ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ

Мартин Хайдеггер: изначальная временность как бытийное основание экзистенции

П. П. ГАЙДЕНКО

1. Хайдеггерова интерпретация учения Аристотеля о времени

Трактовка понятия времени в XX в. определяется неприятием и критикой традиционной метафизики. Само выдвижение времени на первый план связано с тем, что становление, процесс, изменение оказываются фундаментальными определениями реальности. К тем, кто попытался последовательно осуществить деструкцию метафизики, восходящей к античности и средним векам и сохранявшей свое влияние вплоть до XVIII и даже отчасти до XIX в., принадлежит и Мартин Хайдеггер.

ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ

Мартин Хайдеггер: изначальная временность как бытийное основание экзистенции

П. П. ГАЙДЕНКО

1. Хайдеггерова интерпретация учения Аристотеля о времени

Трактовка понятия времени в XX в. определяется неприятием и критикой традиционной метафизики. Само выдвижение времени на первый план связано с тем, что становление, процесс, изменение оказываются фундаментальными определениями реальности. К тем, кто попытался последовательно осуществить деструкцию метафизики, восходящей к античности и средним векам и сохранявшей свое влияние вплоть до XVIII и даже отчасти до XIX в., принадлежит и Мартин Хайдеггер. В своих работах 20-х гг. — прежде всего, в «Бытии и времени» (1927) — он превращает понятие времени в ключевое понятие постметафизической философии.

В этом смысле он продолжает и углубляет ту тенденцию, которая наметилась в феноменологии Гуссерля; рассмотрение бытия в горизонте времени восходит к Гуссерлю, чьи лекции по феноменологии внутреннего сознания времени Хайдеггер готовил к печати как раз в 1927-1928 гг. Вслед за своим учителем Хайдеггер именно во времени усматривает фундамент онтологии. «В правильно понятом и правильно эксплицированном феномене времени, — пишет он, — коренится центральная проблематика всей онтологии». Как справедливо подчеркивает А.Г. Черняков, «один из важнейших итогов работы Гуссерля и Хайдеггера, Левинаса и Рикера заключается в том, что глубоко укорененное в традиции и восходящее к Пармениду противоречие между бытием и временем, сущим и временным, между вечным (эйдетическим) и преходящим (историческим) неожиданным образом превращается в свою противоположность. Теперь само время, надлежащим образом осмысленное, становится предельным онтологическим основанием, приводящим в движение всю систему фундаментальных философских понятий».

Однако при этом Хайдеггер не разделяет Гуссерлево понимание времени, считая, что Гуссерль не до конца вырвал метафизические корни этого понятия. Ниже мы рассмотрим Хайдеггерову критику Гуссерля, а сейчас остановимся на том анализе метафизической традиции в трактовке времени, который дал Хайдеггер в своих ран

них работах. Этот анализ позволит лучше понять и расхождения Хайдеггера со своим учителем.

По убеждению немецкого философа, наиболее глубокое исследование времени принадлежит Аристотелю. «В целом Аристотелем затронуты все центральные проблемы (касающиеся времени. — П.Г.), которые так или иначе обсуждались в ходе дальнейшего развития философии. Можно сказать, что в последующее время так и не удалось существенным образом выйти за пределы Аристотелевой разработки проблемы времени, за исключением, быть может, некоторых мест у Августина и Канта, но и они, тем не менее, в основном придерживались Аристотелева понятия времени». Дефиницию времени, данную греческим философом, Хайдеггер считает гениальной. Согласно Аристотелю, «время есть не что иное, как число движения по отношению к предыдущему и последующему». Наиболее простая форма движения -это перемещение; Аристотель поэтому, прежде всего, говорит о движении как перемене места. Но переход от предыдущего к последующему, от «до» к «после» совершается и при качественном изменении, т.е. при перемене состояния, например, при нагревании или охлаждении тела, изменении его цвета, формы и т.д. Поэтому, как верно замечает Хайдеггер, переход «от чего-то к чему-то» у Аристотеля «вовсе не обязательно понимать в пространственном смысле… Соотносясь с определением еk tinos eis ti, следует совершенно освободиться от пространственных представлений, что и проделал Аристотель. Увидеть это важно, поскольку в связи с этим определением в новейшее время, и, прежде всего, Бергсоном, Аристотелево понятие времени было истолковано неправильно, именно в той мере, в какой Бергсон заранее истолковывает этот принадлежащий времени характер измерения, соотнося его с движением, как пространственную протяженность». И в самом деле, Бергсон, как известно, утверждал, что время в его аристотелевском понимании есть пространство, ибо время мыслится Аристотелем как непрерывность, а все непрерывное, полагал Бергсон, в конце концов сводится к пространственной величине. Аристотель, по Бергсону, тем самым «опространивает» время.

Хайдеггер вполне правомерно отвергает такую интерпретацию. Однако при этом сам Хайдеггер, высоко оценивая Аристотелево исследование времени, не разделяет исходных принципов этого исследования, сохранивших свое значение в европейской философии вплоть до XIX в. Греческая философия, начиная с Платона, рассматривала время сквозь призму вневременности, вечности. Согласно Платону, время как последовательность моментов и, стало быть, как множество не может ни существовать, ни мыслиться безотносительно к единому; по отношению к времени такое единое есть не что иное, как вечность. Что касается Аристотеля, то он, как мы знаем, не разделял ни учения Платона о вечных и неизменных идеях, ни его учения о трансцендентном бытию Едином. Тем не менее и Аристотель отличает вневременные существа, не подверженные изменениям, от существ временных, изменчивых и преходящих. К вневременным существам он относит вечный двигатель, духов небесных сфер, которые хотя и изменяют свое место, но по своей субстанции неизменны, а также всегда тождественный себе ум.

