Загрузка...Смутная эпоха пройдет. Пора сбросить внешние покровы и обнаружить истинную сущность вещей, истинные реальности. Н. БЕРДЯЕВ
Предлагаемое читателю размышление, выраженное в форме диалога, продиктовано желанием его участников (авторов) привлечь внимание к некоторым новым аспектам традиционной темы сознания, связанным с революционным обновлением советского общества. Речь идет о перестройке сознания, представляющей собой совершенно новую научную проблему. По-разному оценивая одни и те же явления, процессы, авторы единодушны в утверждении созидательной функции философии, способной осознать, понять главное — только свободный и самостоятельный человек становится творцом новых общественных ситуаций, может преобразовать мир коллективной безответственности в мир созидательной индивидуальной сознательности.
ПЕРЕСТРОЙКА СОЗНАНИЯ — ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ?
Б. И. Толстых. Начать следовало бы с такой констатации. Вряд ли кто-нибудь станет возражать против утверждения, что перестройка сознания является предпосылкой и условием общественного процесса перестройки вообще. Однако под изменением сознания чаще всего подразумевают замену одних представлений — старых, изживших себя, консервативных другими — новыми, прогрессивными, революционными идеями и представлениями. Логика рассуждений простая: в человеческой деятельности все начинается с головы и в голове, с создания идеального плана, чертежа, программы действий, и любая революция, будь то буржуазная или социалистическая, задумывается, репетируется, «готовится» в мысли, прежде чем происходит на практике. Поскольку речь идет о целеполагании как прерогативе и функции человеческого сознания, о его способности моделировать и прогнозировать ход событий, работа «головы», новое мышление действительно выходит на первый план, выступают отправным пунктом процесса перестройки.
Все так. Но почему от «критики словом» общество так трудно, медленно и вяло, с какой-то внутренней неохотой переходит к «критике делом», к реальному обновлению всего своего жизнеустройства? Может быть, перестройка не стала еще актом сознания многих людей, и тогда все дело в том, чтобы по хорошо известной нам методе и практике «усилить идеологическую, разъяснительную и воспитательную работу»?! А не находимся ли мы все еще в плену (не сознавая этого) определенного, укорененного практикой нескольких десятилетий способа и типа связи сознания с бытием, идеального с реальным, методологию и смысл которого в свое время хорошо раскрыли Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии», критикуя некоторых последователей Гегеля? Как известно, младогегельянцы исходили из того, что отношения, действия, поведение людей являются продуктом их сознания и потому изменение действительности для них сводилось к преодолению всякого рода «иллюзий сознания». Убежденные в своей революционности, они предъявляли людям чисто моральное требование «заменить их теперешнее сознание человеческим, критическим или эгоистическим, сознанием и таким путем устранить стесняющие их границы». Однако на деле, отмечали Маркс и Энгельс, ничего, кроме новых слов, «фраз», младогегельянцы предложить не могли и ни одному из них не приходило в голову задать себе вопрос о связи тогдашней немецкой философии, олицетворяющей общественное сознание того времени, с немецкой действительностью и о связи их критики с их собственной материальной средой и интересами.
Методология подобного рода весьма живуча, воспроизводится с завидным постоянством поныне, отодвигая на задний план анализ сознания как осознанного бытия. Деформированная распространением идеологического фетишизма и схоластического теоретизирования (игра в дефиниции, так называемый категориальный анализ и пр.), эта формула редко оказывается «руководством к действию», а если вспоминается, то в виде заклинательной фразы, «цитаты». Может быть, она изжила себя, устарела?
Ф. Т. Михайлов. Марксизм не сумма предписаний, рецептов и выводов, годных на все времена. Это продуктивный способ анализа исторической действительности, теоретически осмысливаемой в ей же присущих формах, сознательно, логически обоснованно используемых в качестве категории мышления. Но как же легко отказываются от него те, кто, сопоставляя с откровениями сегодняшних дней сталинский катехизис — четвертую главу «Краткого курса» (не отринутую за все прошедшие десятилетия, лишь обросшую пухлыми телесами бесчисленных комментариев и вузовских учебников), убеждаются сами и других стремятся убедить в «несовпадении теории марксизма с действительностью». И, что совсем уже забавно, корни такого несовпадения начинают искать не в действительности (что было бы для марксиста естественно), а исключительно лишь в «теоретических ошибках Маркса».
