Загрузка...
Водоземье: образ-архетип потока
Проанализированное нами соотношение образов дали и близи хорошо иллюстрирует механизм работы географических образов поссибилистского типа. Но здесь необходимо заглянуть глубже, попытаться понять, на чем основан сам этот механизм. Как уже отмечалось ранее, образом-архетипом всего романа является образ потока, хотя слово «поток» практически не встречается в тексте.
В классической геоморфологии водные потоки являются одним из главных экзогенных (т.е. внешних) факторов формирования земного рельефа. Основное условие их развития, кроме наличия воды — наклон земной поверхности, ее естественная кривизна. По нашему мнению, образ воды для космологической структуры «Чевенгура», конечно, медиативен, при этом он, как уже отмечалось, подменяет образ неба. Сам же образ неба оказывается как бы внизу — там, где и положено скапливаться воде — в углублениях, низинах, оврагах.
В конце романа, после разгрома Чевенгура, Саша Дванов возвращается к озеру Мутево. Платонов пишет: «Дванов не пожалел родину и оставил ее. Смирное поле потянулось безлюдной жатвой, с нижней земли пахло грустью ветхих трав, и оттуда начиналось безвыходное небо, делавшее весь мир порожним местом». Небо вторглось на землю, создав здесь пустоту, оказавшись внизу. Порожнее место, в образногеоморфологической трактовке, может рассматриваться как некий базис эрозии -то есть пространство, область, куда направляется весь сток. Следовательно, образ потока в романе изначально космологичен. Странничество, потоки бесприютных людей, кочующих по бесконечной степи. Скопления путников и нищих и просто бедных поселений в низинах и оврагах, сырых местах — итог развития, конечная цель любого потока.
Сами люди, герои «Чевенгура», становятся элементами образа водного потока, водной стихии. Однако, как и отмечается в классической геоморфологии, всякий поток тащит с собой, перемещает земной материал; к воде всегда примешана субстанция земли. Прочитаем внимательно фрагмент из середины романа:
«До Чевенгура отсюда оставалось еще верст пять, но уже открывались воздушные виды на чевенгурские непаханые угодья, на сырость той уездной речки, на все печальные низкие места, где живут тамошние люди. По сырой лощине шел нищий Фирс; он слышал на последних ночлегах, что в степях обнажилось свободное место, где живут прохожие люди и всех харчуют своим продуктом. Всю свою дорогу, всю жизнь Фирс шел по воде или по сырой земле. Ему нравилась текущая вода, она его возбуждала и чего-то от него требовала. Но Фирс не знал, чего надо воде и зачем она ему нужна, он только выбирал места, где воды было погуще с землей, и обмакал туда свои лапти, а на ночлеге долго выжимал портянки, чтобы попробовать воду пальцами и снова проследить ее слабеющее течение. Близ ручьев и перепадов он садился и слушал живые потоки, совершенно успокаиваясь и сам готовый лечь в воду и принять участие в полевом безымянном ручье. Сегодня он заночевал на берегу речного русла и слушал всю ночь поющую воду, а утром сполз вниз и приник своим телом к увлекающей влаге, достигнув своего покоя прежде Чевенгура».
Фирс — некое олицетворение водного потока, породнившегося с землей. Можно сказать, что идеальным образом, если развивать образ потока до логического завершения, может быть уже образ водоземья, совершенного смешения и синтеза двух органических стихий (здесь мы заимствуем само слово, калькируя с английского языка, у современного английского писателя Грэма Свифта, написавшего роман «Waterland» о низинных землях Юго-Восточной Англии, своей родины). Человек смешивается с водным потоком, влагой, привязанной к земле, растворяясь в жидком, водно-земном субстрате, становясь вечной и неуловимой грязью. Понятно и естественно, что образ потока у Платонова — звуковой, поющий; визуальный компонент не так важен, поскольку единение Фирса с влагой происходит ночью. Пространство водоземья как результат совместной геомифологической работы воды и земли -темное, слепое, но озвученное, живущее звуками, пением, голосами; пространство темных и сырых низин и лощин.