Именно стремлением постигнуть время не только в его отличии от вечности, но и в связи с нею, объясняется подчеркиваемый греческими философами приоритет одного из измерений времени — настоящего — перед прошлым и будущим. Для Аристотеля, в частности, настоящее, момент «теперь» есть как бы начало самотождест-венности в самом времени, этой текучей, непрерывно меняющейся стихии. Подобно точке на линии, момент «теперь», по Аристотелю, есть неделимое начало времени; и подобно тому как точка не есть — пусть даже минимальная — часть линии, так и «теперь» не часть времени, а граница между прошлым и будущим. Граница же, или предел есть начало формы, благодаря которой всякое сущее — если мы решимся назвать время «сущим» — получает свою определенность. С точки зрения Аристотеля, «теперь» как неделимое, как граница само не есть время, оно есть вневременное начало времени, то, что впоследствии получило название nunc stans. По словам Симпликия, комментатора «Физики» Аристотеля, «теперь» — это подобие, образ вечности, явленный нам в потоке времени. Прообразом «теперь» как раз и является вечность.

Осуществляя деструкцию метафизики, Хайдеггер не принимает и Аристотелеву концепцию времени, прежде всего, ее сердцевину — учение о том, что «теперь» не есть часть времени. Однако тезис Аристотеля о неделимости «теперь» Хайдеггер не просто отвергает — он пытается его истолковать таким образом, чтобы устранить из него самое главное — убеждение Аристотеля, что «теперь» есть вневременное начало времени. С этой целью Хайдеггер останавливается на утверждении Стагирита о двуликости «теперь», которое и соединяет, и разделяет прошлое и будущее. Комментируя соответствующий отрывок из «Физики» (IV, 11, 219 b 10), Хайдеггер получает вывод, что «теперь» у Аристотеля имеет характер перехода. «В «теперь» как таковом уже заключено указание на больше-не и еще-не. Эти больше-не и еще-не не пристегнуты к «теперь» как нечто постороннее, они относятся к содержанию самого «теперь». «Теперь» в силу этого содержания имеет в самом себе характер перехода… «Теперь» — в самом себе переход». В качестве перехода «теперь» у Хайдеггера предстает не как нечто неделимое, но как континуум. «Само «теперь», — подчеркивает он, -есть континуум потока времени, а не элемент континуума».

Утверждение Хайдеггера не имеет ничего общего с Аристотелевым тезисом о том, что время не состоит из моментов «теперь», как линия не состоит из точек. «Теперь» у Аристотеля не континуум, не непрерывное, а неделимое! И неудивительно, что из своего утверждения Хайдеггер извлекает вывод, противоположный Аристотелеву, но — обратим внимание — этот вывод выдается за аристотелевский: «»Теперь», а это значит — время, говорит Аристотель, согласно своей сущности никогда не есть граница, поскольку как переход и измерение (Dimension) оно открыто еще-не и уже-не».

Как мы помним, Хайдеггер говорит о том, что в «теперь» Аристотель видит сущность времени. Точнее будет сказать, что он видит в «теперь» начало времени. Но, как мы уже подчеркивали, для Аристотеля начало времени не есть само время.Хайдеггер же приписывает греческому философу противоположный тезис: «»теперь», а это значит — время». А коль скоро время непрерывно, то непрерывно и «теперь», и, стало быть, оно не есть граница, а есть переход. Но Аристотель говорит как раз о том, что «теперь» — это граница! «Поскольку «теперь» есть граница, оно не есть время». Именно такая граница делает возможным время, будучи чем-то наподобие его формы. Подобно тому как точка не часть линии, а ее граница, а потому и представляет собой начало линии, подобно тому, как единица не число, а начало числа, так же и «теперь» не часть времени, не «континуум потока времени», как об этом пишет Хайдеггер, но начало времени. А начало времени не есть время. Такова точка зрения Аристотеля, ложно интерпретируемая Хайдеггером.

Зачем, однако, немецкому философу нужна такая неадекватная интерпретация? Надо думать, он таким путем хочет показать, что его собственное — антиметафизи-ческое — понимание времени имеет свои корни в теории времени родоначальника европейской метафизики — Аристотеля. Тем самым Хайдеггер предстает не просто как разрушитель метафизики, но как ее завершитель, раскрывающий заложенные в учении Аристотеля, но не увиденные им самим возможности. По словам Хайдеггера, Аристотель приписывает моменту «теперь» протяженность, «когда говорит, что «теперь» имеет определенный характер перехода. Время в самом себе протяженно и простерто. Каждое «теперь», «потом» и «тогда» не только имеет некоторую дату, но в себе протяженно и простерто: «теперь, в течение лекции», «теперь, в течение перерыва». Никакое «теперь», никакой момент времени не может быть сведен к точке. Каждый момент времени в себе протяжен…».

Хайдеггер так настойчиво повторяет свой тезис о том, что «теперь» протяженно и простерто, т.е. являет собой континуум, непрерывность, что «теперь» — само время, а не неделимое начало (граница) времени, как утверждал Аристотель, потому что хочет устранить связь времени с вечностью, связь, которую Аристотель имеет в виду, когда определяет «теперь» как неделимое начало времени. Эта связь времени с вечностью сохранялась на протяжении более чем двухтысячелетнего существования метафизики. Даже у Канта, стремившегося преодолеть традиционную метафизику, эта связь не была порвана. И тут Хайдеггер прав, когда отмечает, что не только Августин, но и Кант в основном разделяли Аристотелево понимание времени.

Анализ кантовского учения о времени становится у Хайдеггера еще одним звеном в обосновании своей собственной трактовки этого ключевого для него понятия.