Загрузка...Мы последовательно отказались от экономической свободы, без которой свобода личная и политическая в прошлом никогда не существовала.
Фридрих Хайек «Дорога к рабству»
§1. ФИЛОСОФСКИЕ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
В основе трактовки представителями австрийской школы коллективизма — термина, который они понимали как синоним тоталитаризма, — лежало в первую очередь теоретическое утверждение об ограниченности человеческого знания, а также критика тенденции к использованию методов естественных наук и исторического знания в области социальных наук. На фоне привычных толкований австрийская интерпретация философских корней тоталитаризма в некоторых отношениях поражает своей оригинальностью. Эта оригинальность становится еще ярче, если вспомнить, в какое время родилась эта интерпретация.
Можно даже сказать, что в отдельных чертах она напоминает рассуждения Фёгелина, которые были основаны на анализе метаморфоз гностицизма. Мотив гностицизма можно различить в критике сциентизма у Хайека; кроме того, он ясно проявляется в тех частях «Социализма», где Мизес пишет о хилиастическом компоненте социализма. Однако в глазах австрийцев тоталитаризм прежде всего был феноменом, связанным с рождением и распространением конструктивистского рационализма, а также с неизбежным провалом социализма. С этой точки зрения правильно было бы говорить том, что их позиция ближе Штраусу, чем Фёгелину.
По мнению Штрауса, тоталитаризм отличался от предшествовавших ему форм автократических институтов тем, что в эпоху современности развитие теоретических наук создало впечатление, будто они способны обеспечить вечную и всеобщую власть над природой и действиями людей. Этот взгляд позже выразился в современном представлении о способности разума устанавливать законы для природы и социума, а также в вере в то, что правильное использование разума способно ускорить достижение абсолютного знания, решив тем самым все проблемы людей. В своей критике современности — хотя она и не привела к каким-либо философско-политическим результатам — Штраус, бесспорно, обнажил философский фундамент тоталитаризма. Его комментарии к диалогу Ксенофонта «Гиерон, или жизнь тирана» заставляют ощутить, что современная политическая наука на самом деле мало что добавила к тем намекам и неопределенным выпадам, которыми Ксенофонт в свое время уснастил беседу Симонида и Гиерона. Возможно, беспокойство Хайека в связи с трансформацией понятия «науки» и его последствиями следует воспринимать именно в этом ключе. Однако, несмотря на черты сходства в анализе тоталитаризма и критике историцизма и сциентизма у Штрауса и Хайека, в вопросе об экономической науке они сильно расходятся. Штраус рассматривал политическую науку как одну из причин наступления Нового времени, которое он считал формой распада, проявлявшегося в поиске личного удовлетворения посредством овладения материальными благами. Хайек же твердо считал, что значимость экономической науки состоит в том, что с ростом ее авторитета произошло постепенное разрушение телеократической концепции государства, одним из выражений которой и был тоталитаризм. Источником различия их оценок была разница их мнений об одной особенности Нового времени, которую они оба считали фундаментальной. Поскольку экономическая наука представляла собой попытку преодолеть редкость [благ], Штраус рассматривал ее как часть плана, направленного на завоевание контроля над миром, плана, который неизбежно открывает путь тоталитаризму. По этой причине сходство его позиции и позиции Хайека, вытекающее из их трактовки тоталитаризма как попытки ускорения исторического процесса людьми, ищущими славы и стремящимися увеличить благосостояние подданных (и в силу этого высокомерно отвечающих насилием на несогласие последних с их целями и средствами), не может быть полным. На самом деле даже критика историцизма и рационалистического сциентизма у Хайека и у Штрауса демонстрирует лишь внешнее сходство. Несмотря на то что общей мишенью их критики была философия истории, Хайек выступает как продолжатель либеральной экономической и эволюционистской традиции, от которой Штраус резко и недвусмысленно отмежевывался (что можно видеть на примере его отношения к идеям Локка и Бёрка). С другой стороны, Хайек, в отличие от Штрауса, ни в коей мере ни отрицал действенности знания, полученного наукой.
Согласно интерпретации Мизеса и Хайека, у истоков происхождения тоталитаризма находился союз телеократической концепции государства и современной науки, понимаемой как власть и конструирование (design). Кроме того, тоталитаризм был тесно связан с представлением об истории как о процессе катарсиса, чья функция состоит в том, чтобы установить на земле «светский» вариант царства небесного, а также с распространением подобных взглядов в странах с относительно слабой либеральной традицией. Соответственно, между историцизмом, сциентизмом, социализмом и тоталитаризмом существовала тесная связь. Тоталитаризм представляет собой соединение всех тех черт современности, против которых борется австрийская школа. Этим объясняется и то, почему она рассматривает различия между «правым» и «левым» тоталитаризмом как технические детали, связанные с формальной собственностью на средства производства.
Изложенная выше позиция, демонстрирующая ответственность великих философских традиций Запада за подготовку почвы для тоталитарной ментальности, представляет собой разрыв с традицией политической философии. Виновниками этого несчастья она считает эти традиции, в частности, идеализм, историцизм, позитивизм и рационализм. Столкнувшись с катастрофой, Хайек и Мизес (а также Поппер и Штраус) осознали, что дело не в частном упущении. Исчезновение финалистической концепции истории привело к необходимости сформулировать иной подход к проблеме наилучшего политического порядка. Это предполагало не только пересмотр всей традиции политической философии в свете возникшей ситуации, но и осознание того, что тирания является не случайным явлением, а системным изъяном политики.
Причины, стоящие за разрывом австрийской школы с мэйнстримом западной философии, носят двоякий характер. С одной стороны, австрийцы считали предшествовавшие традиции ответственными за то, что случилось, поскольку соответствовавшие им системы политической философии были основаны на ложных антропологических представлениях, которые — скорее умышленно, чем нет — привели к тоталитаризму. С другой стороны, открытия субъективистской экономической теории в области человеческой деятельности и ее социальных последствий сделали необходимым пересмотр всей теоретической системы социальных наук.
Отсюда следует, что австрийскую интерпретацию тоталитаризма ни в коем случае нельзя классифицировать просто как анализ экономических аспектов этого явления и его связи с социализмом. Эта интерпретация предоставляет доказательство того, что тоталитаризм на самом деле является результатом представления о том, что общество якобы можно «построить». Австрийская школа утверждает, что фундаментальные формы политики могут быть сведены либо к номократической, либо к телеократической модели. Отсюда ее потребность соотносить анализ тоталитаризма с разработкой такой модели политического порядка, которая способна воспрепятствовать вырождению демо-бюрократических обществ в тоталитарные режимы.