Загрузка...К 70-летию одного из самых ярких отечественных демографов Анатолия Григорьевича Вишневского изданы его важнейшие работы, которые вместе с известной монографией «Серп и рубль» излагают концепцию, описывающую взаимосвязи демографических и исторических процессов в мире в целом и в отдельно взятой стране. Нашей стране.
Концепция А.Г. Вишневского — это взгляд демографа на наиболее драматические проблемы страны и мира.
Собственно демографические работы Вишневского обстоятельно представлены на страницах упомянутых книг. Однако исследовательская проблематика их гораздо шире, что вызвано необходимостью поиска ответов на те наиболее острые вопросы, которые ставит перед страной изменяющаяся реальность.
Первый том «Избранных демографических трудов» завершается работой «Демографическая реальность в свете теории и идеологии», представляющей особый интерес с мировоззренческой точки зрения.
«Демографические процессы, — пишет Вишневский в этой работе, — которые еще сто лет назад привлекали внимание лишь немногочисленных специалистов (а если говорить о нашей стране, то так было еще и 50 лет назад), сегодня стремительно выдвигаются едва ли не в самый центр общественного внимания. Демографам приходится искать ответы на множество интересующих общество весьма непростых вопросов. Вопрос о низкой рождаемости -может быть, самый загадочный и сложный. В самом деле, во всех современных городских обществах наблюдается падение рождаемости, которое, если оно идет непрерывно, имеет своим неизбежным следствием прекращение роста населения, а затем и его сокращение (депопуляцию). Всякий раз, когда общество сталкивается с этой угрозой … обнаруживается однотипная реакция общественного мнения, начинаются поиски политических и научных ответов на этот вызов, средств лечения неизвестной болезни. Однако, несмотря на то что такие поиски ведутся в разных странах уже не менее ста лет, больших успехов они не принесли. Рождаемость в наиболее богатых, экономически развитых странах продолжает снижаться, почти повсеместно она давно уже опустилась ниже уровня простого замещения поколений, и отрыв от этого уровня с каждым годом становится все большим. Попытки воздействовать на рождаемость, задержать ее падение или добиться ее повышения неизменно терпят фиаско» (с. 346).
А.Г. Вишневский не оставляет сомнений относительно своей позиции — защиты рационализма в науке и в обществе, но надвигающиеся опасности, возможно, даже еще серьезней, чем это ему представляется. Вполне осознавая, как мучительно долго приходится избавляться от менталитета традиционного общества, он указывает, например, что, даже опираясь на данные последней советской переписи (1989 г.), говорить о завершенности процессов урбанизации в СССР было бы необоснованно. «Среди шестидесятилетних жителей страны насчитывалось не более 15-17% коренных горожан. Среди 40-летних их было уже 40%. И только среди 22-летних и более молодых — свыше половины. Но на долю этих последних приходилось 37% всего населения, меньшинство. Так что к моменту распада СССР нельзя было сказать, что советское общество стало по преимуществу городским. Жители СССР все еще в большинстве были горожанами в первом поколении — на половину или на три четверти горожане, а на половину или на четверть крестьяне — несли на себе печать промежуточности, маргинальности». В этой связи с сочувствием цитируются слова В.И. Ленина о том, что «кроме закона есть еще и культурный уровень, который никакому закону не подчинишь». Мы наблюдаем воочию этот уровень, когда ответственные государственные мужи (и жены) предлагают повысить рождаемость путем крупных единовременных выплат за рождение ребенка, или даже пытаются осуществить эту многообещающую идею, правда, пока, слава богу, не у нас, а в соседней стране.
