Загрузка...
Однако получается так, что пространство и время почти полностью повторяют характеристики категорий Канта. Тогда возникает закономерный вопрос о роли категорий в трансцендентальной схеме Когена. Сама же схема Когена такова, что она располагает основное свое содержание не между аффицированной чувственностью и абстрактной идеальностью, как у Канта, а исключительно в основании возможности научного опыта. Уже в интерпретации Когеном кантовской «Трансцендентальной эстетики» различие между пространством, временем и категориями потеряло смысл различения между чувством и рассудком или созерцанием и мышлением; и то, и другое, согласно Когену, различается внутри сознания. Категория — лишь другой вид условий, другой источник, другая форма, другое средство того же единства сознания, которое представляют и трансцендентальные априори пространства и времени. Однако за категориями еще сохраняется некая «ущербность» по сравнению с идеями Канта.
Так как мы вместе с Когеном установили, что категории не вторая познавательная способность, а только другая форма сознания, следует теперь выявить ее специфику. И она, по логичному рассуждению Когена, заключается в объединительном характере категорий. Применяя ту же трехступенчатую модель интерпретации априорности категорий, что и в случае с пространством и временем, и имея в виду выявленную ранее специфическую черту категории, Коген приходит к следующим значениям категорий: на первоначальной стадии «автономности» пространства и времени категории задействованы в качестве самого принципа объединения многообразного, без которого — пусть и в самом общем, «аморфном» виде — не могли бы существовать пространство и время. Вторая стадия — начинающая процесс очищения от «рудиментов» психологизма — выводит категории из-под принадлежности их субъективным познавательным способностям. Они объявляются формами логической мысли, присущими научному духу как таковому, приводящему природу к ее единству, только на основе которого она и становится реальным предметом опыта.
И, наконец, третья ступень истинно трансцендентального априоризма категорий демонстрирует их значимость в качестве объединительного момента самих формальных условий опыта, т.е. времени как множества элементов в форме последовательности и пространства как множества элементов в форме сосуществования. Именно из этого объединения, по убеждению Когена, производимого благодаря категориям, рождаются синтетические основоположения (synthetische Grundsatze), лежащие в основании возможности опыта, т.е. ньютоновского математического естествознания.
Несмотря на то что системность мышления, приводящая к философской систематике, была свойственна Когену с самого начала его творчества, к своей собственной оригинальной философской системе он пришел уже после первого издания «Теории опыта Канта». По верному замечанию ближайшего сподвижника, друга и коллеги П. Наторпа «Коген ищет систему кантовской философии в течение первой половины своей творческой деятельности и систему философии — в течение второй». Совсем не случайно, что глава «Система критического идеализма» во втором издании «Теории опыта Канта» (1885) претерпела почти полное изменение по сравнению с первым и приобрела законченный вид только в третьем (1918) после того, как свет увидели такие фундаментальные работы, как «Обоснование этики Кантом», «Принцип инфини-тезимального метода и его история», «Обоснование эстетики Кантом», «Логика чистого познания», «Этика чистой воли» и «Эстетика чистого чувства».
Методическое требование системы, согласно Когену, заключено в самом существе трансцендентальной философии как критики познания (Erkenntniskritik). В системной мысли немецкого неокантианца артикулировано дифференцированное единство разума. Оно эксплицируется как единство сознания, с одной стороны, и как целостность сознания науки, нравственности и искусства — с другой. Понятие единства сознания означает, по Когену, не единство индивидуального сознания, не идентичность самосознания, которую Кант называет также аналитическим единством сознания. Когенов-ская формулировка такова: единство сознания только и исключительно в значении единства основоположений, что позволило Кассиреру заключить: «Для Когена «единство сознания» есть только другое выражение для единства синтетических основоположений, на чьей действенности вообще покоится возможность опыта, а с ней и возможность предметности». И оно названо также ядром обоснования, систематическим решающим основанием для интерпретации Когеном кантовской теории: недвусмысленная ценность объективности требует этого значения. Специфический смысл объективности познания останется недостижимым до тех пор, пока единство сознания как последнее и высшее из этих условий останется привязанным к эмпирическому субъекту познания и будет оставаться только тем видом, в котором у Канта чистая, первоначальная или трансцендентальная апперцепция связана с эмпирическим сознанием.
Что касается единства сознания как высшего основоположения, то над ним, согласно марбургскому философу, уже нет никакой инстанции: «…над мыслью не тяготеет никакая необходимость; мы не хотим признавать господство необходимости в той области нашего сознания, которая очерчивает науку, математическое естествознание. Откуда же еще должна появиться необходимость, если не из этой определенности отмеченного содержания сознания, если не из самого факта, на который направлен наш вопрос! <…> Только это одно может быть путеводной звездой закона: что закон должен господствовать в области опыта». Этот не дедуцируемый момент, это «качество» мышления проявляется во всех особых познаниях как собственное трансцендентальное условие, как предпосылка мышления, которая оказывается действенной, когда и поскольку опыт возможен как наука.
