Загрузка...Бердяев родился в 1874 г. Ему сейчас 73 года. Он не получил почти никакого образования, не кончил гимназию и не работал в университете. Он самоучка — дилетант, всю жизнь предававшийся своим выдумкам и относившийся к ним с страстным увлечением. Это увлечение не мешало ему, однако, выдвинуть каждые три-четыре года какую-нибудь новую выдумку и отстаивать ее с пеной у рта. Он начал, как и многие тогда, с марксизма и, по-видимому, влечение к этой погибельной утопии возрождается в нем в его преклонном возрасте: «возвращается ветер на круги своя».
Все свои «эволюции» он проделывал, однако, не как скромный исследователь или искатель, а с помпой и треском тщеславного публициста. И куда бы он ни примыкал, — к «идеалистам», к «мистикам» или к православным богословам, — он всегда занимал крайнюю. Крикливую, парадоксальную позицию. Он был всегда в высшей степени безответственным писателем. Считая себя пророчески одаренным «интуитивистом», он на самом деле оставался умственным авантюристом: что-то почитает, что-то вычитает, подхватит, раздует, преувеличит, по-своему переиначит, исказит и разразится пучком безответственных и часто соблазнительных парадоксов. Таким он всегда был, таким остался и теперь.
В. дореволюционной России его принимали всерьез только совсем наивные люди. Все знали, что Бердяев возьмется доказывать, то он непременно исказит, скомпрометирует и погубит. Известно, что проф. Новгородцев отказался допустить его к магистрантскому экзамену. Один ученый сказал про него: «Когда Бердяев пишет о том, что я изучал и знаю, то я всегда слышу неосновательный вздор; я думаю, что он несет такой же вздор и в тех вопросах, которые я не изучал». А в Москве ему давно уже дали приятельское прозвище «Белибердяева».
Все видящие его впервые бывают потрясены тем страшным нервным тиком, которым он страдает: этим чудовищным раскрыванием рта с многократным вываливанием большого, белого языка и с судорожным подергиванием шеей и руками. Всякий на его месте мучительно стеснялся бы этого несчастного тика… Но Бердяев наоборот — всегда садится в общественных собраниях на самое видное место, лицом к публике, как если бы он нарочно хотел ошеломить и потрясти людей своей особой. Замечательно, что эта жажда импонировать читателю своими вывертами и вызывающе шокировать общее чувство общественного приличия — характерна и для всех его писаний и выступлений. Рассказывают, в виде остроумного анекдота, что когда-то давно в Петербурге одна гадалка с завязанными глазами, не зная, кто перед ней стоит, прорекла Бердяеву, «обнаружитесь — и ахнут»… Однако известно как факт, много обсуждавшийся, что один православный глубокомысленный богослов говорил о нем. «в Бердяеве сидит бес, однажды все убедятся в этом и придут в ужас»…
Один русский ученый пишет мне из Рима. «Чего же Вы ждали от него? В 1909 г. он проповедовал в своей книге бездетный брак как высшее достижение человека. Легко себе представить, какими остротами это было встречено в академической среде.
Так он нес всю жизнь безответственный вздор Почему же ему теперь не «открыть» и не печатать того вздора, который он теперь печатает на задворках парижской советской прессы?»
Здесь в Париже мне рассказывали еще из очень хорошего и чистого источника, что покойный П. Б. Струве порвал с Бердяевым еще в тридцатых годах, когда тот только еще начинал заигрывать с Советами Струве прямо объявил Бердяеву, что с его соблазнительными идеями он будет бороться всеми силами до самого конца жизни. А мудрый и спокойный князь Григорий Трубецкой, пользовавшийся исключительным доверием вел. князя Николая Николаевича, говаривал про Бердяева с своей тонкой усмешкой дипломата. «Бердяев как стрелочник, который каждый день пускает несколько поездов как раз в обратном направлении, чем это нужно»… Однако такого стрелочника давно уже уволили бы и отдали бы под суд, а печатное слово свободно может сеять соблазн…
За последние 15 лет книги Бердяева много переводились на иностранные языки, что создало ему за границей репутацию выдающегося русского философа Какое жалкое недоразумение! Это есть дело особой международной «кулисы», к которой Бердяев примкнул во второй половине двадцатых годов и которая сделала все, чтобы выдвинуть его на первое место. Характерно, что ныне (а может быть, и тогда уже?) эта кулиса заняла Определенно-просоветскую позицию: она поддерживает во всем мире всякую хвалебную неправду о Советах и подавляет всякую критическую правду. Именно в этой связи повернули к Советам и такие деятели, как Маклаков, Кривошеин (сын), Рощин, Ступницкий, Бердяев, Бунин, Тэффи (Лохвицкая).
