Загрузка...Однако яд современного большевизма действует и в более глубокой сфере души. Он есть явление духовной культуры — и притом явление разложения и гибели.
Современный большевизм отличается от сходных явлений истории тем, что он вырастает из сознательного воинствующего материализма. Он есть не просто душевное состояние, он есть не только политический строй Он есть прежде всего доктрина, теория, учение и, далее, соответствующая этой доктрине фанатическая одержимость Доктрина эта состоит в отрицании всего, что нематериально и нетелесно, человеческой души, с се свободой и бессмертием, человеческой духовности и вырастающей из нее внутренней и внешней культуры, высшего смысла, присущего человеку и миру, Божества, веры, религии и церкви. Кроме материи, тела и телесных потребностей (якобы) ничего нет.
Человек есть высшее животное, происходящее от человекообразной обезьяны и отличающееся от нее только употреблением орудии и ведением хозяйства. Вся жизнь человека определяется хозяйством и хозяйственным производством. Кто владеет орудиями производства на праве частной собственности, тот угнетает и эксплуатирует других, поэтому все орудия производства (земля, скот, фабрики, машины, станки, пути и средства сообщения) должны быть общими. Люди делятся на социальные классы по тому, владеют они орудиями производства или нет Классы борются друг с другом не на живот, а на смерть В этой борьбе пролетариат, т. е. рабочий класс, лишенный орудий производства, должен победить, восстанием он начнет гражданскую войну, в гражданской воине он захватит власть и руками «своей» (коммунистической) партии перестроит всю личную и общественную жизнь людей Другие классы будут лишены собственности и пролетаризованы, промышленники, купцы, помещики и интеллигенты — сразу, духовенство и крестьяне — постепенно Все сопротивляющиеся будут казнены, все неприспособившиеся — вымрут от голода или на принудительных работах. Всюду останется один пролетариат религия исчезнет, индивидуальной семьи не будет, нации смешаются и утратят свои особенности, все будут говорить на общем новом языке (Сталин) Все хозяйственное производство станет машинным и будет организовано планомерно, из единого центра, так же — обмен и распределение. Денег не будет, из золота сделают отхожие места (Ленин). Все будут равны и будут беспрепятственно удовлетворять все свои потребности.
Но главное — будет «переделана» человеческая душа: она освободится от всякой духовности, которая (якобы) есть не что иное, как система вредных предрассудков. Вместе с тем она отделается от всех индивидуальных особенностей, от всякого личного своеобразия, которое было вызвано к жизни делением людей на классы. Живя и работая одинаково, люди станут равны не только внешне, но и внутренне: все будут материалистами, безбожниками и коммунистами: все будут сообща всем владеть или же пользоваться; жены и дети будут общие; дети будут воспитываться государством и не будут знать своих родителей. И так все будут — в покорности и равенстве — мало работать и «наслаждаться» земной жизнью.
Для того чтобы переделать человеческие души, необходимо разрушить прежний душевный уклад и подорвать все старые духовные основы: надо постепенно порвать — то уговором, то примером, то угрозой — все путы и удержки общечеловеческой морали; надо революционно разложить души людей; внушить им «дерзновение»; соблазнить их высшей безнаказанностью; убедить их в том, что они «молятся пустым небесам» и что «не Бог создал человека, а человек создал своего бога» (Ярославский); надо заразить их идеею вседозволенности; — и затем угрозой, примером и доказательством выработать в них новую коммунистическую безбожную и аморальную душу.
Такова социальная и духовная сущность большевистски-коммунистической доктрины, согласно которой большевики и ведут во всем мире свою пропаганду и подрывную работу. Отсюда уже ясна противодуховная природа этого учения и этой работы.
