Загрузка...В. Н. БЕЛОВ
Работа «Теория опыта Канта», перевод одной из глав которой здесь предлагается, занимает особое место в философской системе Г. Когена. О том, что данная работа, действительно, является лейтмотивом, сущностным ядром всей философии немецкого неокантианца говорит уже тот факт, что с нее Коген начал в 1871 г. свою серьезную философскую карьеру в качестве самостоятельного оригинального мыслителя и ей же в 1918 г. — третье издание появилось незадолго перед смертью философа, второе -в 1885 г. — подвел итог своей многолетней научной деятельности.
«Теории опыта Канта» предшествовала подготовительная и по-своему знаменательная статья Когена «К спору между Тренделенбургом и Куно Фишером», опубликованная в том же 1871 г. в 7-м томе издаваемого М. Лацарусом и Г. Штейнталем «Журнала по психологии народов и науке о языке». Молодой философ вмешивается в спор о значении пространства и времени у Канта. И Тренделенбург, и Фишер критиковали Канта за недостаточную проясненность проблемы пространства и времени и обвиняли друг друга в непонимании аутентичного Канта. Тренделенбург в своем основном произведении «Логические исследования» указал на то, что возможны три характеристики пространства и времени: объективная, т.е. присущая внешним вещам и явлениям, субъективная, т.е. относящаяся к субъективным условиям внешнего мира
и, наконец, и объективная и субъективная одновременно. Кант через априоризм пространства и времени настаивает на их строгой субъективности, упуская, таким образом, третью, наиболее, по мнению Тренделенбурга, приемлемую возможность. Фишер критикует Тренделенбурга за его попытку «дополнить» Канта через эту третью возможность интерпретации пространства и времени, полагая, что третья возможность, напротив, не дополняет, а исключает первые две «как чистую субъективность, так и чистую объективность», ведь «если в огонь добавляют воду — он гаснет».
Несмотря на верную интенцию — защитить априоризм пространства и времени у Канта от такой односторонности, которую ему приписал Тренделенбург, Фишер не смог сделать это в достаточной степени убедительно в результате того, что «сам не понял своего Канта». Коген соглашается здесь с выводом, который ранее в отношении Фишера сделал Тренделенбург. Анализируя аргументацию Фишера, он находит, что тот, действительно, не смог постичь всю глубину кантовских коперниканских идей: например, используя математический довод, он не видит различие чистой и прикладной математики, сравнивая габилитационную работу Канта с «Критикой чистого разума», он опирается совсем не на те положения, которые с очевидностью демонстрировали бы эволюцию взглядов Канта на проблему пространства и времени, путает условия применения с принципом объяснения. В целом получается, что если Тренделенбург абсолютизирует особость двух «стволов» человеческого познания — чувственности и рассудка, то Фишер, впадая в другую крайность, делает акцент на их единстве, несправедливо отождествляя формы чувственности и формы рассудка.
Данная путаница в интерпретации «Трансцендентальной эстетики», лежащей в основе всей системы критического идеализма, которая проистекала отчасти из небрежного обращения с кантовскими текстами, но в большей мере, конечно, из неверного понимания основополагающих кантовских идей, вынудила Когена обратиться к более детальному и основательному самостоятельному исследованию кантовского учения о пространстве и времени, результатом чего и явилась его «Теория опыта Канта». Отчетливо осознавая то, что эта первая интерпретационная работа — только начало в реабилитации Канта, но тем, не менее, начало важное и необходимое, самым непосредственным образом связанное и с его развитием — понять Канта, значит пойти дальше него — Коген в письме от 30 сентября 1870 г. своему давнему другу и единомышленнику Г. Левандовски отмечает: «Заключительную главу о критическом идеализме я писать не буду, потому что иначе мне пришлось бы предложить и свою программу. Это может быть следующей работой. Сегодняшняя же — полностью сконцентрирована на спасении Канта от основных нападок… Я показываю значение учения о пространстве и времени для кантовской метафизики и психологии, принимая во внимание выдвинутые против него возражения».
Уже через год, в октябре 1871 г. в Предисловии к «Теории опыта Канта», Коген уточняет основание, на котором раскрывается это значение учения о пространстве и времени: кантовское учение об априори. Таким образом, он определяет главную точку приложения своих усилий, возможности чрезмерной субъективации или, наоборот, объективации которой косвенно свидетельствуют о недостаточной проработанности и проясненности ее у основателя трансцендентальной философии. Это — априоризм, рождающий то новое понятие опыта, в котором должен быть преодолен извечный антагонизм эмпиризма и рационализма, субъективности и объективности. Для Канта здесь не возникает никаких сомнений — единственно возможным опытом, а не ошибкой, заблуждением, метанием из стороны в сторону, действительно заключающим в себе человеческую мудрость, является ньютоновское математическое естествознание. Но характеристик объективности — необходимости и всеобщности — Кант, согласно Когену, не смог до конца последовательно провести в своей философии.
Коген использует трехступенчатую модель трансцендентальной реконструкции кантовских положений пространства и времени, делая акцент на первой и особенно на последней ступенях. Если для Канта пространство и время — первые априори первой познавательной способности человека, то, согласно Когену, их «чистоты» можно достичь, во-первых, только в случае размещения первоначальности этих априори не в чувственности человека, а в математическом фундаменте опыта, и, во-вторых, в дальнейшем анализе дистанцировав их от чувственной способности познания. Первая ступень априоризма — пространство и время — означает, по Когену, первоначальность. Уже свободная от психологических начал эта метафизическая априорность имеет все же значение, связанное с психологическим вопросом, т.е. первоначальность понимается здесь как хронологическая начальность в развитии сознания. Но пространство и время становятся априорными не просто как отдельные пространственные и временные представления, а как чистые созерцания, лежащие в математическом фундаменте опыта.
Вторая ступень априорности представляет пространство и время как формы чувственности, а, следовательно, как познавательные условия. Формами они называются потому, что выступают источниками научных приемов и способов познания различных областей знания. Если определять пространство как форму чувственности, то она репрезентирует возможность сосуществования, время как форма чувственности не имеет, согласно Когену, никакого другого содержания, кроме содержания возможности последовательности .
Решающей для всей интерпретации «Трансцендентальной эстетики» в «теории опыта» является третья, заключительная ступень априорности, на которой пространство и время как чистые созерцания выступают формальными и конституирующими условиями опыта. Первые две ступени не достигают полноты трансцендентального априоризма ввиду того, что, по мнению Когена, они несут на себе еще печать «врожденности». Третья ступень априорности свободна от подобного значения. Она «прорывается» уже к «ядру априоризма» — кантовскому единству апперцепции — единству сознания, но в отличие от кантовской субъективно-психологической характеристики трансцендентального единства апперцепции, когеновское единство сознания становится единством научного сознания, как единства опыта. Не как первоначальные элементы сознания, не как формы чувственности, а исключительно как предусловия синтетических принципов пространство и время приобретают ранг и значение трансцендентально-априорных условий научного опыта.