Эта идеализация Советов и их политики совсем не случайна и не бессмысленна. Она преследует совершенно определенную, хотя до нелепости безнадежную цель — влиять на советскую политику посредством сближения большевиков с Европой и ликвидация противосоветской эмиграции; внушать большевикам идейную программу и гуманные замыслы; изображать их везде в самом приемлемом виде, скрывать правду о деятельности и о планах Советов и склонять большевиков к «эволюции». Мы, дескать, будем вас реабилитировать, а вы будете выслушивать наши советы, пускать «наших» внутрь страны…
Дело в том, что на свете есть много людей, которые до смерти боятся крушения большевиков и тех эксцессов, к которым это может повести внутри России. Они хотят во что бы то ни стало добиться их эволюции: медленно и безнаказанно вытащить большевиков и их сотрудников из революционной бездны…
К этим кругам принадлежит и Бердяев. Их поручения он и исполняет; через них он и получает «социальные задания» большевиков. От их-то лица он лжет, выдумывает и запутывается во всяческой неправде и полуправде. Прекрасно отметила у него А. В. Тыркова («Свободная Мысль» № 6) — «Отсутствие интеллектуального стыда» и «равнодушие к добру и злу», а Тыркова знает Бердяева давным-давно, еще с Петербургских времен лет сорок. Превосходно отделал Бердяева в том же номере «Свободного Слова» и прибывший недавно оттуда «Советский Интеллигент», с подлинным знанием дела, с настоящим патриотическим негодованием и полемической неопровержимостью. Он с истинным подъемом вскрывает у Бердяева «абсолютную ложь» и называет его писания «издевательством над горем и мучениями русского народа».
Бердяев, конечно, знает, что он лжет: он лжет обдуманно и сознательно. За последний год из его кругов была выдвинута даже особая теория о «подвиге лжи»: они де взяли на себя подвиг лжи во имя высшей цели, — спасти большевиков и их ревностных сотрудников от кровавой всенародной расправы… Какая гуманная забота о палачах родного народа. Не о подавленном и вымариваемом русском народе, не о гибнущих поколениях русской молодежи, а о том, как бы не пострадали сами мучители. Какое предательство русского народа в руки этих самых палачей. Ну помучают еще лет 15—20, зато не будет никакой расправы…
«Подвиг лжи» означает не только, что «цель оправдывает средства», но еще, что ложь делает лгущего «героем». А за этим начальным «геройством» — какая предстоит ее фаланга «подвигов»? «Подвиг клеветы» — чем он хуже подвига лжи? А ложью уже осуществлен и «подвиг предательства». А как же можно будет избежать «подвига доноса»? А за этими пойдут новые неисчислимые позорные «подвиги». И вот перед нами развертывается весь этот фронт разложения и соблазна. И вспоминаются Евангельские слова о соблазнах и соблазнителях…
Но Бердяев является, конечно, только орудием, только передатчиком соблазна. Знающие его утверждают, что он исполняет «социальные задания» не из корысти, сослепу, в неистовстве очередного парадокса; что он с тою же «храбростью» высовывает ныне язык исторической правде и русскому народу, с какою он когда-то высовывал его на допросе Дзержинскому и Менжинскому1. Тем ужаснее, тем показательнее это отвратительное явление. Тем глубже озаряется перед нами всероссийская и всемирная смута…