Дух есть начало внутреннего закона и меры; напротив, современный большевизм насаждает внутренний произвол и безотлагательность. Дух всегда несет человеку идею священного запрета и долга; большевизм проповедует духовное разнуздание, вседозволенность и безудерж. Дух открывает человеку путь к Богу, большевизм внушает ему безбожие и воинственную противорелигиозность. Дух утверждает в человеке высшее достоинство и взывает к его чести, большевизм соблазняет человека бесчестием и ведет его через унижения к рабству. Дух воспитывает в человеке характер, большевизм подменяет его слепым фанатизмом и свирепою одержимостью. Дух учит различать добро и зло, большевизм угашает это различие в понятии «классовой пользы пролетариата». Дух показывает человеку художественную красоту, большевизм ищет только классовых удовольствий и развлечений для пролетариата. Дух ищет истину и создает науку, большевизм заменяет науку мертвою схемою, штампованными банальностями марксизма. Дух утверждает в человеке своеобразную и самобытную личность, большевизм стремится погасить личность в коллективе, а ее своеобразие — во всеобщем принудительном уравнении. Дух дышит свободно и требует свободы; большевизм несет человеку страх, подавление и покорность. Дух взращивает в себе верное и глубокое правосознание, большевизм приучает душу к произволу, деспотизму и рабству. Дух говорит человеку о справедливости, большевизм учит следовать личному и классовому интересу. Дух освящает частную собственность творческим трудом, изобилием и щедростью, большевизм зовет к ограблению, приучает человека к безразлично-машинальному труду и дает ему нищенский паек. Дух освящает брак и семью — любовью и молитвою, большевизм снимает все святыни и запреты и губит семью в открытом многобрачии и кровосмешении. Дух творит национальную культуру, дает человеку родину и пробуждает в его душе патриотизм; большевизм ведет к национальному всесмешению, издевается над патриотизмом и зовет к предательскому интернационализму.
Дух на высшей ступени своей являет человеку Сына Божия и учит его молиться Небесному Отцу, большевизм, рожденный сынами погибели, ведет человека по путям кощунства к «отцу лжи» и его бездне.
Из этого уже ясно, что выступление современного большевизма есть одно из проявлений того великого религиозного кризиса, который переживает человечество за последние века. Сущность этого кризиса состоит в том, что человечество, с одной стороны, привыкло верить чувственному опыту (создающему естествознание и
технику) и рассудку (отвлеченно и самодовольно резонирующему по законам формальной логики); с другой стороны — разучилось верить духовному опыту и беречь свою бессознательную духовность. Небеса по-прежнему открыты человеку; но человек потерял к ним доступ, заблудившись в перепутиях и распутиях собственной души. Современный человек верит материи и рассудку, он ослеплен их доказательствами и ждет истины только от них. Он не замечает, что жизнь его становится благодаря этому узкой, плоской; что центр ее благодаря этому уже передвинулся из бессознательной глубины на поверхность дневного сознания, и что дневное сознание беспомощно, бескрыло; что оно не может ни ставить высшие цели жизни, ни вести к ним, ни строить дух, ни воспитывать характер. Современный человек пренебрегает своим бессознательным и, главное, его духовностью; он забросил и запустил его; а оно продолжало жить в духовной беспризорности, плутая по темным лесным тропинкам, уходя в глубину своей животности «по следу вепрей и волков»… Вот почему в современном человечестве ослабли и продолжают слабеть все органы бессознательной духовности; религиозная вера и молитва, сила прозрения и интуиции, чувство таинственного и священного, совесть, художественный вкус, чувство права и правосознание, чувство родины и семьи Именно вследствие этого современному человечеству, поскольку оно захвачено этим духовным кризисом, — нечего противопоставить большевизму. Ибо большевизм есть последовательный материализм, последовательная рассудочность и последовательная бездуховность.
Невозможно человеку жить без инстинкта. Но есть возможность жить инстинктом — неодухотворяя его. Это значит предоставить инстинкт его животности, и предоставить своему животному инстинкту и его эксцессам -преобладание и господство в жизни. Законченным проявлением этого будет большевизм, религиозным символом этого будет черная масса (попытка создать религиозный обряд из разнузданного бессознательного). Ибо человек, не одухотворяющий своего бессознательного — неминуемо становится рабом собственной животности.
