Загрузка...…Семен Гаврилович с неудовольствием поглядел на листки в моих руках.
Это материал из доклада на конференции? Сейчас принято не читать по бумаге.
Он еще и недоволен… Но я честно предупредила, что цитаты и цифры придется мне прочесть. Собеседник мой, видно, из породы бесцеремонных людей. Видел же, что я не хочу поддаваться на его вопросы, активные наскоки. Потребитель какой-то всего, что ни встретит вокруг себя. Я не на шутку обиделась, вспомнила, что вчера еще была на больничном режиме. Пожалела, что вообще поехала в эту командировку, можно было неделю и переждать. Решила я тут же прекратить какое бы то ни было дальнейшее обсуждение. Собеседнику моему это дано было почувствовать. Он хотел что-то сказать, но удержался и вышел из купе.
Проснувшись утром, я нашла на столике записку, написанную крупными буквами на двух салфетках.
«Дорогая попутчица! Не такой уж я нахал, просто очень интересно было узнать про эти три книжки. Вы их проработали, а я нет, и не предвидится возможности. Сработал великий принцип экономии мышления. А в цепочке «университет — универмаг — универсам» все же что-то есть, правда? Может, общий знаменатель? Мы с вами обменялись. Вы мне информацию, я вам хохму. Взаимное потребление. Можете упомянуть в лекции, разрешаю. А вообще спасибо. С. Г.».
Бросали в вас когда-нибудь камни? Со мной это случилось однажды, несколько лет назад, когда я приехала читать лекцию в небольшое село неподалеку от Ярославля. Обычное село, с церковью XVIII века. Сельский клуб в ней и помещался, в бывшей церкви Петра и Павла. Тут-то и надлежало мне проводить беседу, или, как оповещала афиша, антирелигиозную лекцию. И был как раз день Петра и Павла — праздник церковного календаря, который в селе по старинке отмечали выпивкой немалое число стариков и старух.
У клуба, где висело объявление о лекции, я застала г. десяток пожилых женщин. Громко, в разухабистой манере они убеждали друг друга в том, что лекция состояться не должна: грех ведь. Дверь следует заколотить, а лектора прогнать. Нетвердые в ногах два мужика, понукаемые женщинами, уже забивали доской вход в клуб. Лектора встретили ворчанием: «Явилась, подколодная!» Какая-то более других прыткая старушка со словами «Ишь, нехристь!» подняла с земли камень и кинула его и меня. Брошенный слабой рукой, камень попал в плечо и соскользнул в грязь.
Дух захватило у меня, вчерашней студентки: клуб заколотили, камнем бросили, обозвали «нехристем». Романтично? Вмиг вспомнились рассказы факультетского декана: «Как в первые годы…» в церквах белые оружие прятали, кулаки — хлеб. Агитаторов подчас избивали, лекторское дело было опасным.
Ну а что сейчас, здесь? Поднять вопрос о плохой воспитательной работе среди бабок и дедов? На это университетского образования не надо, не надо ни курса психологии, ни истории общественной мысли. Возвести данный факт в степень и обобщить? Так ведь он нетипичный, это сегодня казус, недоразумение. Нынешние бабки и деды колхоз создавали, войну вытянули, да и сейчас здорово работают. Романтика-то, пожалуй, в том и состоит, чтобы провести этот разговор с теми самыми людьми, кто сейчас дверь заколачивает.
Я подняла брошенный в меня камень и подала его бабке:
— Вот, бабуся, вам билет в самый первый ряд.
Стоящие рядом два молодых парня засмеялись: «Вывернулась». Бабка в запале не заметила жеста, ответила на приглашение:
Страданния молодого лектора
— Да чтобы я пошла грехом себя марать!
— Пожалуй, — согласилась я, — можно и здесь поговорить, доя;дя пет, и опять же греха не будет.
Стал подходить народ на лекцию. Кто-то возмущался бабкиной выходкой, кто-то укорял пьяных: «Ладно баловать-то». Молодые парни пересмеивались, отдирали прибитую кое-как доску: «Через пять минут начнем».
Большой был соблазн — обобщить (для себя) этот случай, представить его образцом фанатизма. Можно просигнализировать. И чтобы меры приняли, и чтобы повысили уровень воспитательной работы.