Теорема высшего основоположения находится в очевидной корреляции с принципом первоначала (Ursprung), который Коген представит в «Логике чистого познания» (1902). Принцип первоначала утверждает то, что познание обосновано в мышлении и только в мышлении: «Мы начинаем с мышления. Мышление не может иметь никакого первоначала, кроме самого себя, если его чистота (Reinheit) должна быть неограниченной и незамутненной. Чистое мышление в себе самом и исключительно должно производить исключительно чистые акты процесса познания». Чистое мышление, которое не может иметь никакого начала в чем-то помимо него самого, должно пониматься в действительности как производство, производство своего содержания, а то, в свою очередь, — тем более, только как продукт мышления: «Мышление есть мышление первоначала. Первоначалу ничего не может быть дано. Принцип — это основополагание в буквальном смысле. Основание должно стать первоначалом. Если только мышление в первоначале может открыть бытие, то это бытие не может иметь никакого другого основания, кроме того, которое ему способно предложить мышление. Как мышление первоначала становится впервые чистое мышление действительным».
Понятие высшего основоположения для когеновской теории опыта является системообразующим. С самого начала немецкий философ подчиняет пространство, время и категории (как виды априори) этому высшему основоположению; они есть ничто иное, как материал для содержания особых основоположений: «Отдельные виды a priori должны рассматриваться в качестве слагаемых тех основоположений, как материал для их содержания».
При всей равнозначности синтетических основоположений, на которых покоится математическое естествознание, Коген выделяет постулат действительности и основоположение антиципации восприятия и делает это совсем не случайно. Если синтетические основоположения априори являются единственными условиями опыта как ньютоновского математического естествознания, то именно в них должна быть решена загадка объективного и субъективного в познании, формы и материи мышления. Постулат действительности и основоположение антиципации восприятия имеют дело с ощущением, самым сложным и неоднозначным элементом в познавательном процессе, камнем преткновения трансцендентальной системы Канта и всего последующего идеализма. Чтобы разобраться точнее с той реальностью, с которой имеет дело научное познание, Коген предпринимает специальное исследование «Принцип инфинитезимального метода и его история. Глава к обоснованию критики познания» (1883). Продолжая, как он считает, более последовательно коперниканскую революцию Канта, покоящуюся на принципе — «условия возможности опыта одновременно есть условия возможности предметов опыта», — и преодолевая кантовский дуализм явления и вещи в себе и его психологизм, Коген заявляет о том, что реальность, с которой имеет дело познание, наука, обосновывается, конструируется не через ощущения, а для них. Следовательно, реальность производится мышлением и в мышлении. В противном случае, т.е. если реальное определить в качестве предмета ощущения, реальность познания становится зависимой от чисто психологической инстанции. По Когену между реальным предметом и ощущением нет никакой внутренней взаимосвязи. Таким образом, ощущение не может быть индексом или критерием реальности. То, что критика познания определяет как реальное, есть более глубокая инстанция, нежели та, которую предлагает ощущение. Поэтому появляется необходимость в новой тематизации понятия реальности: «Реальность не находится ни в необработанности чувственного ощущения, ни в чистоте чувственного восприятия, а должна приобрести ценность как особая предпосылка мысли». Реальность познания, таким образом, должна быть обеспечена через его характер законности. Но если ощущение не может быть элиминировано из процесса познания, то его нужно реализовать и объективировать критико-познавательно, т.е. в особом основоположении. Основоположение антиципации восприятия, а именно реальности, есть то место, где сходятся и обрабатываются проблемы реальности и проблемы ощущения. Реальное должно быть здесь приведено к определенности и обоснованности, а ощущение — объективироваться.
Основанием для решения этой двойной проблемы Коген предлагает сделать понятие интенсивной величины, точнее, понятие бесконечно-малого. Критика познания выводит из мышления не так называемые действительные вещи, а те логические предпосылки, те понятия и знания, в силу которых наука объективирует явления этих вещей. Только в этом смысле можно говорить, что критика познания выводит объекты природы из мышления.
Согласно Когену, научная объективация осуществляется двумя дисциплинами, прежде всего математикой и затем математическим естествознанием, т.е. физикой. Критико-познавательное фундирование этой объективации вещей в предмет, в реальный объект природы протекает в трех фазах, соответственно трем видам кантовских основоположений. Первую фазу образует основоположение экстенсивной величины (кантовские «аксиомы созерцания»), которая определяет, прежде всего математическое объективирование, вторую фазу представляет основоположение реальности, чья задача состоит в том, чтобы обеспечить связь математики и естествознания и внутренне ее обосновать. Третью, последнюю фазу образуют основоположения «аналогий», которые должны легитимировать заключительное естественно-научное объективирование.
Критика познания спрашивает не о схватываемости явлений, но исключительно о том, в силу каких понятий математические предметы как первая фаза объективации явлений в реальный объект природы соединяются с «предметом». Согласно сущностному содержанию основоположения экстенсивной величины, предмет опыта должен соответствовать идеальным образам геометрии и быть в них представленным. Предмет должен быть представлен, прежде всего в качестве величины, которая покоится на массе и числе.
