Загрузка...Самосознание как чувствилище свободы
Вектор свободы направлен не вовне, а вовнутрь. И всегда могут быть найдены все более глубокие мотивы для объяснения, поскольку разум обнаруживает все более глубокие причинные связи. На этом, собственно, основаны психоанализ, логотерапия, обвинение и оправдание.
Свобода внебытийна, сверхбытийна, добытийна. Она вне свойств и идентификаций. Но, реализуясь, она рождает ответственность, так как задает позицию, лишает алиби-в-бытии. Она задает точку зрения для осмысления и смыслотворения.
Открыть мир — значит принять его, а принять — значит взять на себя ответственность. В том, что мир открылся мне, нет моей заслуги, но открылся мир мне. А Я, как уже говорилось, трансцендентно, метапсихично и вневременно. Именно потому, что есть чувствилище свободы. Самосознание субъекта и есть самосознание свободы. Самосознание — возможно, наиболее важное проявление человеческой сущности. И при этом самосознание — пожалуй, наиболее трудно постижимый феномен, ибо сознание собственного Я дано не в форме объективности, а в форме самосознания субъекта, или, иначе говоря, проблема состоит в необъективируемости субъекта самосознания.
Я постижимо не путем объективации, а каким-то иным, возможно, более глубоким образом. Я — ни факт, ни акт, ни идея, оно одновременно и идеально и реально, стоит вне времени и проявляется в душевной жизни. Онтологический смысл этого обстоятельства заключается в том, что субъект самосознания является носителем свободы.
Тем самым проблема самосознания с очевидностью оказывается в центре любого осмысления природы метафизического знания и философствования вообще.
С гносеологической точки зрения Я — своеобразная «слепая точка», существенный, хотя и непознаваемый фактор познания. Слепое пятно в глазу само, будучи невидимым, обеспечивает возможность зрения. Также и самосознание, выступая необходимым условием познания, ускользает от познания, как только становится предметом этого познания. В этом плане Я становится трансцендентальным субъектом — непознаваемым и одновременно универсально общим условием познания для всех носителей сознания. Б.М. Полосухин проводит простую и весьма эвристичную аналогию между самосознанием трансцендентального субъекта и самоприменимостью универсальной машины Тьюринга, моделирующей любые алгоритмические процессы (См.: Полосухин Б.М. Феномен вечного бытия. Некоторые итоги размышлений по поводу алгоритмической модели сознания.). Получается, что само-применимость как проявление рефлексии, образующей субъективное начало самосознания, одинакова для всех моделируемых объектов, т.е. человеческих индивидов. Сознание — не субстанция и не субстрат. Это состояние системы. И как состояние оно не локализовано и одинаково у всех людей.
В этой связи Полосухин говорит даже о субъективном бессмертии как постоянном воспроизводстве одного и того же состояния — субъективного начала как самоприменимости. При всей экстравагантности используемой лексики в этом соображении имеется резон. Существуют три бесспорные составляющие человека: тело, личность и сознание. Смерть — жестокое испытание для тела. Она полностью уничтожает его, хотя ей не под силу уничтожить атомы тела, которые включены в бесконечный круговорот материи. Смерть — суровое испытание и для личности. Она отрывает ее от тела, хотя на большее не способна. Личность возвращается к своему источнику — социуму и остается жить в нем: в памяти других людей, в своих делах, переданном опыте. И чем значительнее личность, чем полнее была ее социальная жизнь, тем ярче это наследие. Но смерть бессильна перед третьей человеческой ипостасью — субъективным началом самосознания. Заключенное в броню первых двух начал, порожденное ими самосознание (как самосознание) воспроизводится вновь и вновь. В этом плане трансцендентальный субъект действительно бессмертен, пока на Земле или в Космосе будет хотя бы один носитель сознания.
Поскольку самосознание трудно подвести под рациональные, объектные категории, в философии сложилась традиция рациональной неопределимости самосознания и связанных с ним философем (свободы, экзистенции и т.д.). Будучи трансцендентным, мета-психичным, вневременным, Я предстает «не от мира сего», «абсолютоподобным», по выражению Б. Вышеславцева. Именно поэтому проблема самопознания обнаруживает себя традиционно, в конечном счете как проблема религиозная: подлинное самопознание достигается лишь через соотнесение с Абсолютом, проявляет зависимость от богопознания, предваряя его гносеологически.
Я дано само по себе, но оно не может быть основанием самому себе. Именно забвение обстоятельства, что ответственность предшествует свободе и ведет к самозванству, человекобожию и ничтоженью бытия, как у Сартра, исходившего из того, что свобода как небытие предшествует бытию, и, значит, бытие пронизано небытием, и пришедшего к выводу, что Я есть «пустота в густоте бытия», «дыра небытия в бытии».
Сколько не искали философы внутреннее Я, они не нашли его, ибо таковое суть диспозиция, качество, проявляемое в момент актуализации. Это качество — свобода. Единство Я нельзя найти в готовом виде, оно не «отрезано» и не «отвешано», как говорил Шпет. Его можно только осуществить неустанным усилием утверждения скрытой сущности, сущности свободы. Усилием прорастания бытия. Свобода — единственное условие адекватного восприятия и постижения реальности, окончательная реализация внутренней гармонии индивида и наивысшее выражение преодоления его Эго, восстанавливающего единство внешней и внутренней реальности. На пути к свободе преодолеваются самозванческие крайности как индивидуализма, так и коллективизма, ничтожащие бытие либо в невменяемом человекобожестве, либо в невменяемом das Man. В конечном счете человеческая сущность и есть свобода, вечно ждущая за порогом человеческой определенности мира.