Но мне виделся этот казус иначе. Фанатизм ни при чем. Просто безразличные к делу атеистического воспитания люди решили поставить атеистическую «галочку» и в день религиозного праздника провести «ударное» мероприятие. В лоб то есть: чтобы в церкви, чтобы афиша атеистическая. Однако из этого ничего не вышло. Получился бессодержательный, но громкий шум на всю деревню. И искусственное возбуждение страстей. Удобный повод побудить: зачем, мол, старух обижают, праздник им не дают справить спокойно: «Мало того, что церкву закрыли, еще назло и лекцию сделали!» Ну что ж, вытягивать эту ситуацию, значит, должен лектор.
Была это не то лекция, не то беседа, не то вечер вопросов и ответов — сначала под открытым небом, потом в здании, когда дождь все-таки пошел.
Тема в афише была объявлена как антирелигиозная, но толковали обо всем — и о международной обстановке, и о космосе, и о том, какие песни сейчас в моде. Потом перешли к местным делам: про неполадки на консервном заводе, где работало большинство присутствующих. Каждый пропагандист и лектор знает, о чем бы с трибуны ни говорить, а вопрос-рассуждение: «Почему непорядки и что нужно сделать, чтобы было лучше?» — всегда наготове у присутствующих, потому что в жизни очень редко бывает, чтобы все было гладко. А дальше — и о месте человека в жизни: «На что способен, что в силах изменить человек?» И надо ли вмешиваться, чтобы изменить…
Спокойная коренастая женщина встала и заговорила с места. Это был не вопрос — скорее выступление, размышление вслух.
— Поместили у нас тут на доску Почета за хорошую работу человека, а потом портрет сняли: узнали, что он верующий.
Мне надлежит комментировать. Я рассказываю про ленинские принципы отношения к верующему человеку, о воспитательной работе, которая строится на уважении к личности, на умении убеждать, вести мировоззренческий спор. Против неправильной идеи, за человека.
Этот переход к вопросу о религии и затянул беседу нашу за полночь. Вопросы, реплики, суждения отражали не сегодня родившиеся мысли: может ли религия не мешать человеку нашего общества в его делах, какую вообще она роль играет в жизни человека, почему он обращается к религии?
Те же размышления встречаем мы в письмах-откликах читателей на материалы, касающиеся религии, церкви, религиозной морали.
Сам факт веры в бога для разных верующих имеет не одинаковый смысл и значение. Для многих посещающих церковь, мечеть, молельный дом или костел религиозность не является в жизни определяющим началом. Часто это скорее бытовая традиция, воспринятая в семье, где еще гнездится угасающая вера. Для других религиозность представляет мир особых переживаний и чувств, который сознательно ли, по пастырской ли, по родительской ли воле в той или иной мере отрешен от среды, где человек живет повседневно. А иногда и противостоит миру социальных отношений, требованиям, критериям, порядкам и принципам нашего общества. В этом случае мы имеем дело с фанатиками, с церковниками самого реакционного толка.
Карл Маркс, называя религиозное сознание иллюзорным, извращенным, писал, что это «самосознание и самочувствование человека, который или еще не обрел себя, или уже снова себя потерял». Верующий, погрузившийся в мир религиозных иллюзий и переживаний, как раз и есть тот человек, который не нашел или потерял свое место в обществе, мире, в отношениях с другими людьми.
Лекторам часто приходится беседовать со своими слушателями. Нередко они задумываются о том, что верующие далеки от нашей жизни. Пастыри нередко стремятся отколоть их от неверующих, делят людей на «чистых» и «нечистых». Тут подчас продуманное и целенаправленное стремление противопоставить тех и других, внушить верующим ощущение своей чуждости остальным. И одновременно — чувство превосходства над «нехристями». Это претит верующим и, случается, побуждает их порвать с церковью.
Культивировать «исключительность» верующего — это и означает возводить стену между человеком и обществом, между человеком и миром. Религиозное «микробратство» — это братство с отрицательным знаком, оно против инаковерующих, против неверующих. Здесь царит групповая мораль, ее установления и запреты приходят в столкновение — порой драматическое столкновение — с теми понятиями, правилами, моралью, по которой живет социалистическое общество.
