Загрузка...В. Л. КУРАБЦЕВ
«…Никак не убежишь от «мыслей»…
С полок глядят на тебя беспокойные люди всех времен и, сколько не уберегаешься, все время в голове и в душе точно жернова ходят».
Л. Шестов
Биография философа, тем более такого экзистенциально-психологического, как Лев Шестов, не может не помочь (в определенной мере) проникновению в тайны его личности и философии. Имеет какое-то значение, конечно, и обеспеченность его купеческой семьи, и национально-религиозное происхождение, и домашнее обучение ивриту и Каббале.
Шурин и друг философа Г. Ловцкий утверждал, что остроумный и одаренный отец передавал сыну легенды, мифотворческие рассказы, предания, изречения. Молодой Шестов переводил вместе с журналистом Г. Работниковым несколько глав труда Г. Греца «История евреев». Но также известно, что он «не придерживался внешних обрядностей» иудаизма (Г. Ловцкий), не изучил иврита и резко высказывался против любых Необходимостей и Законов Божьих. Однако Лев Шестов имел отношение к глубочайшей религиозности, которая, согласно Б.П. Вышеславцеву, всегда интимна и мистична, а значит, «сверхзаконна». Эта религиозность философа, как будет показано, наиболее близка эзотерической доктрине Каббалы. Существенное в его судьбе также связано с русским языком, российскими гимназиями и университетами (Московским и Киевским), с детским и юношеским увлечением социально-политической борьбой. Есть версия Е. Лундберга о связи юного Шестова с «народовольцами», есть его же предположение о похищении 12-летнего мальчика (возможно, с его согласия) некими анархистами (?) ради выкупа; есть очевидные факты замешанности Шестова-гимназиста и, не исключено, Шестова-студента в политических делах. Его диссертация с целью получения звания кандидата прав — о новых Рабочих Законах (с изложением фактов нищеты рабочих и крестьян) была запрещена Московским Цензурным Советом. При этом ни один из биографов не фиксирует какой-либо серьезной реакции Шестова на произошедшее. А отношение философа к марксизму и большевизму в конце концов сложилось совсем не в пользу последних.
Молодой человек искал себя и как певец, и как поэт, и как писатель. В его рассказах юноши-идеалисты думают о победе добра, о помощи страдающему народу, о беззаветном служении обществу. В одной из первых своих статей — «Идеализм и символизм «Северного вестника»» (1896 г.) он осуждал декадентов и символистов и выражал «свое преклонение перед деятелями 60-х годов и перед позитивной проповедью Толстого». Писать нечто философское он начал случайно, в 27 лет (с 1893 г.) / из «Разговоров со Львом Шестовым» Б. Фондана / и не любил писать, «переламывал себя». Это воспринимается достаточно парадоксально, поскольку жизнь и творчество философа обнаруживают и литературную одаренность, и почти несомненное — отношение к философии, как к призванию.
Исходное Льва Шестова — главным образом не политика, не увлечения юности, а, скорее всего, чтение в 26-28 лет Канта, Библии и Шекспира. Кант разочаровал, Писание по-настоящему увлекло (возможно, как продолжение ранних занятий Каббалой и обучения со стороны отца), а Шекспир оказался «первым учителем философии». То есть первым оказался не философ, а поэт и великий знаток жизни. Не гениальная классическая и просветительская философия, а иудейско-христианская Книга (она же «философия», согласно Шестову; иногда — «иудаистская» Книга). Вероятно, другими исходными моментами жизни и творчества нужно признать события личной жизни —связь с горничной Шварцманов и рождение внебрачного и любимого сына Сергея (примерно в 1892 г.), а также достаточно неясный «проклятый случай» сентября 1895 г. (скорее всего, тяжелая личная трагедия, вызвавшая к тому же нервное расстройство). О ней Шестов в «Дневнике мыслей» от 11.06.1920 г. написал так: «В этом году исполняется двадцатипятилетие, как «распалась связь времен» или, вернее, исполнится -ранней осенью, в начале сентября. …Самые крупные события жизни — о них же никто, кроме тебя, ничего не знает — легко забываются». «Проклятый случай, который наделал столько бед в моей жизни», — об этом же в письме к В. Малахиевой-Мирович (1896 г.). Эти факты не позволяют связывать воспринятые Шестовым гамлетовские слова — «the time is out of joint» — ни с его политической борьбой, ни с запретом диссертации (что произошло раньше, между окончанием Киевского университета в 1889 году и 1892 годом). Маловероятно, что это было как-то связано с напряженными и нелюбимыми коммерческими делами (об этом, как одной из причин, пишет Н. Баранова-Шестова). Не самое вероятное и заметить такие слова Шестова: «…Разбитая голова часто является первой страницей истории развития гения». Поскольку, если бы такой случай произошел, он был бы так или иначе замечен окружающими.
