Загрузка...I
Всякий, читавший письмо аббата Кенэ к Митрополиту Евлогию и письмо епископа Шапталя1 к А. В. Карташеву (март—апрель 1925 года), легко поймет, как трудно спорить нам с католическими кругами. Искони заблудшие, упрямые, неискренние, неблагодарные, невежественные, полные ненависти, «неизлечимой глупости и злобы» (Кенэ), лишенные «достоинства и сердца» (он же), мы вторглись в Европу, в этот отчий дом католицизма, для того, чтобы надругаться «над честью католиков» (Шапталь), оскорбить их недоверием (он же), «оклеветать» их доброту и милосердие, и, не соблюдая даже «элементарных приличий» (Кенэ), расположиться у них на правах хозяев (он же). Можно ли выносить это? Как поступить с нами? Чего заслуживаем мы? Ведь если бы все это произошло несколько сот лет тому назад, то разве с нами стали бы разговаривать? Нас давно сделали бы невольными участниками самой назидательной и вместе с тем самой страшной из всех католических церемоний, и запылали бы мы на кострах, которые Прескотт, историк Филиппа II, сравнивал с кровавыми игрищами цезарей. А теперь, когда советская власть нигде не хочет нас жечь, нас остается только карать «молчаливым презрением» (Кенэ) и лишением русских православных беженцев материальной помощи.
И конечно — нас обличают. И как обличают! С такою озлобленностью, с таким поношением и, скажем прямо, с таким искажением истины, что если бы мы были католиками, то нам давным-давно следовало бы, если и не подумать об аутодафе для наших поносителей, то уж во всяком случае найти какие-нибудь формы «материального» воздействия на оппонентов. Но у нас это не так: мы не думаем, чтобы верование или разумение могло вымогаться физическими муками, поощряться материальными субсидиями или лишением их. В духовных делах мы ценим только то, что имеет духовный вес, а к аргументам физической боли и кармана мы относимся с «молчаливым презрением»…
Я сказал, что они обличают нас со злобою, поношением и неправдою. Посмотрите хотя книжки патера д‘Эр-биньи (одна из них была рецензирована в прошлом году в Новом Времени моим собратом Пересветом2) или журнальчик русско-католической пропаганды «Вера и Родина». Одна из них, например, была целиком занята статьею известного русского конвертита князя П. В., разбиравшего ответ отца Булгакова Велеградскому съезду; вся книжка была полна такими искажениями правды и такою обличительною злобою, что только с величайшим трудом можно было заставить себя дочитать ее; и напрасно автор думает, что разбросанные там и сям словечки о «любви», о «единении», о «России» могли здесь что-то исправить или затушевать: сладость в злобе дает только ощущение фальши. Или вот это письмо аббата Кенэ: знаете, к кому он отнес слова о «неизлечимой глупости и злобе»? К одному из самых благородных, тактичных и уважаемых русских людей: к князю Григорию Николаевичу Трубецкому (он называет его «некий кн. Трубецкой»). Наконец, возьмем предмет моего настоящего разбора: N° 24 «Веры и Родины», озаглавленный «Лондонское Столпотворение». Автор не назвал себя. Думает ли он, что он нам неизвестен? Подумал ли он о том, что полное отсутствие подписи под такою статьею в таком журнале дает нам право приписать все его выходки не ему лично, а руководителям католической пропагандой на Востоке? Он может быть спокоен: пока — мы не разоблачим его анонима. Мы ответим ему только по существу: но не аргументами пытки и кармана, а аргументами разума, совести и веры.
Но пусть он думает другой раз, право, о том, что он пишет.