Загрузка...И. И. ЕВЛАМПИЕВ
По всеобщему признанию, поэма о Великом Инквизиторе является одним из наиболее значимых фрагментов в творчестве Достоевского, и тот смысл, который содержится в этой истории, чрезвычайно значим для понимания всего философского мировоззрения писателя. Причем в интерпретации поэмы литературные критики и философы оказались гораздо более единодушными, чем в интерпретации других идейно нагруженных фрагментов романов Достоевского.
Казалось бы, это единодушие должно стать основой для раскрытия всей системы идей Достоевского, однако ситуация оказывается обратной. Осмелимся утверждать, что подлинный смысл поэмы так и остается до сих пор неразгаданным, точно так же, как загадочным и непонятым, остается все мировоззрение Достоевского в целом.
Можно выделить два главных заблуждения, которые препятствуют раскрытию смысла поэмы, сочиненной согласно сюжетной линии романа Иваном Карамазовым. Во-первых, таким заблуждением является оценка образа самого Ивана. Еще Розанов в известной работе, открывшей целую серию философских интерпретаций поэмы, охарактеризовал Ивана как атеиста, т.е. в системе координат Розанова и большинства подобных ему интерпретаторов — как человека, лишенного подлинной веры, демонстрирующего своей трагической судьбой пагубность такой позиции и тем самым выполняющего в романе своего рода «педагогическую» функцию. Впрочем, существуют и более тонкие оценки, согласно которым Иван обладает определенного рода верой, но эта вера носит неоднозначный, неполноценный характер и не может быть признана за подлинную, за ту веру, которую всю жизнь искал и, видимо, в конце концов обрел сам Достоевский.
Второе заблуждение касается общей оценки смысла поэмы — как в понимании ее романного автора, Ивана Карамазова, так и в замысле писателя. Почти все писавшие о поэме сходятся в одном: Достоевский противопоставляет позицию Иисуса Христа и Великого Инквизитора, для того чтобы осудить искажение христианской веры, характерное для католицизма и заключающееся в умалении в ней элемента свободы. В более широком смысле это означает осуждение Достоевским всякого рода тоталитариз ма, устройства человеческого общества на началах безусловного подчинения и авторитета при подавлении личной свободы человека.
Еще раз подчеркнем, что с нашей точки зрения эти положения неверны, причем неверны в такой степени, что они непригодны даже в качестве исходной основы для понимания всех глубин мировоззрения Достоевского. Они не только не помогают такому пониманию, но просто закрывают путь к нему.
Двумя исходными постулатами нашей интерпретации будут положения, фактически противоположные сформулированным (Подробнее см.: См.: Евлампиев И.И. Кириллов и Христос. Самоубийцы Достоевского и проблема бессмертия // Вопросы философии. 1998. № 3; Евлампиев И.И. История русской метафизики в XIX-XX веках. Русская философия в поисках Абсолюта. СПб., 2000. Т. 1. Гл. 2. Все ссылки на роман даны по собр. соч. в 30-ти т. изд «Наука»; в скобках том и стр.). Во-первых, мы считаем, что Иван Карамазов (наряду с Кирилловым из романа «Бесы») является тем героем, через которого Достоевский наиболее прямо и явно выразил свои взгляды и свое понимание подлинной веры. Именно веру Ивана Достоевский полагал наиболее глубоким и полным выражением истинной христианской веры, утраченной человечеством в своей истории и поэтому предстающей необычной, непохожей на то, что понимается под ней в традиционных христианских конфессиях. Во-вторых, мы полагаем, что поэма о Великом Инквизиторе направлена на выявление глубокой диалектики, заключенной в указанной подлинной вере. Парадоксальность этой диалектики в том, что Христос и Великий Инквизитор оказываются не столько соперниками, сколько соратниками в поисках того пути, на котором человечество может найти спасение от всех страшных бед, порожденных темными сторонами человеческой природы. И если Достоевский все-таки встает на сторону Христа и против Великого Инквизитора, то смысл этого окончательного выбора является настолько нетривиальным, что может быть выявлен и понят только в результате сложнейшего анализа, вовлекающего в рассмотрение всю систему философских взглядов писателя. Можно только подивиться традиционным интерпретациям поэмы о Великом Инквизиторе, которые до такой степени «банализируют» философские идеи Достоевского, что они становятся пригодными для воспроизведения разве что в школьных учебниках.
