ПАРТИЯ ИЛИ СУПЕРВЕДОМСТВО?
О tempore! О mores!
ЦИЦЕРОН
КПСС нуждается в очищении — прежде всего нравственном, это сегодня уже ясно всем, в том числе и самой партии. Не все, однако, понимают, что возрождение партии требует кардинальной перестройки ее структур, деятельности, самого положения в обществе.
Мы солидарны с теми, кто ставит вопрос об ответственности и вине (в политическом смысле) партии за судьбу страны, за ее семидесятилетнюю историю и нынешнее состояние. Нравственное здоровье отдельного человека или целой общественной организации определяется отношением к собственной деятельности, способностью посмотреть на себя со стороны — глазами тех, кому они служат, кем взяли на себя труд управлять и руководить, готовностью увидеть себя в этом «зеркале» без прикрас. Исходя из этого, мы уверены, говорить надо об ошибках партии, а не только ее лидеров в тот или иной период, будь то Сталин, Хрущев, Брежнев или Горбачев. Ничуть не отрицая необходимости выявлять ответственность конкретных лиц за конкретные дела и решения, надо пойти дальше и поставить вопрос об ответственности самой партии, ее идеологии. Об ее организационных структурах, месте и роли в составе общественных сил. И тогда выяснится, что надо менять нечто большее, чем плохих работников на хороших, что перестройка партии не может свестись к повышению активности рядовых ее членов и различных общественных комиссий при партийных комитетах. Или даже к простому сокращению аппарата. Нет, вопрос стоит гораздо глубже и серьезней.
Основные нравственные претензии, которые сегодня общественность предъявляет партии, можно было бы выразить двумя словами: привилегированный партаппарат. Насколько этот диагноз точен? И действительно ли партаппарат (во всяком случае, часть его) своим образом жизни выделяется из массы населения? Трезвый анализ склоняет к утвердительному ответу на эти вопросы.
В рамках административно-командной системы, которая окончательно сложилась к началу 30-х годов, а в последующие два десятилетия закостенела до такой твердости, что ее, несмотря на почти всеобщие усилия, никак не удается разбить до сих пор, произошла глубокая трансформация или, как в таких случаях говорят, перерождение партии. Из политической организации она превратилась в управленческую. Партия стала в стране своего рода верховным управляющим. В существенной мере она вообще перестала быть партией. И в этом заключена своя жесткая логика.
В условиях, когда стимулы общественной активности носят по преимуществу внешне принудительный характер, нужна последняя принуждающая инстанция. Когда общественная жизнь замешана на корпоративно-ведомственных интересах, то для ее целостности требуется особое ведомство. Всякая пирамида, в том числе социальная, стягивается в последнюю, вершинную точку. Партия как раз и стала такой сверхинстанцией и суперведомством, последней ступенью социальной иерархии. Чтобы успешно выполнять эту роль несущей конструкции всего общественного здания, партии требуется особый, постоянно действующий аппарат, который является большим по численности и разветвленным настолько, чтобы обозревать своим оком все общественное пространство, и полномочным по функциям, представляющим партию в повседневной жизни. Аппарат контролирует выполнение партийных решений (директив — как иногда язык точно выражает существо дела!). Он от имени партии следит за общественной ситуацией, работой учреждений и поведением лиц, поощряет и наказывает, надсматривает за всем и вся, являясь своего рода политической опричниной.
Аппарат со временем превратился в настолько мощную и действенную силу, что неизбежно подменяет собой партию. Та узурпация партийной воли аппаратом, которая произошла в 20 — 30-е годы и связана с именем Сталина, явилась составной частью, а говоря точнее, кульминацией, завершением процесса становления административно-командной системы. С тех пор и вплоть до настоящего времени в нашей стране власть партии, если брать реальное содержание, а не формальную атрибутику, есть власть аппарата. Обыденное сознание, как правило, отождествляя партию с партийными комитетами, вполне точно выражает реальное положение дел.
