Загрузка...«Ой, дождь кончился!» — радостный Аленин вопль оглашает весь маленький дачный домик. Алена соскакивает с кровати и, не умывшись, не причесавшись, кидается в тесный коридорчик. С вешалок летят старые ватники, шапки, плащи. Алена не подбирает их с полу, что-то ищет под вещами. Слышен новый вопль, в руках у нее прыгалка, с прошлого года притаилась под старыми венками, наконец пришло время ей найтись.
Вчера вечером приехала на дачу семья, но только на неделю. Это из-за Алены: дача служит оздоровительным пунктом для нее, еще не оправившейся после ангины, а далее — великое путешествие всей семьей за рубеж, в Болгарию. Лену-Алену возьмут тоже, но это еще через неделю. А сейчас, с места в карьер прыгалка, прыгалка! Алена выскакивает на крыльцо, с крыльца на чуть высохшую площадку, уже освобожденную от осеннего лиственного мусора. Через секунду слышно, как свистит толстый веревочный шнур и, будто чавкая, ритмично хлещет землю. В окне появляется тетка. Дома ее зовут диковинно — Ага, сокращенно от Агриппины.
«Немедленно положи спортивный снаряд. Это после ангины! Одеваться, умываться, причесываться и марш за стол завтракать. Велено ведь высидеть в комнате? Горе мое, неслух!»
«Снаряд, снаряд, снаряд!» — вопит Лена, неистово прыгая. Она не может остановиться, хотя знает, что все будет доложено; и что свалены все вещи, и что, не умывшись, схватилась за прыгалку, и что передразнивала Агу. «Снаряд» — это сказано явно иронически, чуть не с издевкой… Ага расскажет про это «мапе». «Мапа» — так Алена зовет отца. Это методичный мапа все обозначает соответственно (то есть точно), называет прыгалку снарядом. Значит, получается, что не только Агу, но и отца передразнила Алена.
Опять неумеренность, опять через край… Ну и что?.. Мапа вечно призывает Алену к точности в выражениях, к умеренности в страстях и к порядку, вообще к порядку в жизни, а порядок — это когда все правильно названо. Правильно? Вот, пожалуйста, прыгалка —- снаряд.
И значит, Лена вовсе не «бесится», а занимается физкультурой. В ритме этих упражнений и пульсируют Ленины мысли. Все слова про свой темперамент, или, как дома говорят, нрав, 15-летняя Лена знает наизусть. У взрослых получается, что неумеренность самый большой порок, а как же тогда Молчалин, его «умеренность и аккуратность» всеми дружно осуждается: учебником, учителями и т. д. Значит… значит… возьмем это на вооружение, хорошо, что прыгалка подстегнула мысли. Вспомнилось мапино: «С вулканом этим твоим, с темпераментом, ох, намаешься». И «коронное» высказывание: «Страсти должны быть культурными».
Алена состоит из страстей, это всем известно, и пусть с этим все примирятся. Мапа, может быть, и примирился бы, но ведь она ставит себя в невыгодное положение. Мапа считает: хорошо Лена подстрахована в жизни. А вот он как-нибудь расскажет Лене, как бывает тяжело неподстрахованному человеку. Так и эдак убеждает Лену ее отец, что нет иного выхода, как «окультурить» Ленин темперамент. Она иногда представляет собой картинку этого окультуривания. Вулкан с кратером. Пока вулкан молчит, на его склонах сажают сосны от оползней, а если огонь и лава, то вертолетами привозят и сверху насыпают песок или какой-нибудь состав выбрасывают из огромных огнетушителей. Эта картинка и сейчас мелькнула у нее перед глазами.
«Снаряд-снаряд-снаряд!» — в голосе задор и будто вызов. Огромная это радость — вырваться из города и «беситься». В ушах свист, сердце с непривычки колотится в горле, перед глазами все колеблется, движение, ветер… Алена видит нахмуренное лицо тетки: ясно, пощады не будет. Все будет сказано. Мама промолчит, только взглянет на отца, отец по общему, видно, согласию, руководит Алениным воспитанием… А что, собственно, может отец, она ведь найдет нужные слова про зарядку и про снаряд, на отца и сошлется, на его же слова.
Давно уже незаметно для себя Лена взяла на вооружение отцовский урок. Если все объяснишь, тогда все будет в порядке, а это значит — не придерешься (иными словами: «Вотесли страсти будут культурные…»). Лена продолжает эту сентенцию: «…тогда взятки гладки». Как странно: у слов есть особая сила, особая власть над поступком. Скажешь слово объяснительное, и будто автоматически нет на тебе вины, непозволительное станет дозволенным… карася переделаешь в порося… увлекательно! Урок этот усваивался не вдруг, вроде бы от случая к случаю. Вряд ли Лена понимала, как подтолкнул ее в этом усвоении спор отца с матерью. Любой спор завершался папиной правотой. «Логично? Законно?» У папы довольный, скромно торжествующий тон. Он разводит руками. Эту манеру Лена еще не переняла.