Выстраивается весьма забавная последовательность суждений: руководящая партия — партия убежденных марксистов; именно она воплощала в жизнь учение Маркса о диктатуре пролетариата, чья мессианская роль, по идее, мол, самого Маркса, неизбежно обрекает эксплуататорские классы на исчезновение (читай — уничтожение) как раз в то время, пока все другие выстраиваются в ряд в кильватере его, пролетариата, победного шествия к царству свободы от всех форм отчуждения. Но к чему привела нас партия ясно, следовательно, для исправления положения прежде всего необходимо найти «ахиллесову пяту» в учении Маркса. И ищут, и находят. Находят в цитатах, давно уже изъятых из контекста политических и идеологических битв XIX столетия и приспособленных идеологией казарменного социализма «на все времена» для оправдания диктатуры «рыцарей ордена», охраняющего частную собственность на всю землю и главные средства производства бывшей Российской империи. Затем и частную собственность «пролетарского (впоследствии — «общенародного») государства.
Не просто сознание — теоретическое сознание, видите ли, оказывается виновато в том, что в стихии кровавых битв за землю, за власть, за глубинно личностные, но все еще кардинально частные интересы столкнулись массы в гражданскую войну. В том, что тонкий слой промышленных рабочих России был в ней перемолот, а затем репрессиями «по зернышку» выбирался из хлынувшей в города великой силы деклассированных «победителей». В том, что творец истории — народ, а точнее, все составляющие его и друг другу противодействующие общности, так и не успевшие «овладеть теорией» настолько, чтобы она стала «материальной силой», повинуясь собственным интересам, харизматически принимая лишь лозунги партий для отстаивания их в осознанном (как смертельно критическое) бытии, шел путем национальной катастрофы. В том, наконец, что на этом пути, не осознанно, но решительно защищаясь от нее, поддержал тех, кто смог понятно и почти бескомпромиссно ответить главной потребности главной социальной силы — трудящимся города и трудящимся собственникам земли в деревне, предлагая им заводы и всю землю на вечные времена. Тех, кто, осознав и чуть ли не печенкой почувствовав эту поддержку масс, нес «устойчивость и порядок» своей диктатурой, жадно впитывающей в свои структуры живой приток и пусть не образованных, далеких от какой-либо теории, но искренне влюбленных в «чистую деву революции» чевенгурцев и революционных люмпенов; ох, как охочих не столько даже власти, сколько безнаказанности всевластия над ближним своим…
Сознание Маркса, видишь ли, виновато в том! Маркс не пророк, и его теоретическая работа шла в «материале» его времени, его века. Но и истоки нашей трагедии им были предвидены (о чем сейчас так же немало написано) в какой-то мере именно потому, что в его теории — не предначертания ясновидца, а анализ исторических противоречий в фундаментальных процессах воспроизводства людьми своей жизни. Поэтому те, кто именно в бытии (всегда осознанном), не в идеях самих но себе, ищет корни, скажем, сталинщины, и не сознание сталкивает с сознанием, иными словами — те, кто в действительности ищет истоки кризиса, неизменно приходят к одной причине и единому основанию всех перекосов и застоев — к практическим действиям разных субъектов социальной активности, преследовавших свои групповые (частные) интересы. И исторические категории марксовой логики сами собой вплетаются в ткань мысли ищущих правды, а не оправдания.
В. И. Толстых. Поразительна лихость и, я бы сказал, познавательная безответственность, с какою ныне отказываются от марксизма (теории научного социализма), объявляя его устаревшим и ничего конструктивного не предлагая взамен. Скажем, вместо той же вышеназванной формулы «сознания как осознанного бытия» в современной публицистике и специальной литературе широко распространено представление, согласно которому суть перестройки состоит в изменении ценностно-смысловых и деятельностно-волевых структур сознания, а оно само является психологией людей плюс идеологической работой соответствующих ведомств и учреждений. Общественное сознание оказывается чем-то вроде вместилища ценностей, идей, идеалов, мировоззренческих установок и т. д., которые достаточно переосмыслить и переориентировать, чтобы «застойное» мышление превратилось в «перестроечное». Такой подход, способный увлечь кого-то своей объяснительной доступностью, игнорирует то неявное, скрытое от поверхностного взгляда обстоятельство, что основы сознания коренятся в действительности, уходят глубоко в бытие, осознанием которого и ничем другим и является сознание. Это старое-престарое заблуждение — полагать, что если какое-то действие совершается при помощи мышления, при его посредстве, то оно, это действие, в конечном счете и основывается на мышлении. Полемика, идущая по теме перестройки, убедительно демонстрирует крах всех попыток объяснить природу и характер решаемых обществом проблем застоем в мышлении, вывести их из сознания — нашего сегодняшнего или сознания предшествующих периодов — вместо того чтобы проникнуть в более «отдаленные» от мышления «независимые источники» (Ф. Энгельс), обратившись к фактам и событиям реальной истории, которую сейчас нам предстоит заново осмыслить.