Загрузка...
Таким образом, Хайек кратко изложил концепцию истории как непреднамеренного результата взаимодействия индивидуальных целей, возникающего по мере того, как люди пытаются решить личные проблемы в условиях ограниченности знания и ограниченности человеческого ума. В отдельных аспектах эта концепция похожа на представления тех ученых, о которых идет речь в «Историзме» Майнеке, и при ближайшем рассмотрении напрашивается вывод о том, что эти две традиции, возможно, уместнее воспринимать не по отдельности, а как одну и ту же идеальную традицию. Однако термин, использующийся у Майнеке, уже приобрел иное значение во время дискуссии, в ходе которой была установлена связь между эпистемологическими проблемами социальных наук и теми вехами в развитии экономической науки, которые были обречены на невнимание большинства исследователей, обращавшихся к этой теме. Это отмечал и Мизес. Под влиянием этих идей философия социальных наук австрийской школы стала развиваться в направлении, которое уводило ее в сторону от возможного результата того, что ее попытка привлечь внимание к открытиям экономической науки, касавшимся человеческой деятельности, потерпела поражение.
Таким образом, описание историцизма, содержащееся в двух основных главах «Контрреволюции науки», является наиболее аналитическим из его описаний, предложенных Хайеком. В его более поздних работах, прежде всего в «Пагубной самонадеянности», этот термин не упоминается, однако в них можно найти массу отсылок к этой проблеме, а также дополнительные разъяснения и комментарии, которые, впрочем, мало что меняют в первоначальном описании. Важно отметить ту историческую и концептуальную форму, в рамках которой была выработана эволюционистская теория истории и социальных институтов (включая язык, традиции, право, разум и мораль), а также перечень мыслителей, которым эволюционизм Хайека более всего обязан: Мандевиль, Юм, Смит, Бёрк, Савиньи и Менгер.
В этой работе, также как и в «Исследованиях по философии, политике и экономике» («Studies in Philosophy, Politics and Economics») и «Новых Исследованиях по философии, политике, экономике и истории идей» («New Studies in Philosophy, Politics Economics and the History о Ideas»), концепция Хайека, как можно судить по встречающимся в них комментариям, не претерпела изменений. Не изменилась и его оценка этого явления; он по-прежнему в основном рассматривал историцизм как нечто, близкое позитивизму. У такой точки зрения имеются значительные исторические и теоретические достоинства, однако с ней связано более или менее полное пренебрежение герменевтическим компонентом историзма и вопросами его эволюции, которыми успешно занимался Ганс Альберт. В «Трактате о критическом разуме» (Hans Albert «Traktat uber kritische Vernunft») он назвал герменевтический тип историзма новой формой немецкой идеологии и даже «попыткой распространить модель анализа текста на реальность в целом и возвести спекулятивный стиль теологии в ранг философского идеала». Ввиду того, что Альберт критиковал историзм методологического и позитивистского типа, опираясь на австрийскую и попперианскую традицию, а также ввиду того, что он включил в рассмотрение и герменевтический тип историзма, понимаемый как использование концептуальных инструментов в традиции Гегеля и Хайдеггера с целью преобразовать научное знание в «служанку теологии», его критический рационализм стал завершающей фазой развития того, что можно назвать природой австрийской критики историцизма. С теоретической точки зрения это было важным достижением, особенно в то время, когда рецепция герменевтики среди американских учеников Мизеса сочеталась с модой на психологизм, под влиянием которого проблема специфики вклада представителей австрийской школы в теоретические социальные науки, казалось, отошла далеко на второй план.