Загрузка...Письмо пятое
Не решился я рассказать тебе. Ворочался, ворочался ночью. Вот сейчас встал и, пожалуй, сожгу мосты. Расскажу, только без имен, конечно.
«Любовь… ни за что не узнаешь, если встретишься с ней в помойном ведре». Ганс Христиан Андерсен, сказка «Жених и невеста».
Хорош Андерсен. Он тоже методику предложил, как от тебя избавиться. Надо окунуться в помойное ведро — и все дела. Ну, не надо так уж чернить, грязнить и пр. Просто закрутил я такой лихой романчик — сам удивился. Собственно, удивился, как это при большой-то любви такой романчик. Ничего получается. Учти. Порядочность по отношению к тебе не пострадала. (С тобой у меня ведь не это.) Значит, если хочешь, я себя только вверг в «пучину»… так сказать. И рад был, что с тобой «до пучины» не дошло. Тогда была бы неверность. А я все же не только умный, способный, перспективный, красивый. Я еще порядочный, не хуже тебя чистоплюй. Обязательств по отношению к тебе нет. Стало быть, я ничего и не нарушил. Логично? И никакого темного смысла. Ты-то знаешь с твоей чуткостью, что такая пучина у меня не первая и далеко не последняя. Ты вот у меня первая. Какая ты в этой пучине была бы, об этом думаю без конца. Но чем сам я грязнее (пусть так, хотя сомнительно так меня чернить), тем дальше ты и недоступнее. Разве с тобой можно, как со всеми?
Итак, по рецепту Андерсена сунулся я в помойное ведро. Не буду ханжой. Радости испытал превеликие. Всех-то грехов, что без высоких слов про любовь. Тогда про себя решил: все, и отпраздновал это в ресторане со своей прелестной партнершей.
Вышло только, что Андерсен обманул. То ли потому, что сказка, то ли потому, что вам, гуманитариям, вообще нельзя верить. Вот так-то с вашей духовностью обстоит дело. Нельзя вашим методикам доверять. Безответственные вы люди, я имею в виду неудачный опыт Христиана Андерсена.
Теперь посмотрим, что гарантирует мировая слава самого Гёте. Вертер стоил автору меньших затрат, чем мои письма. Он профессионал, а у меня профессия другая. Поэтому я выкладываюсь больше, чем он. И если он спасся, то я тем более должен спастись. Ну, смотри, если он подведет, сам Гёте.
Письмо шестое
Сообщаю тебе во первых строках, что схлопотал я общественное порицание и в последующей инстанции. Противник мой благородно не сказал, в чем было дело. И правильно. Свое получил он. Свое получил уже и я от ближайших товарищей. И в любви так надо. Знаешь, что можешь получить от самой хорошенькой девушки, как говорят французы? Надо иметь гарантию. В чем гарантия? Вообще ты думала когда-нибудь про гарантии? Все ведь на них должно держаться. Вот великий тезис: «Любовь. На ней все основано». Так? Семья, дети, целая куча прав, даже имущественных и т. д. А семья держится на чем? На любви? А если любовь, как у тебя, в высях духовных (ну, пусть ты хорошая хозяйка, и шьешь, и прочее, и прочее) и все же эта твоя неизвестно куда устремленность? Что же, я должен всю жизнь волноваться, нервничать? И где моя гарантия?
Известно, что творчество не терпит никакого формализма. Ладно… Тогда какие я имею гарантии, если ты вся в творчестве? Ты, так сказать, растешь, а у меня что, других забот нет, как этот твой рост переживать? Я вот сейчас вспоминаю твои разговоры про духовность, и опять это души высокая свобода, что дружбою наречена, и меня просто от нее передергивает. Отвечу тебе, только точную ссылку забыл, уж очень скоростными методами осваивал я поэзию. Кто-то сказал в подобном случае:
Но ты мне душу предлагаешь,
На кой мне черт душа твоя?
Не нужен я тебе, наверное, просто. А партнерше моей прелестной, «спасительнице» нужен. И она мне тоже. Понятно?
Письмо седьмое
Скоро машину наконец починят. Кибер снова будет «свой парень». Не дай бог, настроение мажорное станет. Все покажется в хорошем свете. Надежда будет давить на психику. А надежды не надо. Все ведь должно быть прояснено вполне трезво.
Беда только, что смотрю на себя часто твоими глазами и вижу: не потяну я жизнь по программе, которая тебе подходит. Получается, очень много придется мне тратить сил на тебя, на свою любовь, на то, чтобы так или иначе тебе соответствовать. И потом радость эта не греет, она прожигает насквозь. Понимаешь? Вот как. Клеммы все, соединения летят, система идет вразнос. А я свободен и ничем не связан, отдаю все, что могу, не требую большего, чем мне полагается. Твоя «безразмерность», однако, никакой регуляции не подлежит, никаких мерок не имеет. Ну и как тут быть? Это катастрофа — так раствориться в другом человеке. А я и на равных-то не могу, не то что раствориться. Я мужик. Сто раз готов тебе это повторить. Я должен главенствовать. Я должен в своих руках держать всю ситуацию, и ты не можешь выходить за рамки того, что я знаю, понимаю, что я чувствую. Хотя можешь чувствовать иначе, это твое дело. Фильм и то смотрю твоими глазами. Надо это прекратить.
Сегодня я пишу тебе особенный бред. Ну и пусть! Что же следует для меня из всех размышлений? Доминирует сейчас в моей жизни любовь к тебе и доминируешь конкретно ты. Два медведя в одной берлоге ужиться не могут: я и моя любовь к тебе. Уж очень они мешают друг другу. Да, наверное, и ты не будешь счастлива, пока я так мечусь и так люблю. Каждый день я как на канате. Грохнусь вниз, и ты тогда увидишь, что я соответствовать тебе не могу, собственной любви к тебе я не могу соответствовать. До своей любви я не дорос. Как личность не дорос. А она этой тяжести, моя личность, выдержать не может. Вот это и есть кандалы, оковы. А любовь возникла раньше, чем я до нее дорос. Может так быть? Или это тоже бред вроде твоей всей духовности.
Когда-то должен вступить в силу инстинкт самосохранения. Вот он и вступил. Уйду туда, где не надо никаких метаний и исканий (кроме профессиональных). Там-то я соответствую, и в конце концов не бегство это. Поняла? Я, кажется, и сам не понял. И потому какая-то опасность, я чувствую, меня подстерегает. Как это можно, тебе только отдают, отдают и не спрашивают ничего взамен. Ведь ты ничего от меня не хочешь? Нет, уж лучше я — тебе, ты — мне. Это честнее. Из-за тебя я испытал огромную любовь и огромное для меня страдание. И нечего это во мне вызывать. Не вызовешь. Методика Гёте сработала. Все.
P. S. Письмо я запечатал, а ночью ты мне приснилась. Смотришь на меня с улыбкой. Не такая улыбка, как у Моны Лизы. У нее подлая улыбка. (Вы там говорите что хотите, разводите вокруг нее какие угодно ахи и охи.) Улыбаешься ты своей собственной улыбкой. Она у тебя и духовная, и совсем даже наоборот. Улыбаешься и говоришь: «Посмотрим». Но наяву ты так никогда и не скажешь.