Человеку трудно смириться с ролью винтика. Он инстинктивно сопротивляется однообразию, бежит от принудительного, навязанного труда. Идею свободного, творческого развития личности, гуманистический идеал марксизма, как оказалось, на практике трудно соединить с абсолютизацией плана, идеей полного вытеснения экономической инициативы снизу. Из бедности отдельных граждан невозможно построить богатое государство. Мы постепенно возвращаемся к старой народной истине, которая учит, что богатство державы создается старательностью мастера, его уверенностью в себе и в своем достатке.
Впрочем, если посмотреть на то, что с нами произошло, чем окончились планы полного огосударствления производства, попытки преодолеть рынок, самостоятельность производителя, с более широкой, исторической точки зрения, то, наверное, нужно не столько печалиться, сколько радоваться. Значит, все же человек — существо творческое, свободное, он не смог примириться с участью винтика административной машины, не принял навязанную ему систему всеобщего опекунства, тотального единообразия, запретов. Значит, старый мир имел смысл, его нельзя разрушать до основания, значит история человечества, труд, мышление, инициатива сотен поколений, в том числе и поколений крестьян, живших до нас, не были напрасны, не во всем наши предки ошибались, не все найденные ими способы труда, принципы человеческого общежития были ложными.
Если смотреть на вещи здраво, то поражение прежнего механистического подхода к жизни, видевшего в огосударствлении производства, в администрировании панацею от всех бед, неудачи прежних попыток внедрить насильственно в жизнь новые «нетривиальные» методы организации труда только укрепили позиции реального гуманизма, доказали противоестественность казарменного, сталинского социализма. Человек действительно существо свободное и творческое. Он не терпит насилия над собой, принижения своего достоинства.
Еще более важны эти главные уроки неудач в хозяйственной деятельности для тех, кто относит себя к крестьянскому населению нашей страны. Ведь так долго, еще со времен народников, убеждали российского человека, что он от природы не хозяин, что он, как писал уже в годы перестройки И. Клямкин, не обладает достаточной энергией, чтобы стать свободным и независимым товаропроизводителем, что он предпочитает хозяйской ответственности огульную безответственность под видом коллективной работы. Но ведь, если судить здраво и видеть факты такими, какие они есть, то вся хозяйственная история послереволюционной деревни свидетельствует о прямо противоположном. Наш крестьянин работал с отдачей, с огоньком только тогда, когда он чувствовал себя хозяином на земле, свободным, независимым существом, способным принимать самостоятельные решения, распоряжаться тем, что он сам создает. По этой причине в годы нэпа, в условиях семейного производства на земле темпы прироста сельскохозяйственной продукции намного опережали те темпы, на какие оказались способны насильственно созданные колхозы. По этой же причине за все шестьдесят лет существования колхозов производительность труда на личных подсобных хозяйствах была значительно выше, чем на колхозном поле или колхозной ферме. По этой же причине при переходе фермы или поля в семейную аренду производительность труда, как правило, вырастает в 2 раза. Не случайно же первые двадцать пять лет после коллективизации страна во многом кормилась с этих клочков земли, оставшихся в семейном пользовании и составлявших всего 2 процента обрабатываемой земли.
Шестьдесят лет было потрачено на то, чтобы узнать давно известное. Разве но обращал Г. В. Плеханов внимание народников, давних ревнителей коллективной запашки земли, на поразительное усердие русских крестьян, когда они работают на своих личных огородах и приусадебных землях, когда они заботятся только о тех землях, которые на длительное время закрепляются за семьей? Разве не предупреждал тот же Г. В. Плеханов, что в России коллективная обработка нолей вопреки всем ожиданиям станет препятствием на пути совершенствования земледелия? Его «Наши разногласия», написанные еще в 1884 году, на мой взгляд, намного больше могут сказать о русской судьбе, чем «взрослая» философия, пытающаяся нас убедить в нашей собственной социальной неполноценности.
Реальная история хозяйственного развития русской деревни за последние сто лет опровергает миф о природной инфантильности русского человека, согласно которому он готов примириться даже с дьяволом, лишь бы освободить себя от необходимости думать, от личной ответственности за свой труд, свое благосостояние. Впрочем, если судить здраво, иначе и не могло быть. Ведь, как известно, революция в нашей стране в значительной мере удалась потому, что большевиками был выброшен лозунг «Земля крестьянам». Подавляющее большинство населения России тогда, в Октябре 1917 года, выбрало эсеровский «черный передел», то есть право стать самостоятельным хозяином на своей земле.
В процессе преодоления поверхностных, упрощенных представлений о человеке, о мотивах его поступков и решений преодолевается и прежнее абстрактное, упрощенное представление о социальной жизни, обнаруживается ее качественная специфика. Мы как бы впервые почувствовали плотность социальной жизни, те непреодолимые границы, которые она установила на пути тщеславия людей, обуреваемых стремлением все подчинить своим необузданным фантазиям. Большой вклад в формирование реального, современного образа человека внес советский хирург академик Н. М. Амосов. Он напомнил политикам и обществоведам, что люди от природы разные, отличаются и силой характера, и устремленностью к самостоятельности в личностной самореализации. Чрезвычайно важна мысль о существовании пределов воспитуемости личности. Не каждого воспитание способно сделать ангелочком. В основе пределов пластичности общественной жизни и лежат эти объективные пределы воспитуемости.
Жизнь жестоко наказывает за отступление от принципов общечеловеческой морали, она мстит за политический, хозяйственный волюнтаризм. Она напомнила нам о своих непреодолимых, действительно объективных законах, о том, на чем держится жизнь, заставила заново переосмыслить, что есть человек и что есть общество. Менять жизнь нельзя без оглядки, а вот изучать жизнь без оглядки можно — это еще одно открытие нашей переломной эпохи.
Благодаря произошедшему соприкосновению мысли с подлинной действительностью мы обнаружили, что в жизни нет мелочей и второстепенных вопросов, что необходимо опираться прежде всего на интересы и природные особенности «живой жизни», идет ли речь о человеке, хозяйстве или местности. За признанием самоценности каждого индивида, несводимости его духовной сущности к общему, коллективному, к тому, что было принято называть «совокупность общественных отношений», неизбежно должно было последовать признание многокачественности, многообразия общественной жизни. Отсюда был один шаг до признания мировоззренческого плюрализма, несовпадения взглядов, мнений как естественного, непреодолимого состояния общественной жизни. Идея морально-политического единства в том виде, как она часто трактовалась прежде, скомпрометировала себя.