и стихийной, эволюции или борьбе между различными представлениями о мире. То, что он воспринимал эволюцию по преимуществу как культурную эволюцию, было попыткой избежать релятивизма, к которому привела бы теория субъективных ценностей, если исключить из нее концепцию естественности. Хайек имел в виду такую теоретическую и практическую систему, где субъективный характер ценностей — фундамент социальной жизни — мог бы рассматриваться в свете поддающихся универсализации правил поведения, которые обеспечивали бы возможность существования общества.
Из всего этого вытекают важные следствия. Во-первых, после того как установлено, что фундаментом гражданского сосуществования является не общность моральных ценностей (общественная мораль, понимаемая как смягченная версия общего блага), а естественное разнообразие и естественная редкость [благ], социальность теряет тот обязательный характер, который приписывался ей ранее. Во-вторых, существование государства и политики становится возможным оправдать только в том случае, если они представляют собой комплекс правил, способствующих достижению наибольшего количества абстрактных социальных преимуществ в условиях противостояния ограниченных ресурсов неограниченности потребностей и целей.
Государство, а также политика вообще являются результатом редкости. Более того, их власть и те задачи, которые им доверены, должны ограничиваться созданием правил, управляющих обстоятельствами, когда разнообразие знания, его доступность и ценности препятствуют возникновению стихийного решения. Менгеровская теория происхождения экономики и государства из прав собственности может означать лишь то, что государство возникло для защиты института, который не получил стихийного признания. Однако это также означает, что хотя этот институт не получил стихийного признания, он был лучше, чем другие, приспособлен к тому, чтобы решать проблему редкости посредством более эффективного использования ресурсов. Наконец, трудно понять, почему индивиды, разделяющие общие ценности (что означает наличие у них одинаковых физических и умственных способностей) и не испытывающие на себе действие законов редкости, должны создавать общество, за исключением случая, когда целью создания общества является «социализация» скуки.
С этой точки зрения политическая философия Хайека занималась решением задачи, аналогичной той, которую Менгер считал задачей экономической науки (обучение тому, как отличать реальные потребности от воображаемых). Хайек не исключал ценностные суждения из компетенции политической философии, однако он не желал превращать ее в нормативный идеал, что в итоге привело бы к уничтожению позитивных эффектов, возникающих в результате противопоставления и сравнения индивидуальных этических позиций. Его политическая философия не должна была предписывать или рекомендовать индивидам, что им выбирать; она вмешивалась бы лишь тогда, когда индивидуальные акты выбора приобретают социальную или политическую значимость.
По мнению Хайека, задача была не только в том, чтобы помешать распределению знания стать распылением знания, препятствующим гражданскому сосуществованию; он стремился предотвратить превращение политической философии из процесса поиска в организацию. Эта опасность чрезвычайно велика в тех обществах, где избавление от редкости зависит от более справедливого распределения ресурсов государством. В результате политическая философия трансформируется в инструмент, с помощью которого происходит легитимация субъективных требований, а политическая жизнь превращается в борьбу за власть, в которой самым главным становится желание завоевать привилегированное положение. Иными словами, Хайек отверг и представление о том, что задачей политической философии является придание формы социальному и государственному устройству на базе знания, превосходящего знания отдельных людей, и представление о государстве как об инструменте, намеренно созданном для поддержки любых индивидуальных и социальных требований без учета их совместимости и того, насколько универсальный характер они носят. Ведь при этом политическая жизнь либо превратилась бы в процесс принятия решений, основанный на численном превосходстве или на влиянии в обществе, либо наделила бы государство (созданное для того, чтобы гарантировать права собственности и обмена, которые представляют собой лучшее средство от редкости властью перераспределять блага на основании неэкономических факторов, что вряд ли позволило бы решить проблему редкости).
Однако прежде чем обратиться к этой теме, необходимо рассмотреть тот способ, которым индивидуальные воли складываются в более крупные единицы.