Наиболее наглядно наивность устоявшейся точки зрения проявляется при рассмотрении отдельных деталей поэмы, которые в подавляющем числе случаев просто ускользают от внимания комментаторов. Однако великий писатель велик именно потому, что он избегает выражать свои идеи в виде нарочитых шаблонных деклараций, ясных каждому, а создает сложную мозаику образов, в каждом из которых отражается целое. Потому и понять указанное целое лучше всего можно, отталкиваясь на первый взгляд на малозначительных деталей; и если такие детали внезапно складываются в органичное целое, это свидетельствует что мы на верном пути, и приближаемся к раскрытию философского мировоззрения писателя. Так мы и поступим в дальнейшем.
Поскольку поэма о Великом Инквизиторе возникает в контексте «бунта» Ивана, прежде всего нужно понять, что несет в себе этот «бунт», какое место он занимает в системе идей романа «Братья Карамазовы». Достаточно очевидно, что главная проблема, занимающая Ивана и Алешу в их беседе в этом фрагменте романа, — это «испытание» веры Ивана, точное выявление смысла этой веры. Зачем это нужно героям и автору? Повторим то, что уже было сказано выше: на наш взгляд, значимость этого фрагмента романа объясняется тем, что вера Ивана понимается Достоевским как наиболее точное выражение подлинной веры, со всеми ее антиномиями, трагическими противоречиями. Совершенно неверно и не имеет никаких оснований в тексте романа утверждение, что подлинной верой обладает Алеша, а вера Ивана является радикально «искаженной», «ущербной» формой христианского мировоззрения, или даже вовсе отсутствием такового (эту точку зрения защищал, например, Н. Лосский). Про веру Алеши мы, собственно говоря, ничего не знаем, по контексту романа Алеша только «растет», только присматривается к жизни и к людям вокруг него, с тем чтобы затем выработать наконец свое мировоззрение, обрести свою веру. Иван всегда представал в его воображении цельным и глубоким человеком, образцом для подражания, и, встретившись с ним, Алеша пытается понять все самые важные его убеждения, чтобы стать похожим на него. И если в нескольких эпизодах их беседы Алеша горестно сокрушается о неверии Ивана, это ни в коем случае нельзя понимать как позицию автора; Достоевский изображает здесь столкновение искренней, но наивной и прямолинейной веры с верой по-настоящему «зрячей», обнажившей в себе все объективные противоречия и поэтому являющейся образцом для всех. В Иване Карамазове и его убеждениях Достоевский наиболее полно выразил свои собственные искания, отразил то «горнило сомнений», через которое он сам прошел.
Полный список высказываний Ивана о Боге и вере дает странную картину, в которой на первый взгляд нет никакой определенности. С одной стороны, во время беседы с Алешей он сначала говорит: «Ну, представь же себе, может быть, и я принимаю Бога» (14, 213). Здесь есть оттенок условности, но чуть ниже звучит уже вполне категоричное утверждение: «…принимаю Бога прямо и просто… Итак, принимаю Бога, и не только с охотой, но, мало того, принимаю и премудрость его, и цель его, нам совершенно уже неизвестные, верую в порядок, в смысл жизни, верую в вечную гармонию, в которой мы будто бы все сольемся, верую в Слово, к которому стремится вселенная и которое само «бе к Богу» и которое есть само Бог, ну и прочее и прочее, и так далее в бесконечность» (14, 214).
