Загрузка...Публикация сделана по рукописи, хранящейся в Рукописном отделе Бахметьевско-го архива библиотеки Колумбийского университета, Нью-Йорк, США. При публикации все синтаксические и орфографические описки исправлялись без специального уведомления.
Хотелось бы поблагодарить Программу Фулбрайт, Бахметьевский архив, его руководителя Ричарда Вортмана и моего куратора, хранителя Бахметьевского архива Татьяну Чеботареву за предоставленную возможность несколько месяцев работать в Нью-Йорке с письмами и бумагами русских пореволюционных мыслителей-эмиг-рантов.
Дорогой Георгий Петрович, прочитав Вашу последнюю статью «Народ и власть», я хотел сразу же написать Вам, чтобы выразить Вам мое глубокое удовлетворение и восхищение. Разные обстоятельства и слабое здоровье помешали исполнить это намерение. Но вчера меня посетил Флоровский и рассказывал, что Ваша статья вызвала негодование и бурный протест даже в умеренных кругах русских эмигрантов (от него же я узнал Ваш новый адрес). Это побуждает меня, наконец, написать Вам, чтобы морально поддержать Вас.
Мне доставило глубокое удовлетворение не обычные достоинства Ваших писаний -литературное их мастерство, тонкость и меткость Ваших суждений — а их моральный пафос, определяющее весь смысл Вашей статьи чувство национального покаяния. Ваша способность и готовность видеть и бесстрашно высказывать горькую правду в интересах духовного отрезвления и нравственного самоисправления есть редчайшая и драгоценнейшая черта Вашей мысли. Вы обрели этим право быть причисленным к очень небольшой группе подлинно честных, нравственно трезвых, независимо мыслящих русских умов, как Чаадаев, Герцен, Вл. Соловьев (я лично сюда присоединяю и Струве), знающих, что единственный путь спасения лежит через любовь к истине, как бы горька она ни была. Роковая судьба таких умов — вызывать против себя «возмущение», которое есть не что иное, как обида людей, которым напомнили об их грехах или приятные иллюзии которых разрушены. Такая реакция, конечно, не должна смущать Вас — это есть естественная судьба всех честных искателей правды, и в особенной мере русских, — ибо русские меньше, чем кто-либо, склонны уважать независимую мысль и склоняться перед правдой. Замечательно у русских, как склонность к порицанию порядков на родине всегда сочеталась и доселе сочетается с какой-то мистической национальной самовлюбленностью. Русский национализм отличается от естественных национализмов европейских народов именно тем, что проникнут фальшивой религиозной восторженностью и именно этим особенно гибелен. «Славянофильство» есть в этом смысле органическое и, по-видимому, неизменное нравственное заболевание русского духа (особенно усилившееся в эмиграции)… Характерно, что Вл. Соловьев в своей борьбе с этой национальной самовлюбленностью не имел ни одного последователя (Франк имеет в виду цикл статей Вл. Соловьева «Национальный вопрос в России» (1883-1891), посвященных идее о нравственном достоинстве России и национализме как факторе, губительном для духовной жизни страны.). Все, на кого он имел в других отношениях влияние — и Булгаков, и Бердяев, и Блок — свернули на удобную дорожку национальной самовлюбленности. Бердяева это прямо погубило (Отсюда до конца абзаца текст в «Новом журнале» пропущен.). Его «Русская идея» оставляет впечатление, что христианство есть плод русского духа (Возможно, Франк подразумевал следующее рассуждение из трактата Бердяева: «Истина о человеке, о его центральной роли в мироздании, даже когда она раскрывалась вне христианства, имела христианские истоки и помимо христианства не может быть осмыслена. В русской христианской мысли XIX в. -в учении о свободе Хомякова, в учении о Богочеловечестве Вл. Соловьева, во всем творчестве Достоевского, в его гениальной диалектике о свободе, в замечательной антропологии Несмелова, в вере Н. Федорова в воскрешающую активность человека приоткрывалось что-то новое о человеке. <…> Христианский Запад истощил свои силы в разнообразной человеческой активности. В России раскрытие творческих сил человека в будущем. <…> На почве русского православия, взятого не в его официальной форме, быть может, возможно раскрытие нового учения о человеке, а значит, и об истории и обществе» (Бердяев Н.А. Русская идея // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М.: Наука, 1990. С. 128).). А только что я прочитал «Историю русской философии» Зеньковского. В ней оказывается, что все русские мыслители были религиозны — даже Чернышевский, Михайловский, Лавров (Не вдаваясь в многоцитирование, достаточно привести установочную фразу из введения в «Историю…» Зеньковского: «Русская мысль всегда (и навсегда) оказалась связанной со своей религиозной стихией, со своей религиозной почвой; здесь был и остается главный корень своеобразия <…> в развитии русской философской мысли» (Зеньковский В.В. История русской философии. Д.: Эго, 1991. Т. I. Ч. 1. С. 12).) . Но почему тогда не распространить это на европейцев, не признать религиозными умами не только Маркса, но и Газлера и Розенберга (Розенберг Альфред (1893-1946), один из главных идеологов национал-социализма, публицист, автор книги «Миф XX века», видный администратор нацистской Германии, казнен по приговору Нюрнбергского трибунала.)? Прерываю здесь, иначе не кончу письма.
