Загрузка...Вряд ли, отдавая должное нэпу, стоит идеализировать этот непростой период нашей истории. Во всяком случае, временно допустив многообразие экономической активности «па местах», отнюдь не отказавшийся от своей доктрины центр твердо отодвигает эти места па вторые и третьи позиции. Строго говоря, только А. В. Чаянов и другие аграрники, впоследствии поплатившиеся за это головой, видели в местной традиции ведения хозяйства непреходящую ценность. За исключением П. Клюева, С. Есенина и еще нескольких «деревенских» поэтов, литературно-художественный авангард радостно включается в кампанию против «деревенского идиотизма». Архитекторы-конструктивисты, урбанисты и дезурбанисты вместе, упорно не желая опознать в традиционном российском городе реально сложившийся город-сад, город-огород, воспевают грядущее строительство нового «города-сада».
Напомним, в переломном 1925 году вернувшийся из эмиграции и потому более других способный к остраненному взгляду на окружающее Алексей Толстой публикует «Голубые города» страшное повествование о безумце Буженинове, сжигающем городок в отместку за неприятие его мечтаний. В том же году развертывается активная борьба с «национализмом» в культуре союзных республик. Тогда же Михаил Булгаков публикует «Собачье сердце», провидя неизбежное вытеснение несвободных от некоторой все же наивности Швондеров племенем Шариковых, рассылаемых во все концы страны для приведения многообразия ее мест к «единому знаменателю». В том же году М. Горький, прочтя на далеком Капри роман (\’.. А. Клычкова «Сахарный немец», отнюдь не ограничивается литературной полемикой и взывает в письме Н. И. Бухарину о необходимости жесткой политической критики «кулацкой» идеологии. Бухарин вполне справился с задачей в «Злых заметках» (трагически оборвалась жизнь Есенина, но и Клюев и Клычков были уничтожены в 30-е годы).
Вместо многообразия деревень и малых городов по всей стране предполагалось учредить одинаковые, как фаланстеры, «агрогорода» с парками, зоосадами, планетариями и прочим. Еще в 1921 году, взывая к Западу о помощи голодающим, называя трагедию, нависшую над рабочим классом и интеллигенцией, Горький «забывает» о крестьянах, которых любил именовать «полу-дикими, глупыми, тяжелыми людьми русских сел и деревень». Еще в 1923 году пролеткультовский идеолог В. Ф. Плетнев определил «индивидуальность как винтик в системе грандиозной машины СССР». В 1929 году давно разработанные проекты начинают воплощаться в жизнь, и архитектор И. Николаев строит студенческий дом-коммуну на 2000 человек, где при развитой общественной части жилые комнаты уже превратились в «спальные ячейки» размером 2,7X2,4 м.
Сталинское раскрестьянивание страны было хорошо подготовленным актом, «двадцатипятитысячники», воспетые в «Поднятой целине» М. Шолохова, могли казаться боевым авангардом, но в действительности были уже арьергардными силами особого назначения — для подчистки случайно уцелевшего.
Известное постановление ЦК ВКП (б) «О работе по перестройке быта» 1930 года положило конец дискуссиям (заметим, что слово «дискуссия» стало к тому времени скверным, ибо дискуссии «навязывались» оппозицией). В постановлении констатировалось: «…наряду с ростом движения за социалистический быт имеют место крайне необоснованные полуфантастические, а поэтому чрезвычайно вредные попытки отдельных товарищей (Сабсович, отчасти Ларин и др. Лет.) «одним прыжком» перескочить через те преграды па пути к социалистическому переустройству быта, которые коренятся, с одной стороны, в экономической и культурной отсталости страны, а с другой — в необходимости в данный момент сосредоточить максимум ресурсов на быстрейшей индустриализации страны… К таким попыткам некоторых работников, скрывающих под «левой фразой» свою оппортунистическую сущность, относятся появившиеся за последнее время в печати проекты перепланирования существующих городов и перестройки новых, исключительно за счет государства, с немедленным и полным обобществлением всех сторон быта трудящихся: питания, жилья, воспитания детей, с отделением их от родителей, с устранением бытовых связей членов семьи и административным запретом индивидуального приготовления пищи и др. Проведение этих вредных, утопических начинаний, не учитывающих материальных ресурсов страны и степени подготовленности населения, привело бы к громадной растрате средств и жестокой дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта».
Очень любопытный текст. При первом его чтении может возникнуть ощущение простого возврата к здравому смыслу, отказа от всякой крайности. При втором чтении на передний план выступает уже традиционный тон политических инвектив с форсированием слова «вредный», генетически сопряженного со словом «вредительство». При третьем — вспоминается статья Сталина «Головокружение от успехов» и характерный рисунок оруэлловского «двоемыслия»: само содержание идей «обобществления быта» не подвергается сомнению, они лишь относятся в некое будущее, тогда как в мире актуального дано понять, что серьезных капиталовложений в реконструкцию городов и жилищ ожидать не приходится. Уже типическим рефреном звучит выражение «за счет государства» — государство выступает в качестве надчеловеческой силы, которая обладает собственными средствами, а эти средства надлежит охранять от расхищения, заботясь о «правильном» их употреблении, причем эта правильность дискутированию уже не подлежит.
Сталинская модель индустриализации в связке с коллективизацией села, свойственный ей суперцентрализм осуществления, неотрывный от централизованной машины террора, естественным образом сопряжены с презрением к каким бы то ни было местным отличиям одной точки пространства страны от другой. Местные отличия подлежали безоговорочному выравниванию. Полное подчинение местных газет и журналов центральному контролю и постепенное реформирование их по единому образцу с подчинением горкомам — в результате чрезвычайное многообразие прессы первого революционного десятилетия быстро сводится па нет, и времена, когда в какой-нибудь Твери издавалось четыре журнала, быстро становятся опасной легендой. Решительное пресечение местных педагогических экспериментов, равно как и уничтожение «самовольных» коммун. Быстрое уничтожение частного и кооперативного строительного подряда сопровождалось постепенной ликвидацией индивидуальной или групповой практики проектирования. Монополия на проектирование генеральных планов реконструкции городов и сел, вообще на проектирование сколько-нибудь существенных построек целиком передается центру — Москве. Форсированное развитие радиофикации. Можно вспомнить в этой связи жестяную трубу в Платоновском «Котловане», изрыгающую нон-стоп единую для всей страны бодряческую программу. Разрастание централизованных структур общественных организаций, будь то ОСОАВИАХИМ, комсомол или пионерская организация… По сути дела, интенсивность массированной атаки всех человеческих чувств со стороны централизованных систем была столь велика, что не оставляла места для каких бы то ни было самостоятельных движений в культуре, даже если бы те не снимались другими средствами и по другим причинам.