Загрузка...Мизес
Тезис о том, что социализм неизбежно трансформируется в тоталитаризм, был лишь одним из аспектов австрийской интерпретации тоталитаризма и его происхождения. Мизес не ограничился констатацией того, что происхождение тоталитарных режимов связано с неспособностью социализма выполнить свои обещания; он заклеймил также хилиастическую ментальность, отвращение к капитализму и либерализму, а кроме того, указал на тесную связь между распространением «инженерного подхода» и развитием тоталитарных политических идей.
Признание множественности источников и компонентов тоталитаризма в текстах Мизеса не всегда приобретало форму исчерпывающего философско-политического анализа. Однако работы Хайека «Сциентизм и изучение общества», «Контрреволюция науки» и «Дорога к рабству», так же как книги Поппера «Нищета историцизма» и «Открытое общество и его враги» (где, безусловно, есть отсылка к подходу Хайека) нельзя упрекнуть в неполноте.
Наиболее полный анализ источников и структуры тоталитаризма Мизес дал в книге «Всемогущее правительство». В ней он преследовал двойную цель. С одной стороны, он желал показать, что немецкая культура начала двигаться в направлении тоталитаризма под воздействием конкретной и чуждой ей идеологии этатизма. С другой стороны, ему важно было продемонстрировать, что благосклонный прием, которого удостоилась эта идеология, был связан и с поражением немецкого либерального движения, и с формированием политической и культурной гегемонии Пруссии, иначе говоря, с развитием силы, которая вплоть до конца XIX в. обреталась на задворках немецкой культурной традиции. Суть намерения Мизеса состояла в демонстрации того, что тоталитарная идеология была не только и не столько результатом развития немецкой культурной традиции, сколько извращением этой традиции, которому благоприятствовали исторические условия, а также культурная неразвитость немецкого либерализма.
Целью «Всемогущего правительства» было указать, что «в фокусе нынешнего кризиса цивилизации находится Германия», и понять, как могло случиться, что на смену Германии Шиллера, Гёте, Гердера, Канта, Моцарта и Бетховена пришла Германия «штурмовиков».
Глава, посвященная краху немецкого либерализма, открывается словами: «Было бы фундаментальной ошибкой понимать дело так, что нацизм представляет собой воскрешение или продолжение политики и умонастроения ancien regime или проявление „прусского духа“». Нацизм был не результатом эволюции немецкой культурной истории (эту ложь запустил в обращение сам нацизм, чтобы придать себе видимость легитимности), а новым явлением. Его развитие шло вразрез с распространением либеральных идей. И, хотя Мизес настаивал на том, что «ни один немец ничего не внес в развитие великой системы либеральной мысли», именно распространение либеральных идей зажгло в немцах не существовавший до тех пор национальный дух. Однако поражение немецкого либерализма также продемонстрировало, насколько ошибочным было пророчество о том, что капитализм должен перейти в милитаризм, империализм и в конце концов нацизм.
Немецкий либерализм, который, кроме всего прочего, был вынужден расплачиваться за то, что по существу он был движением интеллектуалов, дебютировал на политической сцене одновременно с Бисмарком, в тот момент, когда приобретали популярность экономические и политические идеи катедер-социалистов. Доминирование антилиберальной экономической культуры в немецких университетах стало фактором чрезвычайной важности. Культурная атмосфера, характеризовавшаяся представлением о сакральности государства и его целей, сформировала мировоззрение влиятельного класса чиновников и интеллектуалов.
То, что тоталитаризм достиг высшей точки развития в Германии, следует отнести на счет целого ряда культурных и исторических обстоятельств. Темпы развития местных институтов по направлению к более либеральной модели не соответствовали довольно специфическому типу капиталистического экономического развития в Германии. Однако это не означает, что единственной культурной и философской колыбелью тоталитаризма была «немецкая идеология». Дело обстояло проще: тенденция к росту полномочий и власти государства, которая уже ярко проявилась в Европе на протяжении XIX в., нашла в Германии идеальную почву. В Германии привыкли к тому, что экономическое развитие направляется правительством, а влияние исторической школы немецких экономистов усилило эту установку.
