Загрузка...Сказанное выше предполагает возврат к проблеме, которая долгое время казалась неразрешимой, несмотря на бесчисленные попытки бороться с ней заявлениями о «главенстве» политической сферы. Речь идет о вопросе о том, какие условия требуются для возникновения порядка и как они соотносятся с государственной моделью. Возможно, наиболее важным и актуальным аспектом наследства австрийской школы является именно то, что она явилась стимулом к переоценке политической сферы.
Политическая философия слишком часто ограничивалась конструированием более или менее «справедливых» или «рациональных», с ее точки зрения, моделей государства, избегая тем самым вопроса об истинности тех постулатов, относящихся к человеческой деятельности, которые сделали бы такое государство возможным. Иными словами, проблема желательности модели очень часто отделялась от проблемы ее практической осуществимости. Из того, что экономическая теория рассматривалась как политическая экономия, в итоге следовало, что открытиям экономической науки в области взаимосвязи субъективного характера способов удовлетворения потребностей с их культурными, социальными, политическими и этическими последствиями не придавалось практически никакого или вообще никакого значения.
Напротив, шла постоянная борьба за то, чтобы отнести эти проблемы к некой материальной сфере существования, будто бы не зависящей от политической сферы; якобы потому, что все равно было необходимо выходить за пределы материальной сферы, чтобы изучать проблему сосуществования людей в обществе с более «возвышенной» и «философской» точки зрения. Создавалось впечатление, что политический порядок может поддерживаться чуть ли не в отсутствие необходимых для него условий материального характера и чуть ли не в отсутствие всякой связи между этим порядком и удовлетворением потребностей.
Эти рассуждения зашли настолько далеко, что в конце концов было забыто, что государство — это всего лишь инструмент для обеспечения той самой человеческой свободы, без которой не может быть добродетели, иначе говоря — способ гарантировать дополитические требования.
При обсуждении этих вопросов не учитывалось также, что любое государство, решившее игнорировать эти условия, вскоре превращается в недопустимый инструмент произвола, принуждения и угнетения. В качестве такового оно либо породит сброд, либо будет восприниматься как бремя, от которого нужно избавиться. Это тем более вероятно, чем в большей степени государство демонстрирует неэффективность, которая на самом деле представляет собой непосредственный результат ложности его теоретических оснований, т.е. попыток политической рефлексии, не опирающихся на теорию человеческой деятельности, или стремления построить политическую практику на ложном понимании человеческой деятельности.
Чтобы осознать, что политика не в состоянии создать порядок, достаточно посмотреть на крушение политических режимов, основанных на плановой экономике. Однако даже если бы режимы такого типа были в состоянии создать эффективную модель организации, направленной на достижение той или иной цели, в этой модели все равно не было бы человеческой свободы и всего, что с ней связано. Она не была бы «хорошим порядком».
Возникает вопрос о том, может ли политическая теория опираться на ложную теорию человеческой деятельности, иначе говоря, вопрос о связи экономической и политической теории. Источником крушения марксизма является то, что он попытался создать политическую упорядоченность на основании ложных экономических представлений о человеческой деятельности, а также то, что он рассматривал экономическую теорию как способ реализации политических целей, вытекающих из его так называемых «знаний» о смысле исторического процесса.
Отсюда следует, что крах марксизма — это не только идеологический крах, но и крах определенного образа мысли, свойственного и марксизму, и многим другим идеологиям, которые считали порядок исключительно продуктом политической сферы (или государства). Их главная ошибка в том, что они путают порядок с организацией, т.е. с таким типом упорядочивания общества, который ориентируется на достижение конкретных целей. Это примерно то же самое, что считать политическую сферу вместилищем той формы знания, которой должно быть подчиненно все остальное знание. Необходимость разрыва с этим недопустимым и необоснованным представлением о политическом также требует глубокого пересмотра остальных политических моделей, основанных на данной базовой предпосылке, т.е. всех тех политических моделей, начиная с Макиавелли, которые рассматривают государство как инструмент морального и материального возвышения человека.
Разумеется, мы не намерены повторять ошибки марксизма, который обосновывал свою интуитивную гипотезу взаимосвязи культуры и философии со средствами производства ложной экономической теорией и философией истории. Мы также не утверждаем, что возращения к концепции взаимосвязи экономики и культуры, предложенной Смитом, было бы достаточно для решения этой проблемы. На самом деле интерес вызывает вопрос о том, насколько плодотворным может быть распространение принципа полезности в формулировке «австрийского» крыла теории субъективной ценности на все теоретические социальные науки для проблемы политического порядка.
Мы утверждаем, что этот принцип, который, как было продемонстрировано выше, позволяет отделять «реальные» потребности от «воображаемых», породил новые исследовательские возможности в рамках теории человеческой деятельности. Это, в свою очередь, непосредственно влияет на философию социальных наук в целом и на политическую философию в частности (хотя об этом часто склонны забывать). Хотя теория субъективной ценности и представляет собой фундамент экономической теории, прежде всего она является теорией человеческой деятельности, позволяющей пролить свет на то, каким образом индивидуальные воли сотрудничают в процессе создания общественных институтов и, следовательно, формирования порядка.
Наконец, следует заметить, что эта модель порядка не является результатом точного ответа на вопрос о том, кто должен править; ведь это означало бы, что наилучший политический порядок формируется на основании законов, принятых теми, кто в том или ином отношении предположительно считается «наилучшим правителем». Порядок возникает из «верховенства права», понимаемого как режим, направленный на предотвращение угнетения. Отсюда следует, что вопросы политических обязательств и вопросы представительства приобретают второстепенное значение. Эти вопросы можно рассматривать как проявления надежды на то, что источником наилучшего решения проблемы политического может быть оптимальный выбор правителей; иными словами, их можно рассматривать как проявления веры в то, что политический порядок может быть продуктом избирательной системы.
Актуальность идей австрийской школы связана прежде всего с ее откликом на попытки либо основать теорию демократии на новой эпистемологии, либо полностью переосмыслить ее и превратить в политическую модель, которая станет наконец способна дать заслуживающие доверия ответы на вопросы, которые встают перед ней в разные исторические периоды.