Загрузка...Дрейф интеллектуалов в сторону поддержки принципа научной организации общества нельзя рассматривать как безобразное явление, которое было свойственно исключительно Германии. Неслучайно в более поздних работах Хайека, где он занимался критикой «конструктивизма», немецкие авторы упоминаются довольно редко. Ведь вера в то, что наука способна выносить верные суждения в любой области человеческой деятельности — это относительно новая тенденция, и ее источником вовсе не является немецкая культура. Убежденность в способности ученых управлять тоталитарным обществом исходит главным образом из тезиса о том, что «наука может выносить нравственные суждения о человеческом поведении».
Бунт против безличных и часто внешне иррациональных законов рыночной экономики и вытекающее из этого стремление рационализировать эти законы и поставить их под контроль неизбежно порождают «подчинение столь же неконтролируемой воле каких-то людей, т.е. их произволу». В этом состоит скрытая опасность тезиса о том, что «мы должны овладевать социальными силами точно так же, как овладели силами природы. Это не только прямая дорога к тоталитаризму, но и путь, ведущий к разрушению всей нашей цивилизации и препятствующий всякому развитию».
Отсюда следует, что философская проблематика, которая неявно присутствует в любом анализе тоталитарной ментальности, связана с попыткой примирить личную свободу «с главенством одной какой-нибудь цели, полностью и навсегда подчиняющей себе всю жизнь общества». Все тоталитарные режимы и идеологии, несмотря на разнообразие их целей и средств, разделяют веру в возможность достижения социальной справедливости в результате преобразования либеральной политико-экономической системы.
Несмотря на полемические преувеличения (легко объяснимые, если учитывать, в какое время вышла эта книга), «Дорогу к рабству» можно рассматривать как политическую разработку того, что Хайек писал на темы планирования, методологии социальных наук и распространения сциентист-скорационалистической ментальности.
Эта работа также продемонстрировала, что коллективистский режим не может сосуществовать с личной свободой и при этом не в состоянии справиться с целями и задачами, если они отличаются от тех представлений, на которых он был основан. Итогом этого является не просто идеологическое противопоставление, а самая настоящая противоположность двух философских представлений о человеческой природе, из которых вытекают два диаметрально противоположных взгляда на природу политического порядка. Тоталитаризм следует отвергнуть не только из-за результатов, к которым он привел, но и из-за его философских предпосылок. Ведь он основан на ложном представлении о человеческой деятельности и ее целях и верит в возможность преодоления естественных пределов человеческого познания. Претендуя на обладание полным и окончательным знанием о человеке, тоталитаризм представляет собой попытку воспрепятствовать эволюции всего человеческого. Он не имеет абсолютно ничего общего с традицией либеральной политической философии.
Рассмотрим теперь значение критики тоталитаризма Мизесом и Хайеком в более общем контексте традиции критики тоталитаризма, возникшей в послевоенный период. Наряду с работами Поппера и «Мифом о государстве» Кассирера, тексты Мизеса и Хайека относятся к наиболее ранним примерам глубокого исследования тоталитаризма с философско-политической точки зрения, а также включают экскурс в историю идей. Фундаментальной характеристикой их работ была способность авторов выявить и подчеркнуть необходимый характер связи между сциентизмом, экономическим планированием и тоталитаризмом. Та же тема постоянно всплывает в работах Поппера (на которого сильное влияние оказал Хайек) при том, что она отсутствует и в труде Кассирера, и в других работах, где предлагается философская интерпретация тоталитаризма, в частности, в книге Штрауса «О тирании», в «Истоках тоталитаризма» Ханны Арендт и в «Новой науке о политике» Фёгелина. В наши намерения не входит утверждать, что всех этих авторов объединяет нечто большее, чем критика современности и ее продуктов, в том числе позитивизма и историцизма. Это совершенно разнородные тексты, обращенные к проблеме происхождения феномена, чрезвычайно негативно повлиявшего на жизнь их авторов, которые находят истоки этого феномена в целом ряде различных культурных обстоятельств: в распространении гегельянства и марксизма, в мифологизации государства, в возникновении и развитии современной науки, в антисемитизме и современном гностицизме.
