САМОСОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА КАК ОБЩЕСТВЕННАЯ ПРОГРАММА

Идея самосовершенствования — это в полном смысле слова ответ великих отечественных моралистов на извечный русский вопрос «что делать?». Надо сказать, что особое положение этой идеи в сфере русской общественной мысли XIX века хорошо улавливала социал-демократически настроенная критика, адресовавшая им немало упреков по поводу идеологической односторонности их воззрений. Интересны в этом плане суждения Г. И. Успенского по поводу пушкинской речи Ф. М. Достоевского, где публицист усмотрел декларацию нравственного самоочищения обособленного самодостаточного индивида в отрыве от насущных проблем совершенствования общественной жизни: «Решительно нельзя понять, почему на Руси люди будут только самосовершенствоваться? Единственное объяснение этому, кажется, состоит в том, что люди эти вообще ужасно развращены, испорчены. И опять неизвестно, кто их испортил, отчего они развратились и отчего именно они-то и суть провозвестники христианства».

И все же именно в том, что столь актуальная для пореформенной России социальная проблематика получила у русских мыслителей идеалистического толка сугубо нравственную и отчасти даже моралистическую трактовку, был и свой исторический смысл и общественная закономерность. Не отрицая необходимости грядущих перемен в социальном строе общества и в какой-то мере даже предсказывая их историческую неизбежность, они так или иначе переносили решение «рокового» русского вопроса в иную плоскость в плоскость нравственной готовности преобразователей к преобразованиям, их духовной миссии в социально-историческом развитии русского общества. Особенно примечательны в этом смысле суждения Вл. Соловьева: «Спрашивать прямо: что делать? — значит предполагать, что есть какое-то готовое дело, к которому нужно только приложить руки, значит пропускать другой вопрос: готовы ли сами делатели?»

Нельзя не заметить всю принципиальную непохожесть позиции Вл. Соловьева па воззрения других русских моралистов и, в частности, опять же на учение Л. Н. Толстого. Всемерно разделяя идеологию самосовершенствования и даже основывая на ней свою этическую доктрину, Соловьев, однако, весьма скептически относился к намерениям писателя изменить при помощи одного лишь индивидуального морального порыва всю наличную действительность. И может быть, во всех отрицательных оценках Толстого и толстовства, появившихся со времени написания его знаменитых трактатов, не содержится более убийственной критики его умонастроений, чем в следующем замечании Соловьева: «Думать, что одной наличной добродетели нескольких лучших людей достаточно, чтобы переродить нравственно всех остальных,— значит переходить в ту область… где нищие за неимением хлеба едят сладкие пирожки. Ведь вопрос здесь именно не в том только, достаточно ли нравственных усилий отдельного лица для его совершенствования, а еще в том, возможно ли одними этими единичными усилиями достигнуть того, чтобы другие люди, никаких нравственных усилий не делающие, начали их делать?». Фактически здесь Соловьев касается все еще актуального типично русского вопроса о возможности морального перерождения всего общества через индивидуальное самосовершенствование. Соблазнительность этой идеи очевидна: немало русских мыслителей (вспомним хотя бы того же Толстого и Ф. М. Достоевского) спотыкались об нее как о камень преткновения. И действительно, что может быть проще, общественно доступнее: измени свою нравственную сущность, работай над собой, не думая о вознаграждении, и постепенно весь мир вокруг тебя станет иным. На деле же здесь скрывается одна из самых изощренных уловок морализаторства, тем более опасная, что она опирается на самое кардинальное основание нравственности автономию индивидуального воления.

Считая единичный моральный порыв вполне достаточным для общественного переустройства, сторонники морализаторского подхода забывают о множестве реальных (а не умозрительно сконструированных) факторов, изначально искажающих его преобразовательные возможности. Во-первых, встает проблема соответствия личной нравственной установки массовому общественному состоянию и его потребностям. Кто может поручиться, что выработанные индивидом приемы совершенствования собственной сущности могут с успехом распространяться на всех и, следовательно, стать единственным приемлемым рецептом лечения общества? Во-вторых, не следует упускать из виду и субъективную предрасположенность каждой индивидуальной воли к акциям нравственно обязывающего характера. И наконец, не является ли полагание самосовершенствования человека в качестве единственного источника морального прогресса своего рода симптомом социального бессилия, утратой трезвого видения реалий эмпирического бытия с его беспощадностью, почти феноменальной неуступчивостью индивидуальным воздействиям?

Кому-то может показаться, особенно в современных условиях, что суждения такого рода звучат почти кощунственно. Но не становится ли еще более кощунственным слепое доверие к моралистической проповеди, безоглядная уверенность в том, что наличие идеала уже само по себе гарантирует счастливую и полноценную жизнь? Во всяком случае, Вл. Соловьев предстает убежденным противником такой системы представлений, тем более последовательным, чем значительней и серьезней представляются ему задачи нравственного обновления общества. По убеждению философа, моралистическая проповедь индивидуального самосовершенствования есть ничто до тех пор, пока общество не окажется перед эмпирически достоверным и общественно значимым фактом справедливой корректировки общественных отношений в сторону добра. После такой прямой публичной манифестации нравственного прогресса общественное развитие, как правило, идет ускоренными темпами, очищается и разряжается сама духовная атмосфера. Возможно, правомерно будет причислить это к объективным законам жизни, с необходимостью заявляющим о себе после радикальных общественных событий. Так, Соловьев не без оснований ссылается на резкое повышение морального тонуса русского общества после отмены крепостного права. И, по всей вероятности, есть основания согласиться с его подходом, если принять во внимание и события недавнего прошлого: дискредитацию сталинизма, всестороннее осуждение извращений социализма, откровенное обнажение назревших общественных противоречий и пр.