Загрузка...Есть соблазн здесь вспомнить Ф. Ницше, который говорил, что если народные массы когда-нибудь дорвутся до власти, они закуют себя в железные цепи и потребуют страшной дисциплины, ибо они-то знают себя! Ницше имел в виду то, что дорвавшись до власти, еще не успев подняться от рабства до уровня сознания свободного человека, до понимания и усвоения норм морали, нравственности, чести и порядочности, чернь будет устанавливать законы, не предназначенные для свободных граждан, ибо ей недоступны этические основы присущего им поведения. Эти законы, направленные против всех тех гнусных и низких склонностей и влечений, которые носит в себе чернь и подразумевает как само собой разумеющееся у всех остальных членов общества, будут напоминать тюремные и лагерные регламентации и распоряжения, так как все члены общества будут рассматриваться как потенциальные воры, насильники, сладострастники, мошенники, тунеядцы и т. д.
В действительности закон Токвиля оказался полностью реализованным в России в иной ситуации. После Февральской революции Россия превратилась, но свидетельству В. И. Ленина, в самую свободную страну. Однако, как показали события далее, она не смогла переварить эту свободу; она была не готова к ней. Сегодня в политической науке имеются теории, объясняющие переход от авторитаризма к демократии, от традиционного общества к индустриальному. В России происходил именно этот процесс. В такого рода процессе, если он не происходит в течение длительного времени при органическом развитии общества, как это имело место в Англии, наступает период, который образно можно назвать вхождением модернизируемого общества в сужающуюся горловину бутылки. При поляризации социально-политических сил, при убыстряющемся темпе социального развития, при наличии большой отсталости общества и стремлении осуществить модернизацию за как можно более короткие сроки, при отсутствии центра — значительного слоя частных собственников, образованной элиты, поддержки извне, демократических традиций в национальной культуре, терпимости к инакомыслию, как правило (и об этом свидетельствует опыт XX века), вставшие на этот путь страны выходят из горловины бутылки, обремененные либо правым, либо левым авторитарным режимом. Исторический опыт показывает, что даже в такой развитой европейской стране, как Франция, этот переход оказался необычайно сложным, чреватым многими крайностями, продвижениями вперед и отходами назад. Революция сопровождалась там якобинским террором, установлением империи, восстановлением монархии, провозглашением республики и снова установлением империи. Лишь к середине 70-х годов во Франции сложилась политическая система, соответствующая той модели, первоначально возникшей в Англии, которая так восхищала сначала Монтескье, а затем Токвиля.
В России же кадеты не могли опираться ни на какую сколько-нибудь существенную социальную силу, кроме небольшой части интеллигенции и наиболее просвещенной части дворянства. Поляризация в России дошла до такого предела, что кадеты, которые по своим взглядам стояли по английским меркам на самом левом крыле политического спектра, оказались значительно правее политического центра России. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить, например, идеи Милюкова, Новгородцева, Ковалевского, Струве с идеями Асквита, Самуэля и других представителей новых либералов в Англии начала XX века. Английские либералы к своим идейным позициям пришли в результате почти 800-летней борьбы граждан и гражданского общества против короны. Их русские собратья имели за плечами опыт менее чем 50-летней не совсем удачной деятельности на ниве реформирования абсолютизма в России. Ничего удивительного, что этот небольшой, образованный по высшим стандартам европейского просвещения слой, вооруженный теоретическими познаниями о том, как реформировать Россию, чтобы сделать ее просвещенной и цивилизованной, оказался смятым и выброшенным за борт в период революционных катаклизмов и острой общественной поляризации. Если бы царизм прибегал к их услугам и постепенно реализовал их программу реформ, это могло бы приостановить тот стремительный бег России к катастрофе, который она проделала в войне и после войны. Здесь большую роль могло бы сыграть принятие конституции Лориса —Меликова (мы об этом уже говорили по другому поводу). Столкнулись две основные силы, два полярных полюса: рабочие и крестьянство— дворянство. Буржуазия и образованная часть нации из других социальных групп были малочисленны и в политическом отношении оказались бессильны и неопытны. Победили первые.
