Загрузка...IV
В общем процессе обособления духовной культуры от христианской церкви, от ее влияния и от духа христианского учения, — в так называемом процессе секуляризации2, — обособилось и правосознание; оно провозгласило свою самостоятельность и утвердилось на светских началах. Но подобно всей духовной культуре, не просто освободившейся от прямого подчинения церкви, но порвавшей с духом Христова учения и вообще утратившей религиозный смысл, ушедшей в безрелигиозную мертвенность и пустоту, — и правосознание оторвалось от всякой абсолютной основы, забыло о своей единой и высшей цели, заглушило в себе голос своих аксиом и развеяло творческий дух христианства. Став безрелигиозным, оно стало в высшем смысле бессмысленным и
беспочвенным, оно обмелело, утратило свою благородную направленность, растеряло свои принципы и, естественно, подчинилось духу противоположному.
Безрелигиозное правосознание неизбежно выветрило религиозный дух и смысл из всей правовой и политической жизни. Оно переродило самую обращенность человека к человеку, а вместе с нею самую скрепу государственного бытия, весь живой ритм политического тела. Все то, что христианство с таким вдохновением и трудом взращивало в душе, будило в чувствовании и влагало в волю человека, — все стало отмирать и вырождаться в безрелигиозном правосознании. Самый способ воспринимать право и государство стал иным. Правосознание мало-помалу стало жертвою политического релятивизма и государственной беспринципности и, далее, духовного нигилизма и прямой порочности.
Этот дух жил и креп, и не только бессознательно, и не только в массах. Сочетаясь с течениями слепого материализма и узкого, духовно наивного, но самодовольного чувственного позитивизма, этот дух, от Макиавелли до Маркса, не раз находил себе идеологов и апологетов, с тем чтобы в начале двадцатого века найти себе свирепых и последовательных в своей порочности осуществителей.
Девятнадцатый век, выдвинувший целый ряд глубокомысленных обоснований права и государства, но не возродивший вместе с ними и через них здоровых глубин правопереживания, явил невиданный расцвет отвлеченной юридической науки и подготовил небывалый кризис правосознания. Развертывая и осуществляя свой основной духовный недуг, он формулировал основы нового, секуляризованного и противорелигиозного правосознания так: государство есть условное механическое равновесие равных человеческих атомов, подлежащих чисто материалистическому рассмотрению и чисто количественному расцениванию, разделяющихся по имущественному принципу на классы, борющихся друг с другом, класс против класса, на жизнь и на смерть за обладание земными благами, и влекущихся через у гашение духовно и хозяйственно-самобытной личности к свободному от всяких неравенств и различий потребительному благополучию.
Это новейшее правосознание слепо по существу, преступно по форме и немощно по силе. Строго говоря, оно имеет только видимость правосознания. Само же оно считает себя просвещенным и предназначенным к водительству. Будучи «просвещенным», оно не верит в «старые сказки» и сентиментальности. Оно верит в силу, в организованный напор, в массу, в количество; оно ценит накопление, захват, власть и ловкость; оно борется всеми средствами, — посулом, клеветою, подкупом, рекламою, интригою, террором. Оно ищет победы на демагогической трибуне, в техническом прогрессе, в международной или гражданской войне; оно рассматривает общественную жизнь как беспринципную конкуренцию своекорыстных воль; оно предпочитает опираться не на право, а на требование, подкрепленное угрозою, на софистическое истолкование своих и чужих слов, на тяжелую артиллерию.
Но главное не в этом: общественный разброд, мятежи и войны вспыхивали во все времена. Главное в том, что современное правосознание лучшего и не видит, и не хочет, и не ищет: оно не стыдится открыто выговаривать, что в этом и состоит сущность права и государства; оно «научно» «доказывает», что право есть сила; оно учит строить власть на расчете, на подкупе и страхе; оно находит угодливых софистов, восхваляющих злодейство как достижение, или доказывающих, что всякий договор обязателен только rebus sic stantibus3.
Не естественно ли, не неизбежно ли, что в наши дни государственный строй насыщается духом гражданской войны, политика становится чуть ли не синонимом обмана и подкупа, а патриотизму противопоставляется, как высшее, классовый и личный интерес?.. Не неизбежно ли такому правосознанию извратить всякое право и унизить государственность?.. Что может спасти его от конечного разложения в международных и гражданских войнах и революциях?.. Осуществляемое и руководимое таким правосознанием, чем же может стать современное государство, как не орудием массовых страстей и личных интриг, как не орудием классовой злобы и разрушения, т. е. орудием зла и гибели?..