Загрузка...Если же говорить о сегодняшних настроениях, то первое, что бросается в глаза,— это повышение степени социальной негарантированности человека. Об этом свидетельствует повсеместная и очевидная утилитаризация отношения к перестройке. Люди очень озабочены возможными потерями в зарплате, сокращением, угрозой повышения цен, перспективами идеологического контроля и регулирования духовной жизни. Многие перепады общественных умонастроений — от истерии (групповых, клановых истерик в том числе) до стоического незамечания и невмешательства ни во что — можно объяснить, пожалуй, том же: люди стали чуть больше «бояться». Однако это чувство страха — особое, не психологическое, а скорее онтологическое. И, как ни странно, оно является симптомом обнадеживающим, вселяющим оптимизм, а не пессимизм. У страха этого рода есть положительная, движущая сторона. Человеку надоело ощущать себя аутсайдером общественного процесса, несовременным, неменяющимся. Оказавшись менее гарантированным в своем бытии, он в то же время расхотел быть гарантированным по-старому.
Отсюда следует двойственный вывод. В «сейчас — сознании» предстает общество, в котором люди делают первые шаги в осознании своего отношения к совместному производству, распределению и обращению средств и условий жизни. Поэтому такое сознание по-прежнему сознание двоящееся, двойственное, наполовину стихийно-спонтанное, бросающееся в стихию крайностей. Соответственно обостряется вопрос о духовных лидерах и «всеобщем эквиваленте» перестроечных программ. Под кем сегодня себя «числить», чтобы «плыть в революцию дальше»?
В. И. Толстых. Думаю, ситуация изменения сознания уже возникла, она — налицо и характеризуется не только растущим пониманием необходимости общественных преобразований. Началась и набирает силу, скажем словами К. Маркса, «работа современности над уяснением самой себе (критическая философия) смысла собственной борьбы и собственных желаний. Это — работа для мира и для нас. Она может быть только делом объединенных сил». Не беда, что общественные силы одновременно и объединенные, консолидируются, и разъединяются, размежевываются, что ил данном этапе неизбежно, даже необходимо и представляет гобой момент позитивный. Поясним — почему.
Возникла ситуация исторического выбора, не всеми участниками общественного процесса осознаваемого и разделяемого, но и первые (после нэпа) столь реального и многозначительного по своим социальным, историческим последствиям. Логика развертывающихся событий заставит, раньше или позже, этот выбор принять и совершить, каждого занять определенную позицию. Мы видим, как трудно, «со скрипом», с оглядкой и еле скрываемым недоверием воспринимается сама необходимость предложенного выбора в сфере обыденного сознания, свыкшегося с «бедностью потребностей» уравнительного социализма. Но не менее драматично и проблематично осознается выбор и в рамках общественной теории, испытывающей немалые трудности в освоении возникшей (уникальной!) социально-исторической ситуации. Это трудности как методологического, так и мировоззренческого порядка, характера. Вот, например, в диалоге «Кто против?» публицист В. Выжутович и известный экономист Г. X. Попов обсуждают актуальнейшую проблему субъекта перестройки. Отталкиваясь от того, что «история знает немало примеров, когда назревшие преобразования в обществе можно было реализовать и в революционных, и в консервативных формах», участники диалога выдвигают и подробно обсуждают идею двух вариантов перестройки — революционно-демократического и консервативного, или «аппаратного», как они последний характеризуют. Но идея «двух путей» перестройки — ложная, надуманная, ибо на самом деле так называемое аппаратное мышление никакой перестройки не проектирует и не предусматривает (во всяком случае, такой план или проект никому не известен). Борьба на самом деле идет «за» и «против» перестройки, в какие бы словесные одежды противники революционного обновления общества ни рядились. Проблема «лучшего варианта» уже стала реальностью, и она может быть решена лишь в условиях всесторонней и безусловной демократизации всей общественной жизни. Ясно одно: свобода выбора и административно-бюрократический способ организации и управления обществом — две вещи несовместимые.
Если последовать совету К. Маркса и попытаться увидеть в противоречивости самосознания индивидов как общественных слоев, групп отражение «самопротиворечивости» породившей его земной основы, то следует вычленить два момента. Во-первых, то, что Маркс называл «собственным жизненным положением» участников общественного производства, оказавшихся жертвами бюрократически-административной системы, лишающей их права принимать решения и вырабатывать цели собственного существования. В этих условиях сознание непосредственных участников общественного производства оказывается «отраженным светом» всепроникающего авторитарного сознания, все больше отрывается от своей земной основы. Когда за всех думает один — вождь, который всегда прав, сознания в собственном смысле не нужно. Поэтому приверженцев «кнута» и «твердой руки» нельзя даже всерьез упрекнуть в чем-либо: они действительно никогда не знали и даже не догадывались, что могут жить по собственному разумению, быть не только дисциплинированными исполнителями не ими принятых решений, но и их авторами, творцами. Не будучи бюрократами по социальному положению, они душой и телом срослись с административной системой, став ее искренними адептами и апологетами.
