ГОСУДАРСТВО — ЭТО МЫ

Обозначенная закономерность легко прослеживается на примере соотношения действий и речей столь важной для нынешней ситуации фигуры, какой является Н. И. Бухарин. Предлагавшаяся им в 20-е годы программа оздоровления экономики признается сегодня как вполне дееспособная и соответствующая той реальной ситуации. Более того, не утерявшая своего значения и для современной ситуации «переходного периода». Разберем с точки зрения принципа реальности «Заметки экономиста» — работу, в которой Бухарин в последний раз гласно сформулировал экономическую суть своей позиции и подверг критике экономические мероприятия своих противников.

Фиксируя в качестве основных задач реконструктивного периода:

1) техническую,

2) организационно-экономическую,

3) общего хозяйственного руководства и

4) людского аппарата, Бухарин видит суть кризиса в непроизошедшей, но необходимой перегруппировке сил.

Критикуя фетишизацию планового начала, недооценку того, что план есть в данный период предвидение стихийной равнодействующей экономической жизни, он далее разбирает структуру спроса деревни в ее отношении к промышленности и доказывает, что кризис вытекает из стремления троцкистов дер гать растение за верхушку, чтобы оно скорее росло, то есть ставить задачи, не считаясь с объективными границами емкости рынка промышленных товаров. Бухарин утверждает необходимость того, чтобы промышленность перестала паразитировать на сельском хозяйстве и включилась в нормальный хозяйственный процесс эквивалентного обмена стоимостями через рынок. Дальней шее игнорирование баланса спроса и предложения, считает он, приведет к краху пятилетнего плана, к никчемному строительству ради строительства и производству ради производства. Лечебные меры, по мнению Бухарина, это накопление резервов, удешевление проектов, усиление самостоятельности предприятий, разумные темпы исполнения планов. Он считает также необходимым усилить научность управления обществом, борьбу с бюрократизмом.

Не правда ли, если бы под этой работой не была поставлена фамилия Бухарина, вполне можно было бы предположить, что это речь одного из экономистов — членов межрегиональной депутатской группы нынешнего съезда народных депутатов? Почему же эта грамотная аргументация «любимца партии», ее виднейшего теоретика была отвергнута партией? Козни «отдельных лиц», злых гениев советской истории?

Но послушаем еще аргументацию Бухарина. Во-первых, он предлагает поставить СССР в историческом ряду форм развития крестьянства не за старой Россией, как того требуют троцкисты, но за США. Во-вторых, Бухарин в качестве альтернативы перецентрализации предлагает вернуться к «ленинскому государству-коммуне». Что теперь вы скажете о трезвом рационализме «виднейшего теоретика партии»? И то и другое выдает представление об историческом времени как о пустом пространстве, лишенном силы социокультурной гравитации. Если предложение поставить русское крестьянство за фермерским крестьянством США свидетельствует о непонимании культурно-исторической составляющей общинной крестьянской жизни России, то предложение вернуться к ленинскому государству-коммуне выдает отсутствие понимания государства как кристаллизации экономики и культуры русской истории. Человек, ставящий рядом развитие рынка и государство-коммуну, этот рынок призванное исключить (как это и было в реальном ленинском государстве-коммуне времен гражданской войны), имеет утопические представления о соотношении экономики и политики. Собственно, Сталин и осуществил государство-коммуну как идеологический принцип.

Анализ других работ Бухарина не оставляет сомнения, что эти два пункта — не тактическая уловка в споре со Сталиным, а сущностная черта мыслительного пространства, в котором существует Бухарин как отдающий отчет в собственных действиях теоретик социалистического жизнестроительства. В спорах с Е. А. Преображенским, сформулировавшим теорию сверхиндустриализации, на практике осуществленную Сталиным, Бухарин, силясь доказать нечуждость пролетарского государства рынку, превращает государство в сознательного суперсубъекта, одновременно лишенного какого-либо содержания, кроме как быть машиной по рациональному управлению хозяйством, и совмещающего в себе классовые определения пролетариата, определения государственного, политического управления и определения партии.

Основная оппозиция поздних работ П. И. Бухарина — оппозиция рационального пролетарского государства и иррациональности хозяйственной рыночной жизни. Даже в самый последний период своей жизни, после своего политического падения, умудренный опытом борьбы со Сталиным, Бухарин, автор «самой демократической в мире конституции», твердо убежден, что сам факт ее принятия и превращения в речь государственного субъекта напрочь изменит все, что происходит в иррациональном потоке советской жизни. «Где существую — там не мыслю, где мыслю — там не существую»: эта оппозиция государственной рациональности и иррациональности жизни, между тем,— один из сквозных мотивов русской мысли на протяжении последних трех столетий. Машина речеповторения работает исправно…

И вместе с тем указание на государство как элемент, одновременно соединяющий речь и действие (многие действия Бухарина абсолютно вписаны в конкретный исторический ландшафт!) и разделяющий их,— нечто большее, чем пример вечного возвращения речи к самой себе. Обратимся к высказыванию В. И. Ленина, заложившего в завершающий период жизни, по сегодняшнему мнению, основы подлинно научной теории совмещения социализма и рынка. «Я думаю, что тресты и предприятия на хозяйственном расчете основаны именно для того, чтобы они сами отвечали и притом всецело отвечали за безубыточность своих предприятий. Если это оказывается ими не достигнуто, то, по-моему, они должны быть привлекаемы к суду и караться в составе всех членов правления длительным лишением свободы…». Военно-коммунистический взгляд, когда пролетарский суд, руководствующийся революционной совестью,— главный инструмент воспитания нового человека, плавно вытекает из взгляда хозрасчетного, когда товарно-денежные отношения — стимул и критерий работы. Утопические элементы мышления фантастическим образом плавно переходят в рациональные, вполне вписывающиеся в ситуацию. Соединяющим их устройством у Ленина, как и у Бухарина, является пролетарское государство-машина, лишенный какого-либо социального содержания технический аппарат, свободно конвертирующий идеологические лозунги, соотносимые лишь с собой как с «первой реальностью», в рациональные действия по организации хозяйственной жизни. Подобные представления можно обнаружить и в работах Троцкого, Сталина, Хрущева, Брежнева любого властного держателя речи от лица «первой реальности». Это касается и сегодняшних реформаторов. Государство-машина — универсальный оператор, соединяющий в целое речь любого из депутатов Съезда народных депутатов СССР. Это та «объективная мыслительная форма» — сращенность мысли с эмпирической непосредственностью бытия,— которая связывает конкретный ландшафт исторических событий, происходящих с телами, и пространство самодостоверности идеологических символов, выстраивающих речь правого или левого крыла политических группировок. Именно к абстрактному государству апеллируют те, кто хочет декретом ввести свободное рыночное хозяйство и правовое государство в чистом поле советской жизни (особенно наглядно это в выступлениях Н. П. Шмелева). Именно к государству машине апеллируют те, кто собирается совместить борьбу с тлетворным влиянием Запада и экономический подъем хозяйства. Никакого зияния между пространством существования и пространством мысли нет — там круглосуточно работает оператор государства-машины. И никогда этого зияния не было: подобного оператора легко отыскать в текстах любого направления русской мысли — славянофилов, анархистов, западников, кадетов и пр.