С другой стороны, мы находим в той же беседе и прямо противоположные утверждения Ивана. Чрезвычайно важны его слова, комментирующие фразу Вольтера о том, что если бы Бога не было, то его следовало бы выдумать: «И действительно, человек выдумал Бога. И не то странно, не то было бы дивно, что Бог в самом деле существует, но то дивно, что такая мысль — мысль о необходимости Бога — могла залезть в голову такому дикому и злому животному, как человек, до того она свята, до того она трогательна, до того премудра и до того она делает честь человеку» (14, 213-214). Здесь содержится прямое повторение мысли Кириллова о том, что все прошлые религии «выдумывали Бога». Но наряду с косвенным отрицанием Бога в словах Ивана содержится и прямое отрицание, в связи с чем в одном из кульминационных моментов беседы двух братьев, во время изложения Иваном содержания своей поэмы о Великом Инквизиторе, Алеша со скорбью восклицает: «Ты не веришь в Бога» (14, 239).
Наконец, можно вспомнить, что одним из лейтмотивов романа является утверждение Ивана «если Бога нет, то все позволено», которое обычно воспринимается как свидетельство его атеизма и аморализма (заметим, что это утверждение является гипотетическим, а не категорическим).
Тем не менее, сводя вместе все эти суждения Ивана, мы не имеем права назвать его атеистом. Он, безусловно, обладает верой, хотя в приведенных высказываниях нет еще окончательной ее характеристики, они дают лишь постановку проблемы понимания убеждений Ивана, но не ее разрешение.
В понимании «бунта» Ивана наиболее проницательным читателем оказался Аль-бер Камю. Он признал его универсальной формой мировосприятия, которую должен обнаружить в себе и каким-то образом преодолеть каждый человек — если он желает обрести настоящие свободу, ответственность и веру. С одной стороны, в своем «бунте» Иван признает Бога, его необходимость для обоснования, придания смысла всему бытию и жизни человека. Но, с другой стороны, он убежден в тщетности всех надежд человека на присутствие Бога в окружающем мире, поскольку это означало бы безусловное совершенство земной реальности. Традиционная, догматически-церковная идея Бога как абсолютного совершенства и связанное с этой идеей представление о райском состоянии мира и человека выступают в вере Ивана Карамазова и Кириллова как идеал, который человек способен создать благодаря наличию в себе абсолютного измерения, но который недостижим ни в эмпирическом, историческом, ни в сверхэмпирическом, метафизическом времени. Именно это и выражено в тезисе Ивана (и Кириллова) о том, что человек «выдумывает» Бога — это «выдумывание» составляет неотъемлемое, сущностное качество человека, возвышающее его над всем животным миром. Но этого мало. Самое главное в «бунте» Ивана — это отрицание несовершенного мира, т.е. отрицание реального несовершенства в свете идеального совершенства. Но сама возможность такого акта делает совершенство в каком-то смысле реальным. Точнее говоря, этот акт отрицания и выступает как реальность абсолютного, совершенного измерения действительности, т.е. как реальность Бога. Такой Бог оказывается неразрывно связанным с человеком, оказывается его «измерением», которое и выявляется в акте отрицания мира, «бунта». Если бы Бог был некоей внешней и высшей реальностью по отношению к человеку, у человека не было бы сил и возможности для столь радикального вызова, для такого «бунта». Именно поэтому герои Достоевского и могут парадоксально утверждать в разных контекстах и то, что они верят в Бога, и то, что они не верят в него. Каждый из них верит в идеал, поскольку этот идеал неизбежно встает перед человеком в его попытках осмыслить все бытие, но никто из глубоко мыслящих и чувствующих людей, видимо, не признает этот идеал реальной целью мирового процесса, поскольку в случае своей реализации он ликвидировал бы, «снял» (в гегелевском смысле) бытие отдельного человека, вся суть которого в этом трагическом напряжении между чаемым совершенством и наличным несовершенством мира.
«Каждый из них верит в идеал, поскольку этот идеал неизбежно встает перед человеком в его попытках осмыслить все бытие, но никто из глубоко мыслящих и чувствующих людей, видимо, не признает этот идеал реальной целью мирового процесса, поскольку в случае своей реализации он ликвидировал бы, «снял» (в гегелевском смысле) бытие отдельного человека, вся суть которого в этом трагическом напряжении между чаемым совершенством и наличным несовершенством мира».