Загрузка...Не секрет, что на ниве перестройки толчется немало людей, у коих локти, нахрапистость и словоблудие заменили совесть и интеллигентность. Они самонадеянны и весьма агрессивны в утверждении какой-то «новой» морали, наименование которой еще не придумали. Они настолько внутренне «высвободились» и «расковались», что готовы причислить к сталинистам тех, кто общественное ставит выше личного. Они принципиально не интеллигентны, хотя считают себя как раз таковыми, сводя интеллигентность к образованности, знанию иностранных языков и чувству собственной избранности. Им кажется, что нравственное чувство дано вместе с талантом, от рождения. А нравственное чувство, как и талант,— прав Пушкин — дано не всякому. И в каждом конкретном случае надо еще убедиться в том, что деяние талантливого человека нравственно по своему замыслу и смыслу. Интеллигентность, вмещающая в себя множество качеств, начинается все-таки с главного — с готовности и способности воспринять, пережить, разделить чужое как свое, кровное; с неумения солгать, сказать неправду, даже если это очень «нужно», «выгодно»; с умения выслушать и услышать мнение, с которым ты не обязательно должен согласиться.
«Слова поэта суть его дела»,— сказал Пушкин, а Баратынский как бы продолжил и уточнил: бытие в слове, обеспеченное бытием поэта,— вот что «любезно на земле». Известно, как часты случаи разочарования читателей и зрителей в своих кумирах — поэтах, актерах, режиссерах, когда они познакомятся с ними ближе. Впечатление, что ты обманут в своих лучших чувствах и ожиданиях. Разве это возможно, чтобы эгоистом, недобрым, грубым или неинтеллигентным человеком оказался тот, кто написал умную, добрую книгу, проникновенные стихи о дружбе и верности, сыграл роль прекрасного человека на экране или на сцене? Да, возможно. Неверно и не следует переносить плоды воображения художника, проживаемую им в искусстве вымышленную жизнь на его собственную жизнь и облик. Таковы уж творцы искусства, что они, земные и смертные, погруженные, как и все мы, в повседневные заботы, могут возвыситься над собою, прожить в воображении множество «чужих» жизней и судеб. Проблема в том, что каждому из них самому надо подняться до уровня существования, который он предлагает другим. Тут-то и начинаются осечки, курьезы, драмы и трагедии.
Политику достаточно занять должность, чтобы начать властвовать. Художнику никакая должность не поможет, чтобы попасть в число «властителей дум». Надобно просто быть художником и чтобы тебя посетил «божественный глагол». Умением «мыслить образно» здесь не обойтись. Хорошо сказал Гегель: «Для того чтобы сорвать розу на кресте настоящего, необходимо взять на себя сам крест». Мысль красивая и точная: произведение настоящего искусства — всегда поступок. Но, согласитесь, не каждому дано его свершить, по силам так жить, творить и поступать.
Отношение художника к обществу имеет как бы два плеча: одно — свобода, второе — ответственность, и одно немыслимо без другого. Безответственная свобода рано или поздно оборачивается вседозволенностью. Ответственность без свободы неизбежно порождает конформизм, ложь, беспринципность и ведет к смерти искусства. Казалось бы, как все просто: художник свободен в самовыражении и в то же время вынужден постоянно отдавать себе отчет в том, что он делает, брать па себя ответственность за все возможные последствия своего творческого вмешательства в жизнь. И как по просто, оказывается, этот дуализм исповедовать, выдерживать в своей каждодневной практике.
И потому в заключение нельзя не сказать о том, что беспокоит, тревожит в самих отношениях, образе мышления и поступках современных художников. Тревожит несовместимый с интеллигентностью групповой эгоизм и воинствующая нетерпимость в отношениях между художниками, какое-то намеренное озлобление и жестокость в обращении с оппонентом. Ведь художник всегда может доказать свою правоту своим творчеством, логикой и основательностью своих размышлений. Нельзя понять и оправдать тех художников, призывающих с газетных полос к ужесточению законодательства, норм наказания, требующих от милиции и органов прокуратуры «навести порядок», вернуться к практике запретов в искусстве. Гуманность художника проявляется, как издавна повелось, в ином — в «милости к падшим», в вере в силу духовного озарения и раскаяния, нравственного покаяния и очищения, в способности пробудить добрые чувства. Художник сам себе «религия» и «церковь», своими средствами побуждая читателя и зрителя к исповеди, молитве, раскаянию. Не поддаются пониманию и мотивы, побуждения тех, кто, обладая талантом и возможностью стать «властителем дум», рвется к власти, добивается ее и с упоением ею пользуется. А также тех, кто уверен, что он патриотичнее своих собратьев и больше любит Россию, ценит русскую культуру. Как будто патриотизм доказывается словами, заверениями и обличениями, а не делами и умными идеями, что сейчас, как никогда раньше, необходимы обществу, вступившему на трудный путь обновления.