Загрузка...Ранее утверждалось: реальность бытия культуры — в реальной жизни беспокойных индивидов. Точнее, в их требованиях (потребностях) к идеально-предметному миру всеобщих ценностей, способных обеспечивать их общность, необходимую даже для физического их существования на Земле. Ну, а что же создавали и создали эти себя и свою историю творящие индивиды? Каков созданный ими «идеально-предметный мир» их (нашего) бытия?
Естественно, на разных исторически-«возрастных» этапах были созданы разные вещи, разные тексты. Общее их назначение в том, чтобы быть средствами к жизни, средствами воспроизводства и совершенствования абсолютно необходимых для разных способов жизни разных форм общности людей: рода, семьи, общины, племени, касты, класса, народа (этноса вообще) нации, той или иной группы, а вместе с тем — и всего человечества. Но разными на разных этапах истории были не только (и не столько даже) вещи, для названных целей потребные, сколько способы их создания и воссоздания.
Вначале, когда созидающий их груд был присваивающим, а производство его орудий лишь увеличивало силу мышц, удлиняло расстояние эффекта действия естественных органов добычи и защиты, все создаваемое руками человека служило воспроизводству главного условия выживания — ритуально-культовой формы первобытно-родовой общности людей. Культовый (ритуальный) смысл орудий труда, рисунков на скалах и стенах пещер, «украшений» (татуировки, раскраски тела и т. п.), даже ритуальный смысл, казалось бы, естественных, нерукотворных признаков пола и возраста, играет здесь роль значения и смысла слов в «языке реальной жизни», в которой, по словам К. Маркса и Ф. Энгельса, вначале было «вплетено» производство сознания. Это вполне надежно удостоверено всеми знаменитыми этнографами и палео-этнографами XX века — от Л. Леви-Брюля до К. Леви-Строса.
Предполагаемое начало человечества (насколько позволяет судить о нем согласованность логики с эмпирией палеоэтнографии), несущее в себе и собою всеобщую продуктивную силу истории, реализовывалось в слитности (тождестве) процессов производства материальных средств к жизни и всеобщих (общих по своему значению и смыслу для всех) символов общественной жизни и очеловечиваемой природы — мира культуры. Данностью способов отношения людей к этому миру были те символы; за-данностью, то есть постоянно возникавшей перед людьми и часто неразрешимой задачей, оборачивались они же в казусных, противоречивых ситуациях. Производство и воспроизводство самой первобытнообщинной формы жизни людей были возможными только как производство и воспроизводство всеобщезначимых средств к жизни, среди которых создаются и воссоздаются слитно с продуктами питания, жилищами и одеждой тексты ритуально-бытовых обращений людей друг к другу. Такими текстами и по сей день являются: пространственная форма и общий смысл тех же жилищ, строений любого назначения; той же одежды и питания (вспомним хотя бы «форму» и «смысл» с любовью приготовленного блюда и… того же блюда в столовых общепита); а также всевозможные символы социальной иерархии (знаки различия у современных воинов), разнообразные украшения, их эстетическая и эротическая символика (например, в конструкции одежды), форма и смысл орудий, навыков трудовых операций, знаков, предметов и ритуалов разнообразных «актов гражданского состояния» — инициаций, бракосочетания, погребения и т. д. и т. п.
Иными словами, реальный процесс жизни людей, их предметно-практическая деятельность с самого начала и по сей день имели и имеют не только своим результатом, но в то же время и своей предпосылкой непрерывное порождение сознаваемого, сознанного и планируемого бытия — ноосферы, сферы разума, сферы культуры.
В ритуально-символической и всякой иной общезначимой форме материальных условий, средств и общезначимых правил человеческого бытия, рукотворные образы которых всегда рассчитаны не только на утилизацию, но и на соответствующую их всеобщему значению реакцию всех людей, этими образами как бы предзаданную, находят свое воплощение (способствуя порождению новых) потребности и мотивы, цели и планы поведения, общения, труда. В них же запечатлены традиционные (и на основе таковых формируются новые) представления о реальных возможностях веществ и сил природы. Душа, дух, духовная культура — не особая некая ментальная эманация некоей внеприродной «сущности», внедренной в индивида богом или природой, а вполне реальный, бытийный способ его отношения к себе и к явлениям объективного мира как к переживаемой внешней реальности.