Вот трагический смысл современного безверия, той последней и опаснейшей каверны, в которую вливается и которую разъедает яд современного большевизма. Современный «просвещенный» человек, с развитым сознанием и запущенным, безбожным бессознательным — не верит ни во что и не предан ничему высшему, он живет без Бога, без религии, без идеала и без идей; у него нет ничего такого, за что ему стоило бы умереть; а это значит, что ему не стоит жить тем, чем он живет. Вот почему его жизнь лишена пафоса и высшего смысла. И именно поэтому сатанинский пафос большевизма ему так опасен. Движимый этим разрушительным, сатанинским пафосом, большевик-коммунист борется не на живот, а на смерть; он способен не только умирать за свою противоестественную химеру и утопию, но и замучивать других, отвергающих ее. Напротив, современный «либеральный буржуа» озабочен прежде всего тем, чтобы сохранить свою жизнь и провести ее с наибольшим удобством; но умирать за это ему нет смысла; а остатки его «морали», давно уже выродившейся в лицемерносентиментальную бесхарактерность мешают ему даже оказывать настоящее сопротивление большевистскому напору. Поэтому он и не борется насмерть; поэтому шанс на победу не у него. Сатанинскому пафосу коммунизма — в современном мире — не противостоит религиозно-осмысленный пафос духовной личности, свободы и частной собственности.
Однако мало того, что современное образованное человечество, захваченное этим духовным кризисом, не борется с большевизмом; оно в значительной степени облегчает ему его пропаганду своим внутренним разложением.
Дело не только в том, что мировая интеллигенция, не имея своей идеи, «прислушивается» к гибельной идее коммунизма; и, не имея своего волевого пафоса, с интересом наблюдает одержимость и напор коммунистов. Это было бы психологически понятно: заблудившемуся и растерянному может импонировать самый дикий план, только потому, что он все-таки «план»; уверенность нередко внушает «уважение» безвольному человеку даже тогда, когда она есть лишь слепая самоуверенность. Дело в том, что духовно ослепший инстинкт не умеет ни отличить уверенно добра от зла, ни поддержать необходимую для всякой жизни форму бытия.
Этот своеобразный процесс смешения и разложения наблюдался и в русской интеллигенции в предреволюционную эпоху; и питался он из тех же корней и источников. Люди разучались понимать, где кончается святость и где начинается грех; в чем сущность религии и в чем сущность распутства; что такое искусство и почему оно не может и не должно превращаться в чувственное возбуждение и бесформенный хаос. На самых верхах русской интеллигенции образовался такой угол и такой уклон, где все понятия были перевернуты и все подходы были извращены; где священное совлекалось в блуд, и распутство принималось за нечто священное; где, по-карамазовски, стыд бесстыдно подмигивал, а бесстыдство притворялось стыдом; где кощунствовали о святом и целомудренном, а нецеломудренное «смаковали и размазывали». Соблазн духовного хлыстовства захватывал тогда — и религиозный: кружки, и философскую публицистику, и поэзию, и музыку, и политику, имея во всех этих областях своих ярких и зловещих представителей, духовно подготовляя все извращения русской революции и предвыявляя все ее надвигающиеся мерзости. Смута царила в интеллигенции прежде, чем она воцарилась в стране. Сначала водворилась духовная вседозволенность, и лишь затем — социально-политическая. Сначала растеряли духовные содержания, разложили духовную форму и забрели в духовное болото; а потом все поползло врозь, по всем швам; подточенное, изъеденное правосознание интеллигенции не могло уже нести бремя государственности.
Именно это духовное болото вседозволенности и разложения формы возникает за последние десятилетия там и сям среди мировой интеллигенции. От своей безбожной пустоты и скуки люди давно уже пытались искать развлечения во вседозволенности и бесформенности; сплин требовал невиданной жизненной остроты: снобизм гнал души в порочность. Коммунистическая пропаганда умеет давать все нужное сразу: и вседозволенность, и всесмешение, и жизненную остроту, и порочность. И вот люди начинают «интересоваться» советскими «успехами», советским «искусством», советской пропагандой и находить как раз то, чего им не хватает. И так, от безбожия и снобизма, соблазняясь невиданной «свободой» и новым бесчестием, — они медленно сползают в коммунистическое рабство.
