В критике марксизма много легковесного

Известное положение «Немецкой идеологии» о несовместимости с мировоззрением ее авторов отношения к человеку как к «строительному материалу» для будущего счастья подтверждается всем последующим развитием марксизма. Но, по-видимому, недостаточное внимание обращается на то, что уже здесь заложена возможность утопического отношения к действительности, когда — именно потому, что реально живущие «здесь и сейчас» поколения рассматриваются в качестве не средства, а цели,— люди, берущие на себя лично ответственность за их жизнь, готовы рваться «штурмовать небо». Иначе говоря, проблематика выявления и преодоления синдрома утопии является имманентно присущей марксизму (как форме гуманистического мировоззрения), и игнорирование этого может выразиться в прекраснодушном самолюбовании (со всеми вытекающими последствиями).

Категорический императив марксизма — теоретическая разработка общественного действия в ответ на вызов человеку и обществу со стороны каждого данного «здесь и сейчас» их бытия, возможная лишь в процессе освоения («снятия») всей человеческой культуры, а тем самым требующая максимально доступных совместных, «соборных» усилий, являющаяся конкретным выражением приоритета общечеловеческих интересов и ценностей. Такое «расширительное» толкование марксизма не только не «отбрасывает» немарксистские научные и ненаучные направления и течения общественной мысли, но, напротив, является необходимой предпосылкой продуктивного диалога с ними, когда речь идет не о взаимном «перекрашивании», а о заинтересованном совместном поиске решений актуальных проблем человеческой жизни.

Объективность марксистского императива — во вполне определенной направленности общественно-исторического развития (неспособность четкого выявления природы которой, по существу, равнозначна отходу от марксизма или даже полному разрыву с ним,— и тогда марксистская терминология, если и продолжает применяться, то для обоснования немарксистрких пониманий истории).

У нас, как известно, широко распространилось, вольное или невольное, отождествление марксизма с его сталинскими интерпретациями, когда под марксизмом-ленинизмом фактически имеется в виду определенная разновидность религиозно-культового отношения к человеку. Отсюда необходимость показа подлинной природы сложившихся в нашем обществе идеологий и идеологических (превращенных) форм общественного производства человеческой жизни. Отметим в этой связи возникший за последние годы феномен «возвращения Сталина», когда изо дня в день его бесчисленные лики, как и рассуждения о нем, стали посредством телевидения, газет и т. д. заполнять повседневное сознание, проникать чуть ли не в каждое жилище. В результате вся сложная проблематика нашего развития начала как бы приобретать вид дилеммы «Сталин или не-Сталин», причем под видом «не-Сталина» может выступать то, что «сейчас» (как негативный образ настоящего со всеми его кризисными тенденциями), как бы наталкивая на желательность выбора противоположного. Речь идет, конечно, о видимости, но это такая видимость, которая способна иметь вполне осязаемое значение,— тем более поскольку она не лишена исторических оснований.

Отметим, что победа культовско-бюрократической альтернативы, выступившей в виде «творческого марксизма» (сталинское определение «своего» марксизма, сделанное в 1917 году и воспроизведенное в 1938 году в «Кратком курсе»), предполагала насаждение уравниловки. Поскольку она не могла не вести к деградации общественного производства, для ее преодоления как бы само собой напрашивалось управление экономическим движением общества напрямую, превращающее экономику огромной страны в разновидность натурального хозяйства. А столь «командная» форма хозяйственного развития уже сама по себе предполагает разнообразные катастрофические последствия. Отметим, что продолжающееся действие уравнительного распределения, как езда с включенным «стояночным» тормозом, не может не давать своих результатов.

Мифологизация общественного сознания под видом марксизма-ленинизма наглядно проявилась не только в нашей стране. При обозначившейся, например, после второй мировой войны в странах Восточной Европы абсолютизации советского опыта, помешавшей увидеть там наиболее оптимальные пути развития, оказался «незамеченным» ряд логических ошибок. Так, поскольку движение к социализму представлялось вышедшим за рамки одной страны, принятие ее за образец для других фактически вело к выводу о правомерности подчинения целого части. Поскольку исторические особенности развития СССР рассматривались в качестве закономерностей социалистического строительства вообще, особенное принималось за всеобщее. Поскольку же предполагалось, что происходящее в СССР является недосягаемым образцом для других народов и стран, сущее отождествлялось с должным.

В критике марксизма много легковесного либо просто эмоционального. Тем не менее нельзя не видеть, что проблематика переоценки марксистского наследия действительно имеет очень сложный характер. И дело не только в том, чтобы понять, что нам всучили под видом марксизма. Можно отметить в этой связи укоренившуюся установку самооценки, когда, по гениально выявленной Е. Замятиным модели, «мы» кание подавляет у человека его собственное «Я», и до сих пор с лучшими намерениями говорится что-нибудь вроде: «Да, мы разучились бороться, отстаивать свои позиции».

Освобождение своего «Я» из плена разных монолитных «мы» предполагает утверждения корректного отношения к тексту. Ведь вряд ли кому в голову придет заявить: «Хотя я «Войну и ми])» не читал, а только просматривал, но в своей философии жизни Лев Николаевич не прав!» Применительно же к Марксу подобное, как можно было услышать, полагается некоторыми вполне возможным. И в этой же связи — небольшая цитата из опубликованного в 1916 году «Смысла творчества» П. Л. Бердяева: «Теперь слишком распространено недостойное и расслабляющее самооплевывание — обратная сторона столь же недостойного и расслабляющего самовозвеличивания».