Критико-познавательный вопрос о возможности познания предпосылает любую идеализацию как фактическую и нацелен исключительно на те мыслительные предпосылки, которые любые идеальные образы геометрии рассматривают имманентно познавательно, обеспечивают единство их предметных смыслов и таким образом делают их возможными. Эти понятия, среди которых как основные Коген называет величину, массу и число, являются не родовыми понятиями рассудка, а функциональными основными понятиями познания. Эта специфическая постановка вопроса критикопознавательной предметной конституции проясняется в основоположении реальности. Оно содержит в себе принцип, который обеспечивает физическим телам в отличие от идеальных математических образов их специфическое материальное значение и таким образом делает возможным одновременно ту мыслительную материализацию геометрически идеальных образов в физические тела.
Только на основоположении, которое определяет не понятие субстанции, не понятие существования, не понятие данности, а только понятие реальности, можно, согласно Когену, провести те соотносительные определения, в которых основоположения «аналогий” фундируют само естественно-научное объективирование.
Как же конкретно следует мыслить переход от математического предмета, пре-формированного в пространственно-временных координатах, к физически-реальному объекту? Этот переход Коген экспонирует как переход от экстенсивной величины к интенсивной. В то время как экстенсивное определение обычно воспринимается как модель определения величины вообще, интенсивное определение величины должно произвести нечто (Etwas) реальное. Интенсивная величина постольку является величиной производящей, конституирующей, поскольку она есть величина бесконечно-малая. Интенсивное определение величины знает качественные явления, которые образуются не суммой своих частей, но схватываются как континуум и только таким образом могут быть определены. Никакая степень не может быть наименьшей, многообразие может быть представлено только через приближение к нулю. Это интенсивное единство степени находит, по Когену, свое математическое выражение в дифференциале. С помощью дифференциала достигается любое качественное явление, а это, согласно немецкому философу, и означает, что достигнута конституция реальности. Поэтому фундаментальное значение бесконечно-малого для конституирования реальности не должно вызывать никаких сомнений: «Инфинитезималь есть не просто вспомогательное средство исчисления, не искусственное орудие, для того чтобы обсчитывать физические процессы, общее исчисление которых еще не появилось, но естественный способ, согласно которому вообще подразделяются и специализируются вещи и процессы. Он ведет в конечном счете прямо к тому образу, без которого привычный вид исчисления был бы недостаточен и в собственном смысле беспредметен… Бесконечно-малая как интенсивная величина означает реальность в определенно выраженном смысле: она достигает того реального, которое предпосылается и ищется в любой естественной науке, она производит и конституирует реальное. Инфинитезималь поэтому есть инструмент познания природы в значении органона, который производит и образует природные вещи”. Таким образом, дифференциал выражает категорию, производящую реальность, а сама категория реальности есть поэтому «триумф мышления» над чувственностью и ’’исходный момент критического идеализма” .
Но исчерпывается ли построением системы синтетических основоположений априори все пространство опыта? Коген отрицательно отвечает на этот вопрос, указывая на то, что опыт до сих пор был для нас исключительно математическим естествознанием, а естествознание не может ограничиваться лишь им. Оно обладает «принципиальным недостатком» в том, что оставляет органические природные формы вне своей компетенции. Для описания природных форм недостаточно только абстракций механики. В решении проблемы, связанной с растительным и животным миром, у механики нет «никакого органа, никакого средства, никакой точки зрения, никакого критерия». Таким образом, наряду с математическим естествознанием Коген вводит понятие описательного естествознания или описательного исследования природы, подразумевая двуединую задачу: с одной стороны, расширить понятие опыт, с другой, -представить его в единстве, как понятие научного опыта. И все это с одной лишь целью — элиминировать кантовскую вещь в себе из вещи, находящейся вне опыта, и вещи, находящейся вне научного опыта. Эту проблемную ситуацию Коген решает через интерпретацию кантовского понятия вещи в себе, которому придаются значения понятия бесконечного, пограничного, идеи и регулятивного принципа. Все эти значения объединяет задача представить кантовскую вещь в себе в качестве принципа цели. Вещь в себе не является предметом опыта, но и не может быть из него элиминирована. Поэтому она может быть представлена самим опытом как таковым, помыслен-ным в качестве предмета. Ошибка кантовской диспозиции в учении об идеях, согласно Когену, состояла в том, что он в трансцендентальном значении идеи не имел в виду никакого факта науки.
Лишь целевая идея, в которой механика находит свою границу, делает доступными для упорядочивания природные тела. Регулятивная целевая идея, как принцип описывающего исследования природы, ограничивает и одновременно дополняет математическое естествознание и таким образом делает возможным систематическое единство природы в системе опыта, а система критического идеализма выходит к границам человеческого разума, что в целом исчерпывает как таковую задачу философии.