Загрузка...Ты не должен умерщвлять себя, чтобы смерть не произошла таким образом; ибо если уйти так, то будешь обладать тем, что и заставило тебя уйти отсюда, и уход [в этом случае] является переходом в другое место. Однако душа ожидает, пока тело не отделится от нее всецело; ведь тогда душе нет необходимости отделяться, но она всецело вне него.
Но как удаляется тело? Оно удаляется, когда ничто из телесного не связывает душу, когда телесное более не способно связывать ее, поскольку его гармония уже не существует; а ведь, обладая гармонией, телесное владело и душой. Но что, если некто задумал бы погубить тело? Он совершил бы насилие и ушел бы сам, не отпустив тела; и губя его, он не лишен страсти, но [движим] либо недовольством, либо скорбью, либо гневом; а так поступать нельзя. Но что, если некто ощутил начало помешательства? Скорее это относилось бы не к дельному человеку; но если это все же случилось бы, дельный [человек] отнес бы случившееся к неизбежным вещам и к избранным по обстоятельствам, а не к просто избранным. Ведь и применение яда ради отделения души, пожалуй, не прилично душе. И если каждому даровано определенное судьбой время, упреждать последнее не будет делом счастливым, если это не необходимо, как мы говорим. Если же каковым каждый отходит, таковой чин он и получает [после смерти], то, пока наши успехи возрастают, не следует лишать себя жизни.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 «έξαγογή» имеет смысл вывоза чего-либо или изгнания. Однако думаем, что в данном случае название корректнее будет перевести как «уход из жизни», ибо в поздней античности настоящий термин употреблялся именно в таком смысле. В данном трактате Плотин рассматривает только один из способов ухода из жизни — самоубийство.
Тема самоубийства важна для любой этической концепции, а уж особенно для этической концепции, подобной платоновской. Когда Платон в диалоге Федон вещает устами Сократа, что философствование есть приуготовление к смерти как высшей избавительнице, что именно событие смерти позволит душе, ставшей чистой и свободной, совершать подлинное познание, естественно встает вопрос о самоубийстве, как «козырной карте»,
всегда имеющейся у человека в рукаве. Совершение самоубийства, как представляется, освобождает человека от тягот и соблазнов земного пути, разом вознося его в сонм небожителей. Сократ вынужден объяснять, почему он не принимает идеи самоубийства. Во-первых, по той причине, что тело — дар богов, наших владык, отказываться от которого — грех. Во-вторых же, тело — своего рода испытание, взирая на результаты которого боги определяют вид нашего загробного существования (см.: Федон, 62а; 108b-с).
2 То есть в результате самовольного прекращения жизни. Михаил Пселл утверждал, что начало данного трактата является фрагментом из Халдейских оракулов.
3 По мнению Пселла, такая душа сохраняет в себе элемент страстной жизни; однако думаем, что следующая ниже часть предложения показывает больший натурализм метафоры Плотина: душа самоубийцы сохраняет связь с телом и обладает неким материальным обликом.
4 Отсюда и проистекают «мытарства» души самоубийцы, которая таким насильственным действием доказывает не свободу, но свою зависимость от тела, становясь «телоподобной» (ср. распространенные предания о привидениях, которые чаще всего являются страждущими избавления душами самоубийц).
5 Здесь Плотин выходит за рамки «федоновской» интерпретации отношения души и тела. С одной стороны, гармония, о которой идет речь в настоящем трактате, — та, что обсуждается Сократом при анализе пифагорейского определения души (как гармонии элементов тела — см. 92а и сл.). В платонической традиции гармония телесных элементов понималась, как аналогия совершенства бестелесной сущности души. Пока тело подражает душе, оно способно существовать: памятуя
об аристотелевском понимании души как первой энтелехии тела, мы можем понять, в каком направлении развивалось платоническое осмысление рассуждений Платона о пифагорейском определении души: не сама душа — гармония, но тело, стремясь сохранять себя, уподобляясь высшему, удерживает себя гармонией.
Однако, с другой стороны, связывание телом души имеет результатом появление еще одной гармонии — души и тела, как двух различных элементов (но именно элементов, а не рядоположенных частей). Тогда мы должны говорить о существе, которое естественно пребывает единым, хотя и двусоставным, — то есть о человеке, являющемся «кентавром», поскольку он включает в себя и душу, и тело. Лишь когда это единство перестает быть естественным, то есть когда согласно порядку времен разрушается гармония телесного носителя, которая является условием возможности гармонии души и тела, тогда от «кентавра» отделяется высшая составляющая — душа. Это «синтетическое» представление о человеке совершенно по-иному ставит вопрос о волевом начале: ясно, что «я» составного существа определяемо к поступку значительно более сложным комплексом условий, чем «чистая душа».
6 «Дельный» («серьезный») человек (σπουδαίος) — часто встречающееся у Плотина обозначение лучшего рода людей, которые не ограничиваются словесными рассуждениями о благе и добродетели, но достигают подлинного гносиса и воплощают его на практике. Ср.: Enn. II. 9. 9.
7 Речь идет о стоической концепции «согласия», то есть такого расположения души, которое сопровождает не только анализ представления, но и все ситуации в нашей практической жизни, когда мы выступаем в качестве претерпевающих существ. Поскольку мы изначально расположены быть, само бытие входит в наше существо и через «первую причину» (душу), и через судьбу (то есть внешнюю детерминированнность). В одних случаях причиной нашего состояния является выбор, который мы не можем не совершить, например — ампутация руки в случае, если она поражена гангреной. В других же у нас нет возможности выбирать; например, в случае унаследованного безумия. Тогда это — неизбежность, с которой мы все равно вынужденно соглашаемся: однако данная неизбежность имела место не в результате нашего выбора, а «по обстоятельствам».
8 Не на Аристотеля ли намекает здесь Плотин? Известна одна из версий его смерти, согласно которой Ста-гирит покончил жизнь самоубийством, выпив чашу аконита.
9 Ср.: Федон, 107d: «Ведь душа не уносит с собою в Аид ничего, кроме воспитания и образа жизни, и они-то, говорят, доставляют умершему либо неоценимую
пользу, либо чинят непоправимый вред с самого начала его пути в загробный мир» (Перевод С. П. Маркиша).
10 Поздний неоплатоник Элий поясняет, что в данном трактате речь идет о споре Плотина со стоической концепцией «разумных уходов из жизни» (εύλογον εξ(νγωγης), отрицая все пять предусмотренных стоиками случаев. Эта концепция базируется, по мнению Элия, на неправильном понимании заботы божества о человеке: совершающий самоубийство поступает так, как будто божество не думает о нас и удалено от людей, хотя оно на самом деле постоянно интимно близко человеку, не оставляя его никогда. Люди, стремящиеся уйти из жизни, похожи на летучих мышей, которые бегут от солнечного света и не освещены им, однако не по воле бога, а по своей собственной воле. На самом же деле просвещенный и мудрый человек постоянно ощущает присутствие божества рядом с собой (имеется в виду, например, демон Сократа). См.: Elias. Prolegomena, VI. 15. 23-16. 2.
Впрочем, мы видим, что Плотин в принципе не отвергает уход из жизни, ибо с формальной точки зрения героический поступок на войне, во время противостояния тирану или, как это было в случае с Сократом, толпе, так же может быть рассмотрен как самоубийство. Однако подобные случаи являются уже не проявлением зависимости от тела, а, наоборот, власти над ним и над его стремлением к самосохранению любой ценой.