«Они атеисты, их порядки не наши», «Они нам не указ», «У них свои законы» — это лежит в основе разделения на «чистых» и «нечистых».
Атеисты такого разделения не проводят. Они пытаются помочь всякому верующему разобраться в себе, в мире, в своих отношениях с обществом, снять противопоставление человека человеку, человека — миру, помогают найти свое место в жизни, утверждают социальную ценность человека. Тот, кто беседует с верующим, размышляющим о религии, слышит множество рассказов о плодотворности такой помощи и такого общения.
Написать эти слова просто, а в жизни все куда сложнее. Переход от одной системы воззрений, от одних убеждений к другим — это трудная ломка, порой душевная драма. И овраги-то встречаются там, где голоса разума и сердца слушать не хотят. Разуму нередко противопоставляют произвол, фанатизм, жертвами которого прежде всего оказываются дети.
Мне довелось познакомиться с редакционной почтой одной газеты.
«Я пионерка и скоро должна вступить в комсомол, — пишет четырнадцатилетняя ученица 7-го класса из Ростовской области, — учусь хорошо, я хочу быть актрисой и имею похвальные листы за художественную самодеятельность. В школу мамка не пускает меня и брата, говорит, что без пользы эта школа, надо богу молиться. Дорогая редакция, помогите! Ведь я хочу учиться!»
«Мамка не пускает…» Никто не вправе навязывать религиозные воззрения юным умам и душам. Это звучит, пожалуй, лейтмотивом бесед да и писем-откликов на атеистические материалы в газетах.
«Мучайся сам, тащи эту ношу всю свою жизнь за собой, раз уж не в силах избавиться от нее. Но других людей, детей своих оставь в покое», — пишет шофер Эдуард Калнинь из села Андреевна Днепропетровской области.
…Ну а «запретительные меры» против религии? К принятию их призывают иные читательские письма. Вмешательство общественности, а когда надо, и судебных органов ставит преграды тем, кто религиозное чувство раздувает в религиозный фанатизм, кто использует веру для противопоставления человека миру.
Но борьба против религии — это прежде всего созидательное, доброе, позитивное дело. В. И. Ленин учил нас бороться против религии, ЗА человека. За полноту его жизни, его счастья. Культурную, просветительную, воспитательную деятельность общество направляет на избавление людей от необходимости обращаться за утешением к религии. Это главное.
Если человек держится какой-то религиозной веры, религиозных взглядов, принудительно «осчастливливать» его никто не будет.
Статья 52 Конституции СССР гарантирует гражданам право «исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду. Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещается», говорится в этой статье.
В нашем государстве функционируют духовные академии, семинарии, медресе. Духовные учебные заведения, как и другие религиозные учреждения, существуют именно для того, чтобы верующее меньшинство населения могло отправлять свои религиозные потребности. Это атрибут демократии. И закон не позволяет ущемлять права верующих, что пытаются делать некоторые ретивые администраторы.
Из бесед, которые возникают после лекции, выносишь рассказы о жизненных ситуациях, о судьбах. А случается, идут к тебе с просьбой уладить «внутриобщинные», внутрицерковные дела. Верующие с полным доверием адресуют газете или через газету органам Советской власти просьбу: наведите, дескать, порядок, сами не можем, а церковные власти на сигналы не реагируют. У одной церковной активистки — члена «двадцатки» увидела я вырезку из журнала с текстом постановления ЦК и Совета Министров СССР о ликвидации ошибок и недостатков в атеистической работе. Висело оно рядом с божницей.
Разговор с теми, у кого сомнение, и с теми, кто является активным приверженцем религии, идет откровенно, всерьез, уважительно. И это, пожалуй, потому, что ныне серьезнее стали искать основу и корни идейных блужданий человека и его взаимоотношений с обществом, щедрее делятся духовными своими богатствами. Больше чем когда-либо ранее знают лекторы по атеизму историю религии, социологию, философию, свободно вступают в разговоры о самом содержании религии. Не боятся дискуссии, споров. Не боятся и того, что кому-то вдруг вздумается бросить то ли настоящий, то ли символический камень… Но пусть будет этот камень брошен до лекции, встречи, беседы. А не после!