ОТ ЭТНОСА — К НАЦИИ

Современная цивилизация опирается на традиции, идущие, как известно, от европейской средневековой «бюргерской» (городской) культуры с ее цеховой автономией ремесел, торговли, финансов, образования, науки, постепенно отделившейся от традиционной культуры земледельческих обществ с их натуральным хозяйством, патриархальным образом жизни, государственными патернализмом и обособленной духовной жизнью господствующих слоев общества. Именно городские слои средневекового общества, обладавшие относительной экономической и культурной самостоятельностью в рамках феодального государства (так называемое «третье сословие»), стали провозвестниками новой цивилизации. Отмечая своеобразие западных городов, французский историк Ф. Бродель пишет, что они «существовали под знаком не знавшей себе равных свободы; они развивались как автономные миры и по-своему. Они перехитрили государство, построенное на территориальном принципе… Города господствовали над своими деревнями, составлявшими для них подлинные колониальные миры…».

Что же касается истории нашей страны, то преобладающее значение здесь имели традиции деревенской, крестьянской, общинно-патриархальной жизни в сочетании с традициями жизни родовой и земельной аристократии (дворяне и помещики). Отделение города от деревни, ремесла, а затем и промышленности от земледелия не было доведено у нас вплоть до последней революции до окончательного завершения, не стало общенациональным явлением. Интересно в этом отношении мнение того же Ф. Броделя. Отмечая полное подчинение русских городов центральной власти и слабую их подключенность к торговым потокам, он приходит к выводу, что «русские города не господствовали над своей огромной деревней; скорее она двигала ими, чем они навязывали свою волю исключительно сильному в биологическом отношении крестьянскому миру, пусть нищему, беспокойному и постоянно подвижному». Не только Москва, но и вся Россия за небольшим исключением была «большой деревней», вела патриархальный или полупатриархальный образ жизни. Конечно, и здесь к концу прошлого века стали бурно расти (в наиболее крупных городах) элементы городской культуры, опирающиеся на предпринимательскую деятельность купцов, промышленников и интеллектуальный труд образованных (преимущественно дворянских и разночинных) слоев общества. Но все же они были слишком слабы, чтобы хоть в какой-то мере изменить лицо народа, скроенное в целом по типу и образцу земледельческой нации.

Сама по себе деревня не дает импульса к образованию рыночной экономики и тем более правового государства. Такая экономика, основанная на свободном предпринимательстве, зарождается впервые в городе с его ремеслами, торговлей и культурой и лишь затем распространяется на деревню, существенно преобразуя ее. С отделением ремесла от земледелия город обретает значение самостоятельной экономической силы, которая позволяет ему стимулировать и экономический рост деревни, ее приобщение к цивилизованным формам труда и быта. И когда мы сегодня пытаемся — в который раз?! — перейти к рыночной экономике, начинать надо с города, с создания и упрочения городской экономики и городской культуры.

Сейчас мы ратуем за хозяйственную самостоятельность крестьянина (с возвращением ему земли) за его право вести дело так, как ему представляется нужным. Но ставя задачу создания рыночной экономики, важно понимать, какая, собственно, самостоятельность способствует этому. Самостоятельность, она ведь тоже разная. Есть самостоятельность натурального или полунатурального хозяина, который основной продукт производит для себя и только излишек везет на рынок. И есть самостоятельность товарного производителя, фермера, хуторянина, который целиком ориентирован на рынок. Для первого важен продукт в его натуральном виде, для второго — получаемый от его продажи экономический доход. Переход сельского хозяйства к рыночной системе возможен, естественно, лишь на втором пути.

Мышление, психология товарного производителя — нечто совсем иное, чем мышление крестьянина, занятого натуральным производством. Одно дело видеть в хлебе — каравай, в корове — Зорьку, в козе — Машку; совсем другое — видеть в них еще и стоимость, измеряемую денежными знаками. Для крестьянина важно, конечно, чувствовать свою близость к природе, почитать и любить землю как свою «матушку-кормилицу» (о чем с городским умилением пишут наши авторы-«деревешцики»), но с экономической точки зрения важно еще видеть в земле своеобразный банк, в который вложены деньги, приносящие доход (ренту). И такое меркантильное, прагматическое, расчетливое отношение к земле намного полезнее для той же земли, чем простое чувство естественной сращенности с ней, якобы генетически врожденное каждому крестьянину. Выработка экономического сознания — целый культурный переворот в истории каждого народа. И не все из них смогли преодолеть тот барьер, который отделяет натуральное хозяйство от товарного.

Русский крестьянин в массе своей не был товаропроизводителем, не имел опыта самостоятельного экономического, то есть полностью ориентированного на рынок, хозяйствования. И это было в полной мере использовано властью в период массовой коллективизации. Последняя опиралась не только на прямой террор государства против крестьянства в целом, но и на психологию беднейшей его части. В процессе коллективизации и раскулачивания погибла экономически наиболее жизнеспособная часть сельского населения. В этом смысле коллективизация явилась победой натурального хозяйства (потому и вернувшегося к состоянию своей крепостной зависимости от государства) над товарным, натуральной повинности над рыночным доходом.

Тот, кто сегодня ратует за сохранение «крестьянской цивилизации» в ее патриархальной чистоте и незатронутости городской культурой, должен понимать, что она в таком виде рано или поздно станет объектом самой жестокой внеэкономической эксплуатации со стороны государства, сопровождаемой, как это и произошло у нас, эксцессами насильственного отчуждения крестьян от земли и их прямого подчинения административной власти города. Нашу деревню погубил не город как таковой, а неразвитый, нецивилизованный город (и те, кто его представлял), который, не видя в деревне экономически равноправного себе партнера, мнил себя по отношению к ней лишь начальствующей инстанцией, издающей распоряжения и приказы. Коллективизация есть прямое следствие государственного обобществления городской торговли, ремесла, промышленности, финансовой деятельности и всего того, что составляет основу городской цивилизации и культуры. Судьба деревни в современном обществе неразрывно связана с судьбой города, и крестьянину не будет хорошо, если плохо горожанину.

Становление современной торгово-промышленной, городской — цивилизации от ее первых шагов и до нашего времени происходило не только в контакте, но и в определенном конфликте с традиционной культурой земледельческого общества — культурой преимущественно крестьянской, или народной. «Противоположность между городом и деревней начинается вместе с переходом от варварства к цивилизации, от племенного строя к государству, от местной ограниченности к нации и проходит через всю историю цивилизации вплоть до нашего времени…» По существу, в этом высказывании зафиксирована одна из основных черт традиционной культуры — «местная ограниченность», которая противопоставляется нации. Будучи непрерывной и неизменной по оси времени, проходящей через бесконечную череду сменяющих друг друга поколений, эта культура оказывается локализованной, обособленной и замкнутой в пространственном измерении социального целого. Удивительная вещь: чем более прочный и устойчивый характер носит традиция, тем на более узком и социально ограниченном пространстве она проявляется.