Загрузка...Исходя из этих посылок, Мизес разработал не только собственную теорию человеческой деятельности и собственную философию социальных наук, но и свою собственную политическую философию. В «Grundprobleme der Nationalokono-mie» различия между Мизесом и Менгером выступают на первый план. Даже те философские основания, на которые опирается Мизес в этой работе, не включают авторов, цитируемых Менгером и Хайеком, а связаны с традицией утилитаристского рационализма и неокантианства. В качестве источников фигурируют в основном представители шотландской традиции, которую Мизес трактует рационалистически и утилитарно, в то время как Хайек видит в ней предвестницу теории стихийного порядка — и это вовсе не является мелким различием. То, что эти упоминания неслучайны, подтверждает и систематический анализ взглядов Мизеса, и тот факт, что они присутствуют и в его зрелых работах, например, в «Человеческой деятельности» и «Теории и истории».
С учетом всего сказанного следует отдать Мизесу должное: он сумел привлечь внимание к значению «маржиналистской революции» для социальных наук. Более того, он не просто предложил решение — пусть и гениальное — «парадокса ценности»: он осознал, что человеческая деятельность, подобно экономической деятельности, «всегда согласована исключительно с той значимостью, которую действующий человек приписывает ограниченным количествам [благ], из которых он непосредственно делает выбор», и что для нее практически не имеют значения общие определения блага и полезности. «Признание этого составляет суть современной теории», и это означает также, что теоретическая социальная наука, подобно экономической теории, «не зависит от психологических и моральных обстоятельств».
Размышления о природе теоретических социальных наук, которые Мизес развивает в статье «Эпистемологический релятивизм», можно рассматривать как философское выражение проблем, которые неизбежно характеризуют связь между политикой и экономической наукой и относятся к роли экономической науки в обществе. Главной задачей Мизеса в данном случае было подчеркнуть, что позицию экономической науки, заявляющей о своей нейтральности по отношению к конечным целям, не следует отождествлять с историцистским рационализмом. Однако, если рассматривать его позицию с несколько иной точки зрения, оказывается, что ему было не менее важно показать, что в сфере социальных наук возможно делать выбор между ценностями, не обращаясь к этическим критериям, и что, более того, соблюдение моральных норм не является достаточным условием для достижения человеческих целей. Иначе говоря, исключение этической сферы при изучении социальных явлений не приводит автоматически к релятивизму. Это означало, что анализ соотношения этики и экономической теории должен начинаться с признания того, что «благих намерений» недостаточно для создания «хорошего общества».
Из этого вытекает, что соотношение познания и деятельности относится к компетенции праксеологии, которая понимается как «общая теория человеческой деятельности» или как «общая теория выбора и предпочтения». Превосходство праксеологии есть следствие двух поражений: с одной стороны, поражения метафизических систем, стремившихся «продемонстрировать и утвердить те цели, которые Бог и Природа пытаются воплотить в ходе человеческой истории» и выявить связанные с этим законы; с другой — поражения систем социальной философии, которые «полагали, что человек в состоянии организовать общество так, как он этого желает». Вера в то, что социальные проблемы возникают в результате недостатка добродетели у граждан (успешно трансформировавшая экономические, социальные и политические проблемы в вопросы морали) столкнулась с открытой праксеологией взаимной зависимостью явлений рынка. Тем самым субъективистская экономическая теория обеспечила развитие общей теории выбора и предпочтения, основной тезис которой состоит в том, что «в основе всех человеческих решений лежит выбор».
Праксеологию следует рассматривать не как инструмент политической борьбы, а как общую теорию человеческой деятельности, которая воздерживается от ценностных суждений. Она не определяет конкретных целей, а исходит из подтвержденного факта, что «человеческая деятельность есть целеустремленное поведение», выбранное из нескольких вариантов на основании наличного знания. С учетом этой посылки, в силу того что целью деятельности является удовлетворение желаний, «суждение о которых не имеет смысла», «человеческая деятельность всегда необходимо рациональна». Также это значит, что было бы «ошибочно полагать, что удовлетворение первичных жизненных потребностей более рационально, естественно или оправданно, чем стремление к другим вещам и удовольствиям». Ведь одной из самых ярких особенностей человека является то, что «он может управлять и своими сексуальными желаниями, и своей тягой к жизни». В силу этого Мизес считал, что неверно считать удовлетворение физиологических потребностей «естественным», или «рациональным», а все остальные потребности «искусственными», или «иррациональными». Апелляция к рациональности применительно к выбору целей недопустима, о рациональности можно говорить только применительно к выбору средств. Именно этой сферой деятельности занимается праксеология, наука о способах и средствах достижения целей. По мнению Мизеса, «субъективистская» революция состояла в том, что конечные цели рассматривались как «данность» и от их оценки следовало отказаться; вместо этого нужно было заниматься определением «соответствия избранных средств преследуемым целям». Именно в этом состоит различие между современной «теорией субъективной ценности» и «теорией объективной ценности» классической политэкономии, с одной стороны, а также гарантия объективности теории субъективной ценности — с другой.