Загрузка...(От нашего корреспондента)1
Я присутствовал вчера во Флоренции на похоронах Джиованни Лупорини.
Весь город в национальных флагах, магазины и кафе закрыты и по улицам длинной змеей движется траурная процессия с гробом. Сам Фариначчи2 приехал из Милана расследовать дело, распорядился похоронами и посетил семью убитого.
Я стоял и смотрел на эти бесконечные ряды фашистов с разноцветными знаменами, с эмблемами древнеримских ликторов, с венками и музыкой. Вот пекаря, стекольщики, гончары, сапожники, разносчики, оружейники, прислуга гостиниц, парикмахеры-хозяева, парикмахеры-служащие, газетчики, носильщики, железнодорожники, артисты, трамвайные служащие, телефонисты, телеграфисты, ночные сторожа… И еще, и еще. Маршируют быстро. Множество простого, рабочего люда. Держатся серьезно и просто; всегда с достоинством, иногда с некоторою важностью, часто с выражением воли и убежденности. Ни аффектации, ни вызова, ни развязности. Есть и женщины, и молодежь. Это не «погромщики»; но смести они могут многое. Это и не толпа; а народ. Не «весь» народ; но сам народ — сверху донизу — и интеллигенция, и сенаторы, и генералы, и простонародье.
Они шли уже час мимо Понтэ-Веккио и все еще не было конца. И ни тени беспорядка; и ни одного инцидента. И на соборной площади, перед колокольней Джиотто и куполом Браманте, после богослужения, когда, свершая партийный обряд, политический секретарь фашистов воззвал над гробом громким и взволнованным голосом: «Camerata Luporini!», и многотысячная толпа из единой груди ответила за убитого: «presente!» («есть» или «здесь»), и склонились знамена, — это был не внешний обряд, а таинственный акт единения живых в умершем.
Не думайте, что все флорентийские фашисты были исчерпаны процессией; нет, это были только делегации. Вы знаете этот жест фашистского приветствия: правая рука, вытянутая вперед и вверх, наискось, с ладонью, обращенною вниз, — сразу, жест подъема, стремления, клятвы, отдачи, единения, решимости, привета… Если бы вы видели, как толпа, не участвовавшая в процессии, встречала этим жестом гроб убитого… Вот простая девушка, может быть, швея; сколько искренней сосредоточенности в этом жесте… Вот мужчина, с молодым, интеллигентным лицом и седыми волосами; сколько скорбного огня в этом приветствии гробу… Вот в толпе, на плечах, там и сям дети; как прост и трогателен у них этот жест…!
Что же случилось? Излагаю то, что установлено, сверив разные источники.
Борьба между фашистами и масонами развертывается. На обеих сторонах есть жертвы; и Джиованни Лупорини — одна из них.
26 сентября с. г. флорентийский комитет партии за подписью «директора» расклеил по городу оцюмные воззвания против масонов. Воззвание открыто обвиняло масонов в интернациональных интригах, в предательстве итальянских интересов при заключении Версальского договора3, в недавней попытке сорвать валюту и разорить итальянские финансы; их деятельность прямо характеризовалась, как заражение страны «моральным сифилисом», и говорилось о новых, подготовляемых ими, заговорах. И потому (так кончилось воззвание) «предписывается, чтобы все фашисты, оставив всякий произвол и насилие, старались бы, вместо этого, установить тех недостойных, которые причастны к какому бы то ни было масонству, чтобы лучше определить меры полезного противодействия им и подготовить радикальный, решительный и необходимый карающий акт (azione punitiva)».
В это же время в руки фашистской директории во Флоренции попал некий масонский циркуляр, лично адресованный известному здесь масону шестидесятилетнему бухгалтеру Бандинелли. Борьбою с масонами заведовал секретарь здешней директории очень популярный фашист «первого призыва» Лупорини, и ему было поручено съездить к Бандинелли и пригласить его в директорию для дачи разъяснений.
Второго октября вечером Лупорини и его помощник Гамбачиани приехали вдвоем к Бандинелли, застали его дома и передали ему это приглашение, удостоверяя его в том, что ему при этом не сделают зла. Бандинелли наотрез отказался и от явки, и от объяснений. Во время возникших от этого переговоров находившийся в квартире у Бандинелли железнодорожный служащий Беччиолини, которого правительственное сообщение характеризует как «известного масона и свирепого антифашиста» (feroce antifascist), выхватил револьвер, ранил Гамбачиани и убил почти наповал Лупорини.
Во время возникшей суматохи оба масона скрылись, причем Бандинелли доселе так и не найден. Убийцу же нашли через полчаса спрятавшимся на чердаке и по пути в квестуру он был убит револьверными выстрелами из сбежавшейся толпы возбужденных фашистов.
Известие об убийстве Лупорини с страшной быстротой разнеслось по Флоренции. Наиболее страстные элементы немедленно взялись за отмщение, или, как тут говорят, «обратились к репрессалиям». В тот же вечер был убит максималист адвокат Консолэ (бывший редактор Аванти), тяжело ранен социалист-коммунист, бывший депутат Гаэтано, разгромлены пять адвокатских контор, принадлежавших «масонам-заговорщикам» (правитель-ственное сообщение) и целый ряд «враждебных» магазинов: витрины разбивались, вещи выбрасывались на улицу, разламывались и сжигались.
На следующее утро я видел эти вороха бумаги и обломков, заливаемые пожарными, и всюду дежурила полиция; но было уже кончено. Погромы были остановлены еще ночью партийными приказами Муссолини и Фариначчи, а также карабинерами, но на улицах все еще раздавались пламенные речи, слышались крики и толпился народ.
Лупорини было всего 30 лет. Участник великой войны и похода на Рим, с безукоризненной репутацией, привлекательным, открытым лицом, он был любим и уважаем в партии. «Цветов и венков нашему Джиованнино!» призывают плакаты на стенах Флоренции»… Он женился всего несколько месяцев тому назад, весело, торжественно. А теперь семья его телеграфировала Муссолини: «Отец, мать, брат и вдова Джиованни Лупорни, удрученные великим горем, возобновляют перед Вами, славный Вождь, свою священную клятву».
Свежая, кровавая страница гражданской войны развернулась перед моими глазами. Не скоро еще конец этой борьбе, ибо она ведется не только с людьми, а с проблемами. Здесь мало одолеть коммунистов, социалистов, либералов, масонов… Здесь надо справиться сначала с политическим, а потом с социальным строительством. Не эксцессами решается дело, и нельзя ими ослепляться. От фашизма же, — это надо признать, — не веет ни вырождением, ни разложением, ни крушением. Но нужно, чтобы хватило патриотизма, дисциплины и творческого дара для того, чтобы реально и не социалистически дать трудящимся массам живое осязание справедливости.
А посмотрите, как фашизм уже подходит к этой проблеме.