Сил уже нет прыгать. Темп нарастает. А если со стороны посмотреть, можно подумать, что висишь в прозрачной оболочке. Оболочка из тонкой пыли, кокон из пыли и воздуха. Как-то Олег, мальчик с соседней дачи, высказался: «Как будто ты в стеклянном сосуде, как будто вокруг тебя поле электрическое и биополе». Сказал «биополе» и посмотрел гордо, он такой, Олег. А вообще, когда кто-нибудь смотрит на тебя, вот тогда интереснее в сто раз. Но сейчас? Сейчас одна Ага глядит из окна, она-то никакого биополя, конечно, не заметит. Олежка придумывал эти слова на ходу, но какое лицо у него было — совершенно необычное выражение, осторожное, опасливое, глаза почему-то бегали, и будто облизывался, как кот. Такое выражение она видела в «запретном» фильме, удалось «фуксом» во время фестиваля проскочить вместо Кларки, сестры старшей. Из-за этого выражения и из-за слова «биополе» то и дело вспоминался ей Олежка некстати, всю зиму. А ведь обыкновенный маменькин сынок и джинсовый пижон. Ну хоть бы он объявился сейчас.
…А то расхотелось прыгать… И вроде бы не устала. Не хватает будто чего-то… Или потому, что никто не смотрит? Лена гонит, эту мысль, а прыгалка будто намагниченная была десять минут назад, а тут в момент размагнитилась. Будь бы кто другой, про другого тут же сказала бы: «Аплодисментов не хватает». Но про себя такую мысль отогнала: готовый прием, почерпнутый из отцовского арсенала. Просто Лене компания нужна, Можно ведь всегда найти объяснение, чтобы не царапнула, не уколола самокритическая мысль. И сразу полный порядок: все ведь знают, какой. Лена активный и общественный человек, «общественный деятель в эмбриональном состоянии», — хмуровато шутит мама.
Олежкин образ исчез. Лена улыбнулась — слинял Олежка. Но вот наказание, замелькало перед глазами другое лицо. Рыжий мальчишка из деревенских, будто, как тогда, стоит он у калитки и уставился на Лену. Чтобы отогнать неприятные воспоминания, Алена рывком отбросила прыгалку и помчалась в дом, где тетка ворча- собирала с пола брошенную зимнюю одежду. Алена на лету обняла Агу и тут же помчалась чистить зубы, затем, сполоснув лицо, присела за стол, ожидаючи завтрака, и задумалась. Определенно что-то не то.
А где ребята? Отчего вокруг не видно никого? Почему никто не любуется Леной, будто подсказал кто ехидно на ухо. А Рыжий все в глазах маячит. Нет, не удастся, видно, прогнать из памяти неприятную картину. Как тогда этот Рыжий прямо в лицо сказал Алене: «И чего красуешься? Холуйствуют тут перед тобой. От мек^ не дождешься».
«А кто от тебя дожидается? Чего вообще вмешиваешься?». Она тогда готова была на любую резкость, но странно, что-то ее будто удержало. Обрадовало, что парень себя выдал? Он включил себя в число Алениного окружения, так получалось, но при этом выбрал самостоятельную линию. Смутно поняв, в чем дело, она пошла навстречу стремлению парня — приобщиться к ее кругу, и, хотя Лена ответила ему задиристо, он понял, что ответила необидно.
А обижаться было за что: испортил Егор «мероприятие». Напал он на ребят, приехавших к Лене в гости. Собирался как будто весь класс, а прибыла компания из одних «перспективных» восьмиклассников, только отличники. Алена действительно была в центре внимания. Ну и что, не зажимала же она их инициативу. Или все же подавляла? И потому была в центре, что другим возможности не было развернуться? Или дочку мамы, вершительницы судеб «перспективных», эти «перспективные» не окорачивали, как окоротили бы, просто обсмеяли любую другую? Егорка все это уловил; почувствовал, понял… и тут же перед Леной обнаружил… Может, он мстил просто? Дома рассказывали историю с «деревенским Егоркой». Маму, уважаемого специалиста, работника просвещения, пригласили как-то на заседание педсовета здешней поселковой школы, где решался вопрос о «трудных», Егор был в их числе. Общее мнение: зачислить его в Счет квоты-разверстки в ПТУ. Егор отреагировал дерзостью. «Я и без вас собрался в рабочие пойти. Да не в наказание, как вы меня «двигаете». Гагарин тоже ПТУ кончал, ремесленное то есть. Я, может, тоже хочу, как Гагарин. И буду». Без улыбки сказал: «Буду стремиться!» Нет, не мстил.
Егор, просто противно ему было видеть фальшивые улыбочки. А может быть, за Лену переживал? Иначе с чего бы ему так реагировать? Никому бы из классных ребят Лена не простила такое, а тут вдруг стало тепло на душе, будто он за нее заступился… И это теплое чувство опять появилось. Странно.
Она, забыв о дипломатии, спросила у тетки, подошедшей к столу со сковородкой, где шипела яичница. «Что это Егорка не вертится поблизости?» Тетка хитро улыбнулась в ответ: «Прыгалка-то не сработала! Тут не в прыгалке дело, а в лассо. А может, один рыжий кое на кого лассо набросил?» Тетка очень довольна своим, каламбуром.
Неуклюжая острота. У Лены готов вырваться ответ со скоростью лавы из взорвавшегося огнем вулкана, но реплику эту она произнесла мысленно: «Лассо — это я, если хочешь знать. Я — это лассо. Я держу папу при вас при всех, только я одна. Так что лучше о лассо не надо». От больших усилий Лена покраснела, а эта непроизвольная реплика ее же самое ранила, вызвав в памяти неловкую тяжелую сцену.