Долг ученых — исследовать объективные процессы и нести научное знание тем, кто в нем заинтересован. Именно в этом видит свою задачу и А.Г. Вишневский. Он задается вполне естественным для ученого вопросом: «правомерно ли считать, что демографические процессы не обладают никакой автономностью, а их изменения представляют собой простую реакцию на внешние по отношению к ним экономические (социальные, политические и т.д.) возмущения? В это трудно поверить. Демографические процессы относятся к основополагающим, фундаментальным для существования любого общества, они обеспечивают его физическое выживание. Само это предназначение требует достаточно высокой степени защищенности механизмов демографического воспроизводства от влияния экономической или политической конъюнктуры, и такая защищенность, несомненно, существует. На протяжении истории людям приходилось множество раз сталкиваться с экономическими и социальными потрясениями, куда более тяжелыми, чем российские реформы 1990-х годов, порой такие потрясения резко нарушали нормальный ход воспроизводства населения, но они не разрушали главных демографических механизмов и не изменяли основных принципов демографического поведения. Эти принципы выработаны тысячелетним опытом, закодированы в культуре, в морали, в системе ценностей общества и обладают устойчивостью, которую не могут поколебать разного рода конъюнктурные колебания в условиях жизни, идет ли речь об их ухудшении или улучшении» (т. 1, с. 353-354).
Единственный заслуживающий внимания аргумент пронаталистских идеологов, пишет Вишневский, состоит в том, что снижение рождаемости ниже уровня простого замещения поколений может привести к вымиранию населения. «Аргумент достаточно серьезный, но лишь на первый взгляд. Пока на Земле происходит не сокращение населения, а его рост, причем рост небывало быстрый, и главная проблема — именно в этом. Почему же люди должны вести себя так, будто главная угроза миру — депопуляция? Почему человечество, прожившее всю свою историю в условиях, когда число живущих на Земле людей не достигало 1 миллиарда, должно впасть в панику от грядущего обезлюдения планеты, когда численность ее населения перевалила за 6 миллиардов и продолжает расти?» (там же, с. 357).
Альтернативой депопуляции в «отдельно взятых странах» с очень низкой рождаемостью может стать только иммиграция. А.Г. Вишневский далек от недооценки порождаемых ею проблем и опасностей для российского общества: «Встав на путь приема иммигрантов, Россия неизбежно столкнется с аналогичными [странам Западной Европы. — В.Ш.] проблемами. Это, правда, в меньшей степени относится к репатриации русских или обрусевших из бывших республик СССР. Сейчас она находится на первом плане, и ее потоки будут преобладать еще какое-то время. Но России не удастся избежать более масштабных миграций населения из перенаселенных стран, и в этом смысле ее положение даже более опасно, чем, скажем, стран Западной Европы» («Русский или прусский», с. 235).
Автор разоблачает многие мифы, связанные с миграциями в Россию, включая и представления о том, что репатриация русских из республик бывшего СССР вызвана его распадом. Демографическая ситуация в республиках Закавказья и Средней Азии приводила к постепенному выдавливанию русских еще в 60-е и 70-е годы, а распад СССР лишь резко ускорил этот процесс, придав ему драматические, а подчас и трагические формы. А.Г. Вишневский указывает в этой связи на несостоятельность большинства утверждений об угрозе экономической безопасности в результате дестабилизации рынка труда. «В мигрантах также могут видеть источник повышенной социальной агрессивности, роста преступности, в том числе организованной, снижения культурных стандартов и пр. Даже если все эти опасения фактически обоснованны, остается вопрос, обусловлены ли они действительной спецификой мигрантской среды как таковой либо тем, что иммигранты обычно оттесняются в нижние социальные страты с типичными для них маргинальными формами поведения… Очень часто мигранты оказываются источником повышенной экономической и криминальной опасности для коренного населения как раз тогда, когда не обеспечена их собственная безопасность, они не охвачены системой социальной защиты, права их в должной мере не охраняются законом. Другими словами, их приток создает угрозы безопасности потому, что они сами оказываются объектами повышенной опасности в странах въезда, где им приходится сталкиваться с разными видами экономической, социальной и культурной дискриминации по национальному, расовому или религиозному признаку. Правило это действует повсеместно, Россия тут — не исключение» (там же, с. 236).