Тем не менее можно выделить два базовых мотива, которые являются общими практически для всех этих текстов. Первый состоит в отказе от социалистической интерпретации, которая рассматривала тоталитаризм как трагический эпилог иррациональности капиталистическо-либеральной системы. Второй связан с исследовательской установкой; для того, чтобы оценить место тоталитаризма в эволюции западной философской и политической культуры и обнаружить его фундаментальные причины, авторы практически всех упомянутых работ не обращаются к истории институтов и политологическому анализу, а стремятся использовать философский анализ. Это подразумевает критический пересмотр оснований современной эпохи, необходимость которого обусловлена разрывом с доминировавшими ранее идеалистической, контрактуалистской, истори-цистской и позитивистской традициями. Эту поворотную точку можно считать началом возрождения политической философии как рефлексии на тему «наилучшего политического порядка».
Мизес и Хайек подчеркивали взаимосвязь экономических и политических доктрин и ясно описали политические последствия экономического выбора, чем внесли чрезвычайно важный вклад в понимание этого явления.
Это представляется особенно существенным потому, что тем самым они смогли противостоять попыткам объяснить тоталитаризм как последний отчаянный рывок обреченной либеральной цивилизации, приговоренной к смерти неумолимым историческим роком. Работы Мизеса и Хайека показали, насколько безосновательны подобные объяснения, а также предоставили непосредственные и очень убедительные свидетельства жизнеспособности либеральной традиции. Пролив свет на ответственность социалистического движения за приход к власти тоталитарных режимов и на близость социалистической государственной организации к типу организации, существовавшему при нацизме и фашизме, эти мыслители — тут хотелось бы упомянуть и Рёпке — обратились к проблемам развития западной политической культуры и взаимосвязи экономической теории и политики, сохраняющим свою актуальность до сих пор.
Возрождение внимания к взаимозависимости экономической и политической свободы представляет собой отличительную черту политической философии Мизеса и Хайека. Их размышления свидетельствуют о том, что там, где эту связь отрицают, и там, где ею пренебрегают, либеральная традиция становится неустойчивой. В социалистической системе либеральный идеал может выжить в качестве личной этической ценности, но не может выжить в качестве системы ценностей. Противопоставление либерализма социализму — это не противопоставление двух противоположных идеалов, которые достигаются экономическими средствами, это противопоставление двух разных концепций природы и происхождения социальных институтов.
Часто встречающиеся попытки объединить два этих идеала совершенно не учитывают этого. Их сторонники отказываются видеть то, что с точки зрения либерализма экономическая наука является не средством для достижения конкретных целей, а дисциплиной, чей вклад в науку связан с объяснением характера и последствий человеческой деятельности. Все те, кто желал бы соединить две системы, взяв лучшее от каждой из них, совершают ошибку, к которой в свое время привлек внимание Мизес, а именно, принимают экономическую науку за экономическую политику. Тем самым они упускают из вида, что поскольку экономическая политика является «практической наукой», иначе говоря, средством для достижения целей, то она обязательно должна иметь фундамент в виде «теоретической науки». Иными словами, такая попытка может казаться реальной — и не случайно, что к такому слиянию стремился Милль, — только в свете трудовой теории ценности классической политэкономии либо в рамках теории общего экономического равновесия Вальраса, если воспринимать последнюю как нормативную модель, постулирующую полноту знания, доступного одновременно всем действующим субъектам.
Однако наибольшую критику вызвало не то, что Мизес и Хайек интерпретировали коммунизм, нацизм и фашизм как различные проявления одного и того же феномена, и даже не то, что они проследили философские и культурные истоки тоталитаризма до идеи применения идеалов естественных наук к политическому обществу. Гораздо большее возмущение у критиков вызвала их убежденность в том, что так называемый «третий путь» между рыночной системой и коллективистским планированием не имел смысла в качестве теоретической модели и представлял собой всего лишь разновидность «дороги к рабству».
Указав на то, что эта ошибка является главной причиной скрытой трансформации западных демократий в тоталитарные режимы, Хайек и Мизес попали под огонь критики со стороны тех интеллектуалов, которые считали своей функцией в обществе духовное лидерство, а не критику власти и экспертизу.
Среди фундаментальных аспектов австрийского анализа тоталитаризма следует отметить также критику современности. Хайек, подобно Штраусу и, в некоторых отношениях, Мизесу, полагал, что ужасы тоталитаризма и временной лаг, из-за которого философия и политическая наука поняли, что происходит, только тогда, когда было уже поздно, были бы невозможны в отсутствие конструктивистской ментальности. Бесспорно, различие между этими двумя великими истолкователями нашего века остаются непреодолимыми, потому что они работали в рамках разных систем и по-разному представляли себе соотношение откровения и философии. Однако оба они разделяли мнение о том, что главными врагами политической философии и одновременно философскими предпосылками тоталитаризма являются сциентизм и историцизм. Едва ли случайно то, что с этой критикой первыми выступили мыслители, стоявшие в стороне от позитивизма и историцизма и в силу этого способные понять происходившее на их глазах. Кроме общей оценки современности, оба разделяли также представление о том, что тоталитаризм не был просто несчастным случаем в ходе эволюции западной цивилизации. С их точки зрения, тоталитаризм был плодом растущего доверия к идее, утверждающей, что методы и когнитивные цели современных естественных наук можно использовать при решении проблем социальных наук. Иными словами, предполагалось, что современная наука способна решить те проблемы, которые не смогли решить традиционная философия и политическая экономия (за что их обвинили в недостаточной «научности»).
