Загрузка...При этой российской, интеллигентской любви к общему, будущему, немудрено было потерять из виду частное — отдельного, сегодня живущего человека. Впрочем, слово «потерять», наверное, не самое удачное для описания причин отрыва нашего политического и социального мышления от человеческой действительности. Для того чтобы потерять, надо иметь. Но очень многие революционеры считали недостойным нагружать свое сознание частным, конкретным. Они с самого начала стремились любое конкретное, частное растворить во всеобщем, придать ему философский, надысторический характер. К примеру, Троцкий прямо выводил свое миросозерцание из чувства превосходства общего над частным, закона над фактом, теории над личным опытом.
Итак, одной из главных, наиболее устойчивых деформаций социального мышления, мировоззрения российской революционной интеллигенции было искусственное противопоставление общего частному, теории — жизненному опыту, будущего — прошлому и настоящему. Эта возникшая в сознании пропасть между будущим и настоящим, общим и частным мешает нам и сегодня увидеть жизнь такой, какая она есть, научиться реалистически мыслить о себе.
Думается, что нрав польский философ А. Шафф, связывающий характерное для сталинизма отношение к повседневному человеку прежде всего со свойственным марксизму начала XX века резким противопоставлением теоретического сознания обыденному. Абсолютизация теоретического сознания, «подлинной истины» как раз и оправдывает политику насаждения того, к чему основная масса простых людей не готова, чего она не желает. Ведь для Сталина было важно не то, как люди мыслят, что чувствуют, ибо они, как правило, находятся на уровне обыденного мышления, а то, что утверждают теория, учение о сущности истории, идеологи, выражающие научное знание. Предтечами сталинизма, как считает А. Шафф, были те философы-марксисты начала XX века, которые абсолютизировали роль теоретического знания в мотивации исторического действия. С точки зрения утраты трезвого, реалистического мышления наибольшую опасность представляют именно эпохи бури и натиска, ибо в периоды всеобщего экстатического напряжения нет ни духовных, ни политических условий для самопроверки знаний о будущем, для сомнений. Сомневающийся обречен на участь контрреволюционера, противника революционного переустройства общества.