Для того чтобы и себя, свое поведение, свои желания и стремления увидеть «со стороны», поставить себя перед собой (представить) и пережить это свое, от себя отстраненное и остраненное (ставшее странным, проблематичным) существование, нужно особое зеркало. Его функцию и выполняет рукотворный мир очеловеченной природы: пространственная пластика организации и способов жизни (строения, планировка поселений и т. п.), лад и гармония музыки, речевое творчество (и как процесс, и как его «готовые продукты»), делающее внешне предметными и чувства, мысли, устремления и знания, возникающие только в этом отношении человека к «зеркалу» своему — к всеобщим формам, образам и смыслу сотворенной человечеством культуры.
В мире «частных интересов», перекашивающих на свою сторону реалии бытия, это «зеркало», в котором находит себя душа человека, становится андерсеновским зеркалом злого тролля. Тогда и в людях, и в их отношениях, да и в самой природе видится только грязь и боль, жестокость и коварство. Чтобы и в этих страшных реалиях «превращенного мира» увидеть не состояние, подводящее зловещую черту под определением человеческой сущности, а процесс — нелегкий путь становления обобществляющегося человечества, как раз и надо проникнуться пониманием изначально единой творящей силы всеобщности культуры, противоречия (или противоборства) двух ее противоположных «начал», двух полюсов, двух сторон великой антиномии бытия, реально определяющей человеческий тип жизни.
Ее «тезис»: для того чтобы быть человеком, каждый индивид производит нечто для других и только поэтому, только таким путем воспроизводит и собственную жизнь. Взаимоопределение бытия индивидов превращает «частный интерес частного дела» во всеобщезначимое, в то же время в каждом «частном дело», в каждом «частном интересе» нацело (полностью, всей сущностью своей целостности) представлена реальная, предметная, производственная взаимозависимость людей. И представлена не в «идее», не в сознании, не в «духе», а так же вполне предметно: общим для всех языком народа, языком технологии материального и духовного производства, языком вещного знания (науки), языком искусства, то есть как раз материалом всех тех средств выращивания «внутреннего человека» в каждом индивиде, компендиум которых и называют культурой.
Но там, где сила всеобщности средств и способов человеческого бытия, всеобщности целей и действий не воплощена в единственно соответствующем ей универсальном механизме единого производства и воспроизводства средств к жизни, то есть там, где господствует общественное разделение труда, там частные его формы закреплены за разными социальными группами и всеобщее дело, «всеобщий интерес» внешне представлен лишь интересами дела социально господствующих групп. Причем индивиды, образующие такие группы, имеют возможность выдавать свои интересы за всеобщие — божественные, общественные, государственные, общечеловеческие и т. п., так как и объективно реализуют своей деятельностью некую «интегрирующую функцию» (функцию управления аппаратом принуждения, а с его помощью и деятельностью других социальных групп, функцию хозяйственного интегрирования интересов собственников и т. п.). Сила «тезиса» реальной антиномии человеческого бытия заключается во всеобщности «страстей человеческих», в реальной кооперации материальных и духовных сил человека. Сама природа этих сил, их исток и возможность реализации обусловлены тем, что все единичное для единичного человека существует лишь постольку, поскольку существует и для всех как нечто в-себе-определенное, себя своим физически существованием не исчерпывающее, как нечто реально всеобщее. Слабость «тезиса» в том, что во всех своих реально исторических осуществлениях он пока еще довольствовался превращенными формами всеобщности: мнимой коллективностью социума, мнимыми, подчас иллюзорными и всегда утопическими целями все время обобществляющегося, но и все время разрывающего внутренние связи — разобобществляющегося человечества.