Не со всем, что Вы говорите, я согласен. Я думаю, Вы несколько преувеличиваете грехи старой России. Они бесспорны, но в их оценке Вы, как кажется, вопреки общему тону Вашей мысли сами следуете старому радикальному шаблону. Несмотря на грубость и жесткость Николаевского режима, монархия и высшая бюрократия, по совершенно справедливому суждению Пушкина, была относительно наиболее культурным слоем (Франк отсылает к известному соображению Пушкина из черновика его знаменитого письма к Чаадаеву от 19 октября 1836 г.: «Что надо было сказать и что вы сказали — это то, что наше современное общество столь же презренно, сколь глупо; что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости, праву и истине; что не является необходимостью. Это циничное презрение к мысли и достоинству человека. Надо было прибавить (не в качестве уступки, но как правду), что правительство все еще единственный Европеец в России. И сколь бы грубо оно ни было, только от него зависело бы стать во сто крат хуже. Никто бы не обратил бы на это ни малейшего внимания» (Переписка А.С. Пушкина в 2-х т. Т. 2. М.: Художественная литература, 1982. С. 291-292).), ибо «общество» — за исключением немногих одиночек — состояло из гоголевских помещиков. Монархия разложилась только при Николае II. И русская бюрократия на более высоких ступенях была до последних лет режима, в общем, не менее культурна (и более образованна), чем либеральная оппозиция. Салтыков тут страшно преувеличил (он же сам был вице-губернатором). И классовой вражды было в России меньше, чем в Европе (Мысль, не раз повторявшаяся в русской консервативной критике. Скажем, профессор П.П. Цито-вич в знаменитой полемике конца 70-х писал в ответ Михайловскому, что в России «ни труда, ни капитала, значит, еще нет, а между тем они уже борются, — любопытная борьба двух нулей!» (Цитович П.П. Ответ на «Письма к ученым людям». Одесса, 1878. С. 19). После революции, когда практически весь пролетариат (весьма небольшой количественно) был уничтожен в революцию и гражданскую войну, стал внятен самообман пролетарского мессианизма в России. И уже в поэме «Россия» М. Волошин писал:
Вся наша революция была
Комком религиозной истерии:
В течение пятидесяти лет
Мы созерцали бедствия рабочих
На Западе с такою остротой,
Что приняли стигматы их распятий.
(Максимилиан Волошин. Россия. 1924)) (прожив во Франции семь лет, я впервые не из книг, а из живых впечатлений увидел, что, собственно, есть классовая ненависть). В России было классовое или, вернее, сословное отчуждение, но это было роковым последствием европеизации высшего класса, и было несчастьем, а не грехом. А русский суд и местные самоуправления были, несомненно, выше европейских (кроме английских).
Но это — частность. Все остальное и общий вывод Вашей мысли (Федотов утверждал в статье, что Октябрьская революция, а затем сталинизм были созданы при участии народа: «Социальная зависть и злоба, направлявшаяся недавно против помещиков и «буржуев», превратилась во взаимное поедание трудовых классов. Из чугуна этой злобы только и могла быть вылита страшная машина государственного террора, а когда она была вылита, то нетрудно было уже обратить в крепостное состояние и рабочих в ряде индустриальных пятилеток, истребить всю ленинскую партию и без огласки превратить старый революционный коммунизм в истинно русский фашизм. Все это было сделано не по воле народа, но при его соучастии с использованием самых низких инстинктов его души. В этом и состоит зловещее отличие современных тираний от всех известных в истории. Новые делают свое гнусное дело против народа, но через народ» (Федотов Г.П. Народ и власть. С. 304-305). Конечный же вывод статьи таков: «Отделение народа от его преступной власти — невозможное исторически и этически — является политической необходимостью» (Там же. С. 314).) я разделяю всей душой. Ваши писания считаю событием в истории русской мысли; они дают оправдание самому бытию эмигрантов. Сердечно жму Вашу руку.
Ваш С. Франк