Марксизм — это не только Маркс

Я внутренне целиком и полностью солидаризируюсь с теми, кто считает, что пе стоит спешить с «похоронами», не разобравшись как следует, что мы хороним и от чего отказываемся.

Марксизм это не только Маркс. Сам Маркс не только и не столько экономист и политик, сколько философ и методолог. Если мы не будем выделять в учении Маркса различных линий размышления и анализа, имеющих свою собственную «природу», то, отказываясь от марксизма, мы рискуем сами вылететь из европейской культуры мышления. История культуры и мысли это не тот предмет, от которого можно так просто отказаться.

Задав вопрос: «умер ли Маркс?», мы имеем дело с задачей осмысления и реконструкции европейского рационализма, философских дискуссий и строя понятий, которые Маркс использовал и на основе которых работал. Эти понятия не выдуманы Марксом, впрочем, также, как они не выдуманы Гегелем. Именно об этом, на мой взгляд, говорил В. А. Подорога.

Помимо предметной доктрины мы обязаны рассматривать те категории, которые использовал Маркс, а значит, ту методологию, и ту историософию, на которую он опирался. Маркс реализовал в предметных построениях определенный способ мышления об истории и историческом, и этот способ мышления своими корнями уходит вглубь европейского сознания и культуры мышления. Однако если мы принимаем такого рода подход и начинаем прослеживать генеалогию европейского рационализма, то следует спросить: а кто мы?

Вместе с тем ясно, что постановка вопроса, вынесенного в заглавие нашего «круглого стола», лишь косвенно затрагивает глубинные проблемы европейского рационализма.

С одной стороны, я понимаю то, что говорил Э. Ю. Соловьев. Марксизм помогает интерпретировать происходящие события. Используя марксистский аппарат понятий, можно достаточно хорошо понимать, что происходит, и даже делать прогнозы. С другой стороны, на память сразу приходит статья Сергея Андреева. Он, если вы помните, применяет марксистский аппарат понятий для анализа положения «третьего класса» (организационно-управленческой прослойки) и делает вывод: единственный возможный шаг дальше — создать рабочую партию и сломать хребет бюрократии.

Меня сейчас не интересует вывод. Меня интересует принудительность процессов мышления. Если ты применяешь определенный аппарат понятий, то ты получишь определенные выводы. И поэтому я для себя должен сформулировать вопрос иначе, чем это делал Э. Ю. Соловьев. Да, наверное, марксистский аппарат работает, да, он помогает объяснить происходящее и предвидеть. Но то, что можно получить на его основе, уже известно и, главное, уже реализовано. Применяя эти схемы мышления, мы определенным образом влияем на ход событий и дальше будем получать лишь то, что должно быть получено в рамках данной теории. Мы закрываем возможности самоопределения в ситуации. Но, может быть, тогда надо наложить запрет на объяснения и понимание такого типа?

Конечно, если мы движемся формально в пространстве идеи свободы, то должна быть свобода интерпретаций. По сути, мы при этом попадаем в ту же ловушку, что и с лозунгом «свободы наций на самоопределение». Надо разделять формальный принцип и его реализацию в конкретной социально-культурной ситуации.

Свобода интерпретаций должна быть, но ее нет. И не может быть в полном объеме, если мы при этом еще хотим сохранить культуру, в частности культуру европейского мышления.

В той мере, в какой мы не свободны от культуры, наша свобода понимания и интерпретаций ограничена. В той мере, в какой Маркс составляет важнейший момент нашей идеологической и политической ситуации, критика марксизма является насущной необходимостью. Но при этом возникает еще один парадокс: если этот анализ марксизма будет проводиться в терминах самого марксизма, то мы получим предзаданную схему. Критики не будет, и вопрос о самоопределении не будет поставлен. Если же мы отказываемся от Маркса, то что мы берем взамен?

В. С. Стенин (реплика). Это правильный вывод только при допущении, что у Маркса есть единственная жесткая схема. А я исхожу из того, что, во-первых, это целое поле схем, ибо нет единой версии марксизма, а есть социал-демократическая и неомарксистская версия и т. д. Во-вторых, в самом марксистском учении есть и философия, и экономическое учение. Есть какие-то вещи, идущие от большевизма, которые притачивали марксизм к нашей практике, к нашей истории и жизни. Там многое есть, и все это надо селективно обработать. А то, что вы говорите: да, в нашей стандартной идеологической модели мы превратили Маркса в единую унитарную схему на все времена, вбили ее в голову всем на свете и ею пользуемся. Пользовались.