Но эта победа, как впоследствии выяснилось, оказалась пирровой. Произошло то, что обычно происходит, когда одна крайность уступает место другой. Из горловины бутылки Россия вышла, имея левототалитарный политический режим. Были полностью уничтожены личная свобода и гражданское общество. Государство поглотило и то и другое. Ценой колоссальных усилий страна осуществила индустриализацию и коллективизацию в деревне. Были предприняты решительные меры по устранению бедности и неграмотности. Однако созданная политическая система унаследовала все негативные черты предыдущей системы: жесткая централизация, сосредоточение монополии власти в одних руках на любом уровне, обожествление верховного руководителя, чудовищная бюрократизация управления, уничижение личности, уничтожение гражданского общества. При отсутствии институтов, промежуточных между индивидом и государством, и при запрете организовывать такие институты отдельный человек оказался жалкой, ничтожной песчинкой перед чудовищем — Левиафаном, образовавшимся в период сталинской индустриализации и коллективизации. В какой-то степени к 30-м годам произошло превращение рабочих, крестьян, интеллигенции и служащих в рабочий придаток государства.
Подобные системы и методы организации экономической и политической жизни пригодны и могут эффективно существовать в условиях примитивных обществ, с очень низким уровнем развития производительных сил, когда все можно увидеть из единого центра. Эти эксперименты, возможно, могли бы быть эффективными в масштабах государств, имеющих, как считали Платон и Аристотель, небольшие размеры, доступные для того, чтобы их охватить взором.
Осуществленная же таким образом модернизация в нашей стране оказалась колоссальной потерей человеческих сил и создала неработающую систему. В обществе сложилась ситуация, когда уже не отдельные элементы нуждаются в реформе, а вся система в целом. В то же время позитивным элементом нынешней ситуации является то, что на данном этапе развития страны сформировался достаточно широкий круг думающих людей, готовых понять и принять реформы. Кроме того, создается впечатление, что политическая элита не чурается интеллигенции и нередко сама принимает интеллигентные решения и меры, что вовсе не в традициях российской политической истории.
Если в период начавшейся буржуазно-демократической революции в России страна не была готова принять и интериоризировать политические институты Англии начала XX века (тогда Россия была близка к Англии XI века), то сейчас в плане условий для осуществления политической модернизации Россия сравнима с Англией XVII века — эпохи «Славной революции». Своего монарха мы тоже казнили, в лице «вождя народов» имели своего Кромвеля, еще более кровожадного и деспотичного, осудили его, относительно стабилизировали политическую систему, а к настоящему времени уже подготовили материальные и духовные силы нации для перехода от примитивных форм организации власти к цивилизованным формам политической организации.
Опыт осуществления реформ в Китае и Венгрии предупреждает, что путь, на который мы вступили, сложный и чреват непредсказуемыми последствиями. События в Китае, связанные с призывом попридержать реформу в политической сфере, получили различные толкования на Западе. И хотя есть все основания полагать, что курс на реформу как в экономике, так и is политической сфере проводится в Китае твердо и последовательно, при осуществлении реформ в столь огромной и сложной стране всегда сохраняется угроза новой поляризации общества. Есть опасность, что, двигаясь вперед, не укрепившись на завоеванных позициях, можно все потерять.
В предшествующие эпохи можно было политическую модернизацию затягивать, не боясь сильно отстать от других стран. На нынешнем этапе развития научно-технической революции, колоссального ускорения социального и экономического развития лидеры пи одной из крупных стран, помня об ответственности перед народом, не в праве допускать ошибки при модернизации и демократизации, когда реальна угроза, что реформа может обернуться весьма печальными альтернативными последствиями. Во-первых, возможно, что промахи, слабости и ошибки реформаторов могут быть использованы консервативными силами с целью приостановить и повернуть вспять развитие, тем самым законсервировать нищету и бесправие. Во-вторых, многословие, многочисленные дискуссии — неизбежные попутчики мирных реформ — в сочетании с бездеятельностью или даже просто запаздыванием в принятии практических решений способны возбудить силы протеста и вызвать к жизни оппозицию в стране, которая своими действиями, направленными на достижение немедленных результатов, может сорвать процесс проведения реформ и вновь привести страну в состояние социальной поляризации и фронтального столкновения. При этом результаты могут быть самые различные. Однако независимо от результата, который может быть и позитивным, цена, которую придется платить стране, возможно, окажется слишком высокой, а последствия обескураживающими. Все это еще раз напоминает о том, сколь сложен путь перехода от тоталитаризма к демократии и сколь неопределенны ее перспективы.