Итак, партаппарат находится за государством и обществом, точнее, над ними в качестве силы, определяющей и контролирующей их деятельность. Именно из-за этого совершенно уникального положения и для того, чтобы обеспечить свою дееспособность в качестве сверхкомандной инстанции — гарантировать свободу принятия решений, сохранять вневедомственный статус, партаппарат вынужденно тяготеет к замкнутости, своеобразной сословности. Признаки такой эзотеричности очевидны: партаппарат вместе с подотчетной ему номенклатурой образует особый круг общения, со своими знаками «посвященности»; в каком-то смысле он оказывается вне государственной юрисдикции («телефонное право», невозможность обжалования партийных решений в суде и т. д.): даже высокая, но, самое главное, никак не увязанная с практической результативностью работы материальная обеспеченность партаппарата имеет функциональный смысл — призвана предохранять его (хотя, как мы знаем, далеко не всегда предохраняет) от соблазнов коррупции.
Словом, высказанная здесь в общей форме мысль, которая в дальнейшем будет конкретизироваться, состоит в следующем: бросающиеся в глаза и раздражающие людей особенности партийных нравов (то, что обычно именуется привилегиями) являются социальными качествами, предопределяющимися ролью и функцией партаппарата в общественной системе. Для того чтобы хорошо делать свое дело (контролировать), партаппарат должен быть независим от тех, кем он командует.
Одна из специфических особенностей партаппарата как социального института — универсализм, отсутствие четких границ компетенции. Партаппарат приводит к единому основанию разные интересы, преодолевает ведомственные барьеры, в силу чего одни и те же лица принимают решения по самым разнообразным вопросам. Положение партийного работника высокого ранга таково, как если бы он был воплощенным идеалом всесторонней образованности. Утром он мог утвердить приоритетные направления научных исследований, днем провести совещание по производству комбикормов, вечером решить судьбу театральной постановки. И каждый раз делалось это твердо, с полным сознанием того, что только он и может выносить окончательные суждения по важным вопросам (во всяком случае так было до последнего времени). При такой постановке дела о профессионально взвешенных, грамотных решениях, конечно, не могло быть и речи. Так непрофессионализм становился своего рода профессиональным качеством партработников, у них вырабатывалась своеобразная, почти лишенная сомнений «начальническая психология», та единственная в своем роде самоуверенность, которая только и проистекает из дилетантизма и неведения.
Таким образом сформировался тип партработника, внутренне готового к любому назначению и уверенного, что он может руководить любым делом. И эта черта, какой бы с чисто психологической точки зрения она ни казалась, имеет вполне определенный смысл, ибо она необходима для того, чтобы овладеть той универсальной тайной, которая является движущей силой любого дела. Это только на первый взгляд кажется, что партаппарат занимается всем. У него есть свое собственное дело, свое предназначение. Это — власть, распределение власти, «подбор и расстановка кадров», «согласование», «рекомендации» и т. д. С этой точки зрения материальные привилегии есть лишь соответствующий духу времени знак власти, такой же, каким были в свое время наглухо застегнутый френч, вообще пролетарско-аскетическая манера поведения; эти привилегии можно отменить, вернуться к партмаксимуму или придумать еще что-нибудь в этом роде, но привилегированность партаппарата как таковая тем самым не была бы в основе поколеблена. Ибо высшая и неотчуждаемая его привилегия — власть, право принимать последние, окончательные решения. Можно даже высказать парадоксальное и тем не менее правдоподобное суждение: тяга партаппарата к материальным благам (дачам, домам повышенной комфортности и т. д.) ослабляет его властную волю. В этом смысле Сталин, находившийся на государственном обеспечении, и секретари райкомов, получавшие от него «пакеты»,— более адекватные фигуры. Хрущев, отменяя и то и другое, руководствовался, надо думать, благими намерениями, «добился» же он в результате иного — того, что пришедший ему на смену новый генсек устроил себе и другим обеспечение похлеще того «государственного». Пожелания и призывы, чтобы партийные руководители по психологии и образу жизни были «как все», практиковали демократичные нравы, вполне понятны. Но, увы, они являются благими. При административно-командном устройстве общественных дел и той роли, которую в этом устройстве выполняет партаппарат, они не могут быть как все, ибо положение их особое.