На мой взгляд, здесь возникают две задачи, решение которых (сразу подчеркну это) предполагает независимое и творческое использование марксистского теоретического наследия.

1. Растущее плебейско-пролетарское чванство должно блокироваться широким фронтом исследований и публикаций, посвященных критической истории рабочего класса. При написании этой истории необходимо применять те методы классово социального анализа и ту презумпцию теоретической безжалостности, которые Маркс отработал в критике непролетарских политических движений (образцовым в этом отношении я считаю его анализ буржуазии и мелкой буржуазии в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта»). Центральной проблемой критической истории российского рабочего класса должен стать вопрос о роли раннепролетарских иллюзий в утверждении военно-коммунистических и административно-тоталитарных концепций социализма.

2. Пролетарский мессианизм не изживет себя до конца, пока не будет теоретически доказано, что справедливое завершение истории вовсе не обязательно должно быть царством труда и что фабрично-заводской рабочий класс — это эпизодический и, в сущности, уже отживающий персонаж в истории материального производства.

Для борьбы с плебейски-пролетарским чванством необходима критическая футурология. И, как это ни странно на первый взгляд, одним из условий ее утверждения в современной культуре может быть новаторское осмысление марксовых представлений о коммунизме.

Напомню, что уже в первых набросках программы человеческой эмансипации (в той самой статье «К критике гегелевской философии права. Введение», к которой восходит сам марксистский пролетарский мессианизм) фигурирует понятие «устранение пролетариата». Его мощный смысловой потенциал раскрывается в «Очерках критики политической экономики» 1858 — 1859 годов п в знаменитом (всегда шокировавшем самих марксистов) рассуждении о коммунизме как обществе, которое находится «по ту сторону материального производства» и «по ту сторону труда».

Разумеется, и эта идея «потусторонности» по отношению ко всей прошедшей, экономически детерминированной истории, п такие понятия, как «производительная сила науки» или «свободное время, выступающее в качестве истинной меры общественного богатства», представляют собой не более чем концептуальные эскизы. Не следует цепляться за более конкретные расшифровки, которые пытался дать им сам Маркс, поскольку они обременены узкими культурно-технологическими ассоциациями, соразмерными условиям и возможностям ХIХ столетия. Надо как раз отнестись к концептуальным эскизам Маркса как к масштабным символическим шифрам, в толкование которых могут вовлекаться все догадки, подсказываемые современным («постиндустриальным», «технотронным» и т. д.) производством.

Важно понять, что марксово представление о коммунизме это не научно-технический прогноз, а скорее социальное (нерелигиозное) пророчество. Поскольку это пророчество, с ним следует обращаться экзегетически, то есть выстраивать его многообразные предельно мыслимые толкования, подчиненные только общегуманистическим ценностям и футурологическому критерию «это по крайней мере невозможно». Поскольку же это пророчество нерелигиозное, его содержание не должно входить в состав актуально действенной веры, не должно пониматься как провозвестие, которое вот уже скоро, «вот уже завтра» исполнится и воплотится.

Коммунизм — не программная задача (будь то по «минимуму» или по «максимуму»). Это скорее «сверхзадача», то есть идеальный ориентир, достижение которого вовсе не гарантировано самотеком истории. Он может включать в себя поэтому и такие цели, осуществление которых почти невероятно, но от которых мы тем не менее не можем отказаться по нравственному устройству нашего существа. К числу таких целей принадлежит и существование «по ту сторону материального производства», когда техника доставляет человеку все элементарно необходимое для жизни, и никто уже не обладает обременительной привилегией «добытчика всех благ» и не может чваниться даже «потом лица своего».

Вы спросите: а для чего, собственно, нужны исторически не гарантированные цели, к которым посильно лишь бесконечно приближаться? Да вот для того хотя бы, чтобы пи одна общественная группа, ни одна особая категория людей, входящая в структуру современного социума, не могла мыслить себя как извечная константа общественной жизни или, говоря попросту, как «пуп земли».