Между тем значение распада «связи времен» колоссально: Щестов в своей первой книге «Шекспир и его критик Брандес», как пишет Б. Фондан, «…пытался вставить время обратно в колею», «еще стоял на точке зрения морали». Но позже позволил времени «разлетаться в куски». Закончилось творчество из готового материала. Начиналось «творчество из ничего». Начиналась беспочвенность.
Первая книга писалась в Италии, в 1896-1898 гг. И это был рубеж перерождения убеждений Шестова: когда человек вылетает из колеи и видит ужасы вокруг (из статьи «Памяти великого философа. Эдмунд Гуссерль», 1938-1939 гг.); когда «нужно связать павшую связь времен, нужно убить короля», а Гамлету проще убить себя. Быть может, «король» Шестова — это его удачливый любовный соперник. И это сразу обнаруживает, что жизнь может оказаться сильнее морали; что душевное подполье может оказаться сильнее душевной мягкости и прощения. Подобная версия подтверждается устойчивой апологией жизни, эгоизма, жизненного зла (в противовес добродетельным «пустоцветам») в сочинениях 1900-1905 гг. А в основе всех версий перерождения идей Шестова, помимо влияния Шекспира, имморально понятой Библии, Каббалы и Ницше, конечно, трагедия, или одиночный «ужас жизни».
По-другому идейная суть перерождения, ставшая «ведущей для всего творчества Шестова» (Н. Баранова-Шестова), — это последние слова второй и поворотной книги («Добро в учении гр. Толстого и Ф. Нитше»), слова о перемене ценностей: Ницше понял, что добро не есть Бог. «Нитше открыл путь. Нужно искать того, что выше сострадания, выше добра. Нужно искать Бога». То есть онтологизация добра — ошибочна и для отдельного человека, и для человечества. Главная Ценность — не добро, а Путь к настоящему Богу, Богу-Жизни, которого Ницше условно назвал «Дионисом». Шестов идет к онтологизации не добра, а реального и таинственного мира, человека, жизни души, живого Бога. Шестов отрицает также онтологизацию разума, знания, смысла жизни: скорее нуждается в объяснении («в терминах жизни») сам разум, само знание, сам смысл, чем мир, человек, жизнь, Бог. Об этом же, говоря о «современной философии жизни», написал и Г. Риккерт: «Сама жизнь должна из самой себя философствовать без помощи других понятий…». И эта позиция Шестова, конечно, так или иначе опрокидывает христианство (морализированное христианство), традиционную мораль, сциентистские ценности, классическую философию, неклассическую и нерелигиозную философию (позитивизм, марксизм, утилитаризм и др.).
Шестов — это постоянный Удар, направленный против христианства, морали, науки, разума, классической философии, нерелигиозной философии. И постоянная Борьба за творческий поиск, дерзание, за «истинного» Бога и веру, за спасение погибшего человека, за «экзистенциальную философию» (в духе Кьеркегора), за Свободу (в целом благое и беспочвенное своеволие).