Загрузка...Ничто так не нуждается в моральном оправдании, нравственной опоре, как власть, все равно — политика или художника. Но до сих пор о нравственности речь почему-то не заходила.
И что толку много говорить о нравственности? От разговоров и сетований ее не прибавится. Есть что-то нездоровое в призывах к нравственности, в упованиях на нее, которые сейчас так распространены. Ведь нравственность нельзя ни занять, ни «выучить» на уроке, ни найти в церкви или искусстве. Она формируется всем укладом и образом жизни человека, системой общественных отношений, господствующих в данном обществе. Нравственность начинается с условий, порядка жизни, с человеческих взаимоотношений, а не с заучивания, усвоения нравственных заповедей и морального кодекса. Короче, нравственность формируется всей жизнью человека, всей системой его реальных отношений с миром. Нравственность, когда она есть, делает свое дело тихо, незаметно, невидимо и неслышно, как здоровое сердце, которое не чувствуешь и не замечаешь, а без него нет жизни.
Вы недовольны нравственным состоянием общества или того сообщества, которому принадлежите,— повнимательнее вглядитесь в то, как включенные в него люди живут, какой общественной связью они объединены, связаны. Например, вряд ли мы ошибемся, если скажем, что у нас недооценивается такая форма «неявной» власти, как отношения личной зависимости. Это не только пресловутый «блат», «телефонное право», связи родства, покровительства или ложно понятой дружбы и товарищества. Это — целая сеть внешне невидимых, недекларируемых, но очень влиятельных, обязывающих симпатий и отношений, корпоративных и групповых интересов, борьба с которыми, при нынешнем уровне общественной и личной морали, скорее всего обречена на неудачу. Все эти групповые «страсти-мордасти» явно противоречат общечеловеческим ценностям, в том числе и нравственным, но мало кто это замечает и с этим считается. Мы даже не отдаем себе отчета в том, какой властью обладает клановая, групповая или ведомственная мораль и в какой зависимости мы все от нее находимся. Во времена застоя так называемые хорошие отношения художника с чиновниками ведомства культуры помогали ему больше, чем талант, профессионализм, преданность своим убеждениям. Сегодня, во времена перестройки, власть «личных связей» несколько видоизменилась, переориентировалась, но по сути своей осталась прежней. И опять трудно, плохо живется человеку совестливому, порядочному, деликатному, щепетильному. Он, так сказать, «никчемушник», даже независимо от своих способностей и трудового вклада. А хорошо, сытно и комфортно чувствует себя теперешний деловой человек, «хозяин жизни», как правило, нравственными муками себя не утруждающий. По странной логике человек дела почему-то оказывается человеком вне морали, свободным от власти простых норм нравственности и справедливости.
Живая, па глазах происходящая «практика» действует отрезвляюще. Видно, как большой социальный слой людей, объединяемых высоким званием «интеллигенция», в последнее время заметно видоизменяется за счет категории лиц, усвоивших отнюдь не интеллигентские черты и навыки. Оглушая рядом стоящих громким распевом слов «свобода», «творчество», «служение», «талант», эти люди, если приглядеться к их действиям и поступкам, связаны между собой вульгарно понятыми «общественными интересами», а по сути дела — чисто коммерческими узами. И еще нравами времен глухого застоя, проникшими и в интеллигентскую среду. В результате интеллигентность как образ мысли, образ действий и образ жизни ныне здесь оказалась тоже в меньшинстве. И невольно задумываешься: что, если именно эти люди начнут задавать тон обновлению общества? Куда это всех нас приведет?
Творческие сообщества и союзы смогут внести весомый вклад в моральное оздоровление и обновление общества, если они провозгласят приоритет нравственного начала в своей деятельности и оценках. Подлинно интеллигентный художник — тот, который, отстаивая свое право не идти на конфликт с совестью ни при каких обстоятельствах, следует заповеди: «Для меня много значит мое достоинство». Поведенческая установка, естественная, нормальная для любого человека, сознающего себя личностью, для художника должна быть нормой бытия и самоощущения. Вспомним, как решил для себя этот вопрос А. С. Пушкин: «Независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы». С этого и начинается, видимо, нравственность художника.
А дальше все зависит от обстоятельств: чем они бесчеловечнее и безнравственнее, тем труднее сохранить «независимость и самоуважение». Именно власть обстоятельств определяет, что «дозволено». Тем самым нисколько не умаляется личность: действительно нравственный художник останется верным себе («тайной свободе») и в неблагоприятных обстоятельствах. Не сломались, не поступились самоуважением и достоинством Платонов, Булгаков, Твардовский, Тарковский, Абрамов, Шукшин, Трифонов и другие, продолжавшие, несмотря ни на что, отстаивать свои убеждения (и, заметим, никто из них не считал себя героем или мучеником). Не говоря уже о совсем недавнем примере мужественного противостояния действительности, который преподнес нам Андрей Дмитриевич Сахаров, проживший в согласии со своей совестью всю жизнь.
Среди всех дефицитов, нас преследующих, наиболее опасный, страшный, опустошающий жизнь есть все-таки дефицит совести. Это понятие тонко и точно расшифровал когда-то Андрей Белый. «…Жажду совестия. А что есть совесть? Правда в отдаче вестей и правда в их восприятии; перед невозможностью осуществить это поднимаются муки, которые называют муками совести…» Андрей Белый мечтал о том, чтобы слово «совесть» стало истинно социалистическим словом и соединилось бы со словами «Советская власть», близкими ему по смыслу. Но механически они не соединяются. Такое качество правды в отдаче и восприятии, приеме «вестей», которое можно назвать совестью, возможно лишь в царстве свободы и высокой культуры. О чем, увы, пока можно только мечтать.