То, что человек представляет собой существо, которое не может не задаваться негарантированными (лишь в пределе, лишь в бесконечности достижимыми) целями, было впервые осознано классической философией. Яснее всего это выразил Иммануил Кант, мыслитель, обладавший наивысшей за всю историю мысли культурой полагания идеала. И именно Кант понял и выразил то обстоятельство, что способность (а также обреченность) человека полагать практически неосуществимые цели есть следствие его небожественности.

Сегодня нам, как никогда, нужна кантовская культура ориентирующего отдаления желаемого. Если мы ею не овладеем, мы вообще рискуем потерять социальный идеал. Слишком долго марксисты злоупотребляли его «программными приближениями», слишком долго обращались с ним в соответствии со словами нынешнего молодежного шлягера:

Запряги мечту в повозку дней, Да тяни поводья посильней!

Но чтобы овладеть культурой полагания идеала, надо покончить с концепцией человеческого богоподобия, с идеей титанизма, которая, как мы видели, изначально определяла Марксово переживание истории. Мечту Маркса можно снасти, лишь реально отбросив его с юности взлелеянный миф.

Человек не бог. Эта мысль, детально проработанная в высокоразвитых религиях (в христианстве прежде всего), должна быть хорошо понята и верующими, и неверующими. Даже если бога нет, человек — не бог. Поэтому и от распятого человека нельзя ожидать чуда спасения, чуда преображения социальной вселенной. Крайнее угнетение, обездоленность делают людей достойными крайнего сострадания. Но надеяться можно только на человека, еще не придушенного насилием и произволом, на человека, которой не разучился ценить нормальные, правовые, политические и социальные условия существования и развития.

Ю. Б. Пищик. Надо освободить Маркса от презумпции виновности

Сразу признаюсь, лично я — марксистский апологет. Маркс но преимуществу ученый. Это преимущественно ученый, у которого, наряду с собственно исследовательскими трудами, есть и публицистика, и такое произведение, как «Манифест Коммунистической партии» (написанное в соавторстве), по сути политический памфлет. А мы рассматриваем этот «катехизис» как законченный научный компендиум, в котором «все суть». Я уверен, что если бы изменившаяся ситуация в какой-то момент подсказала Марксу, что пролетариат исчерпывает себя в качестве главной революционной силы, исчезает его абсолютное обнищание как интенция этой революционности, то он преспокойно выбросил бы тезис о миссии пролетариата, ибо он был прежде всего ученый.

Далее. Все мы настолько политизированы и идеологизированы, что тяжкий груз накопленных и впитанных нами политических, идеологических и прочих презумпций переносим и на Маркса. Он у нас нередко выглядит этаким политическим деятелем, вышедшим с кистенем на дорогу революции XIX века, который хотел с пролетариата мзду получить, проложить ему дорогу в рай, а потом с него получить дивиденды, если бы тот победил, конечно. Но ведь у Маркса этого ничего нет. Я и поддерживаю В. М. Межуева в том, что надо освободить Маркса от презумпции виновности.

У нас сейчас много развелось метафизиков, скользящих по поверхности явлений. Посмотрите, что пишет В. Солоухин в работе «Читая Ленина». Человек просто не понимает онтологию истории, ее логику, скачет по явлениям, выхватывает то одну цитату, то вторую и т. п. Хочу порекомендовать всем прочитать произведение Маркса «Великие мужи эмиграции», которое, видимо, никто давно не читал. Прочтите сейчас, свежим взглядом. Ситуация написания ее, грубо говоря, следующая: в библиотеке Британского музея сидит этакий теоретик, который начинает охаивать всех, кто совершил революцию. И они, революционеры, люди, рисковавшие жизнью, обрушились на него: «Ах ты, сукин сын, сидел в библиотеке, а мы жизнью рисковали!» А он им: «Да вы не жизнью рисковали! Революция потерпела крах, потому что никто из вас революцией как таковой не интересовался… Один пошел из-за девушки, второй из-за того, что министром хотел стать» и т. д. и т. п. Кто-то может и так прочитать — мол, какой нахал Маркс. А я вижу в этом имманентный анализ ситуации, который сегодня как раз стал актуален. У нас сегодня многие «великие мужи эмиграции» сидят, ведут большой разговор о том, как они натерпелись и кто виноват. А виноваты они сами, по крайней мере многие из них.