Однако рецепт А.Г. Вишневского не особенно вдохновляет: он сулит много долгих хлопот при отсутствии быстрого и впечатляющего результата. Но никто пока еще не предложил ничего лучшего. Так, может быть, нам и впрямь, засучив рукава, взяться за ассимиляцию иммигрантов и повышение их культурного уровня, творчески используя при этом и опыт 30-х годов, когда бурно растущим городам предстояло «переварить» миллионы мигрантов из деревни? Воспользоваться старым опытом организации всевозможных курсов и оказания шефской помощи, благо в начале XXI в. большинство населения России уже составляют горожане во втором поколении? К этому последнему, исключительно важному обстоятельству мы обязательно еще вернемся, но не пройдем и мимо горького французского опыта. Осенью 2005 г. машины жгли внуки тех, кто приехал заниматься неквалифицированным трудом во времена расцвета индустриального общества, обеспечивавшего высокую занятость (т.н. «славное тридцатилетие», 1945-75 гг.). В середине 70-х гг. началась постиндустриальная трансформация экономики, резко сократившая потребность в таком труде. Не получившие необходимого образования молодые жители неблагополучных пригородов — действительно лишние люди для общества, которое их содержит: для них практически нет места на совершенно изменившемся рынке труда. Право же, поучительный урок для России. Может, вложиться в социальную адаптацию и профессиональную подготовку молодого поколения иммигрантов было бы все же дешевле?
Сейчас же нам надо ознакомиться с трактовкой другого животрепещущего для нашей страны вопроса — вопроса о средней ожидаемой продолжительности жизни, постыдно низкой в современной России. Приведя соответствующие данные (см. т. 2, с. 139), автор указывает, что объяснение отмеченным тенденциям дает теория эпидемиологического перехода. «Этим термином обозначается исторически обусловленная смена одного типа патологии, определяющей характер заболеваемости и смертности населения, другим ее типом, одной структуры болезней и причин смерти — другой ее структурой» (т. 2, с. 142). Мировой опыт показывает, что эпидемиологический переход осуществляется в два этапа. На первом из них успехи достигаются благодаря определенной стратегии борьбы за здоровье и жизнь человека, в известном смысле патерналистской, основанной на массовых профилактических мероприятиях, которые не требуют большой активности со стороны самого населения. Именно благодаря такой стратегии добился своих успехов и СССР. «Однако к середине 60-х годов возможности этой стратегии в богатых и развитых странах оказались исчерпанными. Они подошли ко второму этапу перехода, когда понадобилось выработать новую стратегию действий, новый тип профилактики, направленный на уменьшение риска заболеваний неинфекционного происхождения, особенно сердечно-сосудистых заболеваний и рака, и предполагавшей более активное и сознательное отношение к своему здоровью со стороны каждого человека… В СССР же ответ на новые требования времени не был найден… К концу 70-х годов стало ясно, что неучастие СССР в мировых успехах в борьбе со смертью и связанное с этим новое отставание, все время растущее, — не случайный и временный эпизод, а проявление глубокого кризиса системы» (т. 2, с. 146).
Критический пафос А.Г. Вишневского направлен не столько против той власти, которой уже давно нет, или даже той, которая есть, сколько против нас самих, возлагающих на власть ответственность за решение тех задач, кои во всех сколько-нибудь цивилизованных странах люди давно уже взвалили на свои, пусть и не всегда могучие плечи. Мы требуем здравоохранения бесплатного и качественного, что очень трудно помыслить в бедной стране, особенно тогда, когда оно перестает быть вполне бесплатным даже в тех богатых странах, в которых было таковым. И, что самое главное, мы совершенно забыли думать о том, что после существенных побед над инфекционными заболеваниями, долголетие человека на 50-55% зависит от образа жизни, на 30-35% — от качества окружающей среды и лишь на 15% — от качества медицинской помощи. Можно ли принимать увеличение средней ожидаемой продолжительности жизни как показатель эффективности здравоохранения?