Теперь такой вопрос: как к ней относиться? Можно ее отбросить и искать что-то другое. Но если внимательно проанализировать все, что мы здесь наговорили, ей-богу, если бы со стороны кто-то посмотрел, то очень многие следовали (не все, но многие) как раз по тем схемам, которые в нас вложили.

П. Г. Щедровицкий (продолжение). Это совершенно точно. Но эта ситуация позволяет, на мой взгляд, поставить проблему.

С одной стороны, ситуация заставляет меня отказываться от марксова аппарата понятий, поскольку я понимаю, какая логика из него следует, и понимаю, к каким выводам ведет.

С другой стороны, если я отказываюсь от этого аппарата, то я фактически вываливаюсь из культуры мысли, в частности из всей традиции мыслительного анализа исторических процессов. Если я отбрасываю марксизм, то вместе с ним я отбрасываю весь европейский строй понятий и оказываюсь голенький. Мне нужно преодолеть марксизм, не вываливаясь из культуры, поскольку сохранение некоторой традиции, некоторого уровня мыслительного анализа есть ценность — во всяком случае, для нашего сообщества. Я бы сказал, что это и есть проблемная ситуация. На мой взгляд, альтернативной марксизму методологии исторического анализа фактически либо нет, либо те подходы, которые намечены фрагментами у Хайдеггера или еще где-то, не дошли до той степени организации, до той степени рафинированности, которая необходима для обеспечения самоопределения. А поэтому, отказавшись от марксистского анализа, мы фактически оказываемся беззащитными перед лицом истории. Но и приняв этот анализ, .мы тоже беззащитны перед лицом истории.

Э. К). Соловьев (реплика). Все-таки самоопределение никогда нельзя строить на одной фигуре. Если посмотреть на современную философскую культуру, то там я всегда обнаруживаю, что самоопределение строится на каких-то композициях. То есть на самом деле самоопределение потому и самоопределение, что ты строишь свою композицию предтечи или свою композицию авторитета. Один авторитет или ряд авторитетов, вышедших из одного узла, — это очень подозрительная вещь. На самом деле та проблема самоопределения, которая сейчас стоит перед нами, заключается как раз в том, чтобы не ожидать, что Маркса, грубо говоря, можно поменять на какую-то другую фигуру. Кстати, это очень тривиальный вопрос. Поэтому самоопределение всегда многокомпозиционно. Так, на мой взгляд, должна решаться проблемная ситуация, о которой вы сказали.

Я считаю, что для нас весь Запад сошелся на Марксе и приходит к нам только через Маркса. Разве вы никогда не были увлечены, предположим, Кантом? Мы читаем Канта, мы читаем Гумбольдта, мы читаем еще кого-то. Разве это в нас не живет? Неужели настолько безнадежна ситуация, что если этот набор мыслей выкинуть, то я окажусь голеньким? Не такие уж мы голые, не совсем уж мы закованные именно в эту скорлупу. Просто надо это осознать и понять, что ряд мыслителей тобой самим могут собираться в какой-то комплекс, который будет твоим.

В. А. Подорога (реплика). Я здесь одного не могу понять. Суть ведь заключается в том, что мы все марксисты. Но не в том смысле, в котором мы этот предмет все время обсуждаем, а в том, в каком, скажем, Гайзенберг может быть марксистом. Изменилась сама парадигма. В середине ХIХ века, в том перевороте, который произошел, участвовал не один только Маркс, но в нем принял участие и Маркс. А мы — мы стали другими! Маркс нейтрализуется как персоналия в этой ситуации. Коммунизм — это биографическое дело Маркса. Есть определенные каталоги, которые связаны больше с его биографией, чем с ситуацией. О какой логике можно говорить, говоря о Марксе? О какой логике, если у него в цепочке этой логики все звенья смыкаются через пустоту?

Дискуссия-то о чем? Насколько аутентично для сегодняшнего времени учение Маркса как политическая доктрина, как идеология и так далее?

Э. Ю. Соловьев (реплика). Нет, в данном случае Маркс может совершенно спокойно войти в какую-то множественность предшествовавшей культуры. Такова, возможно, и его дальнейшая жизнь.

II. Г. Щедровицкий (продолжение). Ну, в самом деле, смешно спорить: он действительно давно вошел! Ну как можно спорить: должны его включать, не должны его включать… Он — часть философской традиции европейской культуры. Спор идет о другом — о том, свободны ли мы в нашем мышлении истории от Маркса?

Э. Ю. Соловьев (реплика). Может быть, и не свободны, однако все-таки более свободны, чем мы в нашем рабстве это предполагаем.