Загрузка...Художественная литература и публицистика последних десятилетий во множестве обрисовала облики эскапистского существования. Внешне Многие из них вполне пристойны и в нравственном смысле подчас даже привлекательны, так как отказ от профессии, схождение с эскалатора карьерного продвижения, разрыв с трудовым коллективом, а в ряде случаев даже с семьей, с заботами о близких, шаги в сторону отшельничества и самозаточения мотивируются поиском «естественной жизни», незамутненных отношений с природой и людьми, необходимостью преодолеть привычные стереотипы поведения и мировосприятия, зависимость от техники, ряда навязчивых благ цивилизации.
В усугубленном виде моральные предписания квиетизма получают отражение и в деятельности различных придонных слоев общества (бичей, бомжей и т. п.), черпающих пополнение практически из всех социальных групп. Они демонстрируют мучительные хитросплетения человеческих трагедий с привязанностями к бродячему и разгульному образу жизни. Новый импульс получила и репутация хиппианского образа жизни (некоторые социологи полагают, что здесь мы сталкиваемся с циклическим процессом). Непринужденные «тусовки» хиппи с применением наркотиков, элементов йоги, поисками религиозной экстравагантности, романтикой путешествий, непротивленчества, свободой любви, пристрастием к некоторым направлениям рок-искусства оказываются способами закрепления и развития этой разновидности современной «этики недеяния».
Но те, кто ориентируется на такого рода безмятежную этику в момент небывалого напряжения и противоборства страстей, когда молчание и недеяние приобретают иногда даже зловещий смысл, являют собой недвусмысленный выбор. Он направлен не против общества вообще, как им мерещится, а против сил демократического обновления, поборников подлинной гуманизации человеческих отношений, насыщения их доброжелательством и любовью. Данное обстоятельство обнаруживается в рамках верований другого традиционного идеала — стоицизма.
Лишенный духа протеста и борьбы, зараженный ценностным дальтонизмом и не желающий даже свой уход из общества обратить против отчуждающих сил, квиетизм унижает человека рабской покорностью судьбе. В своих предельных выражениях он суть только смягченная форма самоубийства — смерть духовная предваряет смерть физическую. Капитулянтство перед суровостью мира и идеализированная лень не просто перечеркивают героическое начало в человеке, но и предопределяют сползание к аморализму, прикрытому демагогическими фразами о непричастности ко злу.
Стоицизм на свой лад перепрограммирует «критику общества», морального отчуждения, царства потребительства. Можно, оказывается, спасти свободу и не разрушить цельность, познав злосчастность судьбы человека, но при этом презрев роковые предсказания. Человек, согласно стоикам, в силах, не роняя достоинства, вознестись над судьбой. Стоический идеал ориентирует на постоянную мобилизацию воли, напряжение самодисциплины и на героическую решимость. Он повелевает не полагаться на «законы истории», подстраховывающие вашу борьбу и моральную чистоту, не доверять никаким политическим утопиям и заклинаниям любых идеологий. Перспектива должна быть выстроена внутренним усилием человека, естественно вытекать из его доброй воли и воплощаться в исполнении долга.
Каково же содержание доброй воли и долга, не окажутся ли они абстрактными призывами? Содержание воли и долга подсказывает моральная интуиция, и обретается оно человеком в ходе выполнения долга, а не выявляется заранее, не предшествует социальному действию. Только следование долгу при самых тяжелых и обескураживающих обстоятельствах позволяет обрести достоинство и утвердить величие человеческого духа. В них и заключено счастье, подлинная, ничем не омрачаемая довольность. Закованного в броню изоляционизма стоика нельзя чего-то лишить, пытаясь тем самым ввергнуть его в состояние страха и несчастности. Он чувствует себя независимым ни от общественного, ни от индивидуального произвола, готов повстречаться с самым затейливым и непредсказуемым зигзагом судьбы. Он готов к поражению, несмотря на свое осознаваемое превосходство над любым противником, но и готов к победе, которая ровным счетом ничего не может изменить. Почти как по Б. Пастернаку:
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.
Счастье стоика подкреплено презрением к жизненным благам, что, однако, не предполагает намеренного отказа от них: стоик не аскет! Личным примером он призван доказать верность тезиса о том, что счастье без остатка заключено в добродетели, что выработанное самим человеком стоическое отношение к страданиям способно придать смысл бесстрашному противостоянию судьбе, сохраняя философское спокойствие и в застенках сталинско-бериевского типа, и в обстановке повального разгула потребительства, и во враждебном окружении техносферы и всесильных организаций, и в застойной атмосфере экономического «отката», подрыва нравственных устоев, и в культурных резервациях различных анархо-гедонистических групп, шаек «фанатов», хиппианских «стай».
Думается, следование стоическому идеалу позволяет человеку сохранить шанс на торжество правды и совести. Такой шанс не может быть продемонстрирован и обоснован с помощью каких-то научно-теоретических средств. Он заключается в нравственном совершенствовании человека и его постоянной готовности оказать сопротивление злу, что открывает возможность для лавинообразной мутации массового сознания, возникновения новых умонастроений в самой, казалось бы, неприспособленной для прозрений обстановке. Наш народ, к примеру, многому научила собственная героическая и трагическая история, позволившая лучше понять, сколь пагубно думать, будто общественное развитие при социализме «обречено» на движение в сторону прогресса. Оказалось, что в социалистическом мире движение истории осуществляется отнюдь не гладко. Его невозможно без насилия над фактами представить вне крутых виражей, топтаний на месте и даже понятных шагов, вне напряженного столкновения различных тенденций и вариантов развития. При этом очень важно помнить, что исторический опыт, выношенный и выстраданный нами, свидетельствует против прекраснодушной идеи о всесилии нравственных принципов, их несокрушимости, способности служить гарантами против торжества зла, вторжения инфернальных (адских) начал. Как видим, здесь исторические реалии, факты не стыкуются со стоическим идеалом, заставляя признать, что благородные принципы, моральная стойкость сами нуждаются в убережении, в верных ориентирах, в социальной защите. Это хорошо было показано в антиутопиях О. Хаксли «Прекрасный новый мир», Е. И. Замятина «Мы», Дж. Оруэлла «1984 год». И все же стоит раскованнее, смелее, чем прежде, вникнуть в мотивацию стоицизма, восхититься благородными, героическими моментами в нем. Очень важно уметь обнаружить точки соприкосновения с ним в общем противоборстве с политическим аморализмом, обыденным цинизмом, капитулянтством и соглашательством за утверждение демократических и гуманистических принципов общественной нравственности.