Тем не менее если бы современная наука была в состоянии примирить неограниченные субъективные желания с ограниченностью ресурсов и после этого распределить ресурсы таким образом, чтобы сохранить «субъективность» актов выбора и обеспечить сосуществование демократии и планирования, то она решила бы проблему редкости и сопутствующий ей вопрос о выборе направлений использования ресурсов. Поэтому необходимость «выбирать» исчезла бы. А отсутствие необходимости выбирать уничтожило бы фундаментальное основание для существования политики. С другой стороны, неосуществимость спланированного общества превращает плановика в современного тирана, который вынужден использовать насилие, чтобы навязать человечеству то, что, по его мнению, является «истинным благом».
Однако, если выйти за пределы историцистской ментальности, которая рассматривает прошлое в телеологической связи с будущим, то можно осознать эту ошибку и избежать ее повторения. Это означает, что «дорога к рабству» представляет собой некритическое приятие настоящего, веру в нечто, лежащее за пределами человеческого познания: сон разума, породивший ужасы тоталитаризма.
Мизес и Хайек отнюдь не призывали к возврату в мифическое золотое прошлое. Они не осуждали достижений современной науки, но при этом тщательно исследовали пределы ее возможностей. Их критика тоталитаризма одновременно была и критикой господствовавших в последние двести лет культурных тенденций, и защитой порядка, стихийно возникающего и развивающегося по ходу истории.
В таком контексте тоталитаризм воспринимается как продукт современного представления о том, что «наилучший режим» — который для классической политической философии был желанной, но недостижимой, в силу ограниченности природы человека, целью — можно осуществить исключительно посредством инструментов, предоставленных в эпоху современности гигантскими шагами прогресса в области исторического и научного знания. Он оказывается горячей надеждой на то, что наилучший режим станет конечным итогом борьбы разума с природой. В конечном счете мы находим у Мизеса и Хайека не только и не столько реакцию на противостояние экономической модели свободного рынка и социалистической экономической модели. В своей концепции они исходят из бинарного противопоставления модели общества — модели сообщества, в которой можно узнать классическую дихотомию политической философии: науки, основанной на двух противоположных представлениях о человеке и политике.
То явление, которое можно называть «австрийской критикой тоталитаризма», носило устойчивый характер и приходилось на исторический период, наполненный бурными событиями.
Например, Хайек критически относился к первым социалистическим системам и был свидетелем их краха. Это был тот период новейшей истории, на который пришелся расцвет и закат социалистической идеологии и одновременно — распространение представления о том, что достигнутый при либеральной системе прогресс цивилизации может продолжаться и в отсутствие рыночной экономики.
Это был также период, в течение которого Мизес и Хайек неоднократно выступали со своими критическими возражениями и интерпретациями. Однако в течении десятилетий их идеи оставались практически без внимания, и было бы преувеличением утверждать, что они оказали сколько-нибудь существенное влияние на крах подобных идейных систем. Эти системы рухнули, потому что они были основаны на ложных посылках, которые привели к нежелательным последсувиям, а не благодаря успеху и популярности их критического анализа в работах Мизеса и Хайека. Их исследования редко встречали понимание за пределами либеральной традиции, но даже в ее пределах их влияние часто было небольшим. Объективно говоря, в этот период популярность их идей была довольно ограниченной, и они воспринимались как фигуры, принадлежащие прошлому. Несмотря на это, Хайек снова и снова обращался к критике социализма: в «Конституции свободы», в «Праве, законодательстве и свободе» и в других работах, в которых он заложил основания для будущего возрождения либеральной политической философии и внес важный вклад в историю политической философии своей позитивной оценкой традиции порядка как стихийного культурного эффекта. Несмотря на то что идеи Мизеса и Хайека не стали «блокбастерами» своего времени, им суждено было сыграть ключевую роль в подготовке возрождения либеральной политической философии, начавшегося в 1970-е годы.