Хотя этатизм получил распространение в Германии благодаря Фихте, Шеллингу и Гегелю, это не означало что он был чисто немецким явлением. Его главная черта — то, что он «возлагает на государство задачу руководства гражданами и заботы о них», — в это время была в значительной степени присуща западной политической культуре вообще. Победа этатистской ментальности над либерализмом была важнейшим историческим событием последних ста лет. По мнению Мизеса, этатизм выступал в основном под масками социализма и интервенционизма, двух феноменов, связанных общей целью: подчинить личность государству. Хотя Мизес и учитывал факт преемственности между ранней фазой развития немецкого национализма и нацизмом, он полагал, что основной причиной распространения тоталитарной идеологии было появление антикапиталистической и антилиберальной ментальности в сочетании со сложившейся у правительств привычкой обвинять рынок в собственных провалах, а также в том, что он порождает экономическую и социальную несправедливость.
В системе этатизма государство воспринималось как «аппарат сдерживания и принуждения» и как «институт необходимый и незаменимый», которого требует природа человека. На этом основании этатизм полагал, что его задача работать непосредственно на рост благосостояния подданных. С этим было связано убеждение, что правители обладают большими способностями, чем граждане, и знают, что нужно для «блага» последних, лучше, чем они сами. Это было предзнаменованием будущей концепции сверхчеловеческого государства, порождавшим его обожествление и отождествление его лидера с Богом или его посланцами. Поскольку социализм разделял эти цели, он не только не стал наиболее совершенным воплощением демократии, а, напротив, обрек ее на уничтожение посредством политического устройства, отказывавшегося признать наличие политической ценности у индивидуальных актов выбора. Поэтому любой шаг от рыночной экономики по направлению к плановой экономике «по необходимости является шагом в направлении абсолютизма и диктатуры».
Мизес обнаружил, что общим знаменателем национализма, социализма и нацизма является их враждебность к рыночной системе и убежденность в том, что единственный способ достичь перемен состоит в том, чтобы свергнуть эту систему и заменить рынок коллективистской экономикой, управляемой из центра, т.е. увеличить полномочия и власть государства. Аргументы против тоталитаризма в этом случае совпадают с аргументами против социализма. В обоих случаях полностью отсутствует убедительное обоснование того, почему государству и его представителям следует предоставить столь широкие полномочия.
Мизес утверждал, что возникновение всемогущего правительства было плодом философской традиции, объединяющей реакционные националистические идеологии с прогрессивными социалистическими движениями, которая пренебрегает развитием личной свободы, прав человека и самоопределения в пользу сценария, где делами людей руководит всемогущее правительство. То, что для этого могут потребоваться инструменты принуждения, ограничивающие свободу мыслей и действий, не имеет значения. Размышляя над тем, чем Ласки в этом отношении отличается от Альфреда Розенберга, Мизес поставил вопрос о необходимости изучения феномена тоталитаризма в рамках более адекватного подхода, чем подход, который расценивает тоталитаризм как результат краха либерально-капиталистической идеологии. Как писал Мюррей Ротбард, мишенью Мизеса в данном случае было господствующее представление о нацизме как об «отчаянной попытке немецкого крупного бизнеса уничтожить растущее влияние пролетариата»; этот взгляд был широко распространен в США, прежде всего среди эмигрантов-марксистов, наиболее известным из которых был Франц Нейман. В течение долгого времени эти взгляды мешали пролить свет на феномен тоталитаризма.
Однако, несмотря на то что феномен тоталитаризма имел множество корней — от описанных выше до шовинизма и фактора «мифа», — Мизес сосредоточился в основном на анализе немецкого опыта. Он не отрицал роли националистического движения в создании предпосылок для катастрофы тоталитаризма, но полагал, что реальная угроза возникла только после 1870 г., когда Германия поняла, что она стала самым сильным государством в Европе, и приступила к осуществлению того, что она считала своей исторической миссией. Немецкий национализм одержал победу и завоевал господствующие позиции тогда, когда на политическую сцену выступили те, кто сформировался в новой интеллектуальной атмосфере. Положение осложнялось еще и тем, что немецкая культура не была готова к борьбе с явлением такого масштаба.