Есть мировой закон, в силу которого за распущенностью следует порабощение: ибо тот, кто не умеет сам держать свой духовный хребет, — не сумеет отстоять и свою общественную свободу: он неминуемо станет рабом того, кто заставит его работать по-новому.
И вот большевизм несет человечеству своеобразное сочетание «свободы» и рабства. Эта большевистская «свобода» есть свобода от духа, от его благодатных содержаний, от его благотворных законов и от его необходимой формы — личного духовного характера. В этой «свободе» человеческая личность заживо разлагается и идет ко дну; она растворяется в болоте древнего до-культурного всесмешения; она возвращается к тем первобытным временам, когда человек жил ордою, пребывая душою в самых элементарных животных потребностях, наслаждаясь на низменном уровне и не ведая священных законов и запретов. Этот уровень душевной жизни, насаждаемой большевиками, лучше всего характеризуется тем, что они объявили веру и молитву — лицемерием, нравственность и целомудрие — предрассудком, а кровосмешение (сожительство между отцом и дочерью, матерью и сыном, братом и сестрою) — ненаказуемым. Эта «свобода» есть свобода разнуздания и вседозволенности. Она должна вознаградить человека за утраченную им свободу духовного и хозяйственного творчества: «отныне ты будешь работать, творить, верить и жить по приказу, за это тебе позволяется разнуздать свои страсти и насладиться свободою разврата» — вот смысл этого «освобождения». Морально-духовная вседозволенность должна компенсировать человека за его религиозное, хозяйственное и политическое порабощение. В этой вседозволенности человек становится рабом своего животного инстинкта и, следовательно, рабом того, кто разжигает этот инстинкт и потакает ему.
Так шло с самого начала революции. Первая ставка большевиков была на утомление от войны и на шкурный инстинкт. Вторая ставка их была на алчность, зависть, ненависть и мстительность. Третья на половую распущенность (законы о семье и браке) и на честолюбивый карьеризм нового пролетарского чиновничества («выдвиженцы»). Четвертая ставка готовится ныне на завоевательный авантюризм (подготовка всеевропейского грабежа) и инстинктивный шовинизм масс. Вся сущность большевистской революции состоит в разложении духа, разжигании страстей и порабощении распаленных душ. И вот, люди с разнузданными и распаленными страстями мечутся, как одержимые, по всей России и по всему миру; стращая сами себя, друг друга и все население для того, чтобы судорожными толчками проводить в жизнь — всеобщее духовное разложение и противоестественную, а потому и неосуществимую, коммунистическую утопию.
Им необходимо сначала разнуздать в душах некоммунистического большевика. Они стремятся духовно растлить человечество, чтобы ослабить его; ослабить — чтобы перелить, переплавить, перековать его на свой материалистически-безбожный и коммунистический образец.
Большевик силен во зле. Именно поэтому ему ненавистны все люди сильные в добре и он стремится, где только может, замучить или убить их. Ему годятся и люди слабые в добре — ибо он надеется напугать, поколебать и соблазнить их, довести их до предательства и поработить окончательно. Ему годятся и люди слабые во зле: он укрепит их в ожесточении и бесстыдстве; и присоединит их к своему победному шествию. Кого можно — он соблазняет и покупает; кого нельзя — он стремится оклеветать или убить.
Унижение — одно из главных его орудий: предавший унижен своим предательством и стал его добычей; продавшийся унижен своей подкупностью и не видит путей назад; испуганный унижен своим страхом; договаривающийся с ним — своим договором; молчащий — своим непротивленческим молчанием; просящий у него пощады — своею зависимостью и пресмыканием. Все они, по выражению коммунистов, — «поставлены на колени»; духовный хребет их сломлен; сопротивляться они уже не могут; остальное доделает борьба за существование, влияние среды и время.
Так всюду, во всем мире, где только имеется душевная каверна, большевик вливает в нее свой яд, подготовляя себе победу.