Во-вторых, сознание предполагает развитое отношение личности к своему наличному бытию, жизненному положению и окружению. Люди, действительно сознающие цели и задачи перестройки, объективно занимают позицию революционно-критического отношения к нынешнему экономическому укладу и системе бюрократического централизма. Для них требование самоуправления продиктовано не только соображениями экономической целесообразности, но и потребностью покончить со своим манипулятивным положением, иначе говоря, потребностью стать подлинным субъектом общественного процесса.
Н. В. Любомирова. Конечно, трудно не согласиться с тем, что именно административно-бюрократическая система и есть подлинный автор, господин и скульптор наличного общественного сознания. «Везувий, извергающий вату» — так кто-то обозначил выращивание авторитарно-рабского сознания бюрократическим общественным бытием. И даже если все время помнить о первопроходческом характере нашего развития, об отсутствии исторического опыта, о революционной нетерпимости, все же необъяснимым — по крайней мере для меня лично — остается то обстоятельство, что и раньше, и до сих пор столь много людей добровольно и послушно ощущают себя податливой и беспомощной глиной в руках малоспособного, неталантливого скульптора по имени Административная Система. Живут, как бы не догадываясь о своей субъективности.
Одно из объяснений результативной, эффективной (в пользу Системы) работы ее над нашим сознанием находит экономист Г. X. Попов. Он обнаруживает парадоксальную схожесть и типологическую родственность двух разных (профессионально и социально) людей — администратора, творца и адепта Системы из романа А. Бека «Новое назначение» и ученого-биолога, конфликтующего с Системой, из документальной повести Д. Гранина «Зубр». Первый честно и истово пытается служить работе Системы, разделяя вечную чиновную иллюзию техногенного лечения социально-экономических болезней. Второй не менее искренне стремится сгладить, как-то оправдать очевидную несовместимость жесткого централизма (с его идеалом беспрекословной исполнительской дисциплины) с проявлением творческой самобытности.
Этих совершенно разных людей объединяет — на первый взгляд — признание, принятие Административной Власти как чего-то данного, неизбежного, абсолютного, заведомо необходимого и на этой основе — подчинение всякому руководству лишь потому, что оно «посажено… и сидит» (М. Е. Салтыков-Щедрин). А значит, само собой разумеющимся становится внутреннее согласие с естественным правом Системы издавать и блюсти обязательные для всех законы. Не столь важны оттенки и того, как властная чехарда, весь этот калейдоскоп оборотничества «друзей народа» в его «врагов» в конце концов объяснялись самому себе, как сработало «сознание» — с внутренним скрипом, стоном и сомнениями или иод влиянием убедительности экстремальных задач в экстремальных ситуациях. Главное в том, что право господства и подавления было как-то освящено, ему было придумано убедительное оправдание, а значит, собственная второстепенность, второсортность в делах общественных и политических стали добровольно выбранным внутренним состоянием и ощущением. Или — скажу определеннее — стали образом (формой) жизни и мысли: способом отношения к самому себе. Здесь заключена своя драма, и Г. X. Ионов совершенно прав: таких людей, как Н. И. Вавилов, B. И. Вернадский, П. Л. Капица, Н. В. Тимофеев-Ресовский, C. П. Королев, и многих-многих других никто и никакими мерами насилия не мог принудить к признанию социального и духовного лидерства Системы. Значит, делает вывод Г. X. Попов, и с ним следует согласиться, могло быть лишь соглашение, сотрудничество, договор, компромисс, разумеется, не подписанный, но достаточно четко работающий и выполняющийся обеими сторонами. Каковы же условия соглашения?
«Административная Система строит социализм и официально объявила, что это новая материально-техническая база, это индустриализация, это образование и грамотность, это подъем экономики, это экономически независимая страна, обороноспособное великое государство. И всего этого она обязуется достичь в кратчайшие сроки». Вот на этой социальной платформе и стало возможным «объединение», генеральный договор всех патриотов страны, всех ее «зубров» (и величин поскромнее) с Административной Системой. Сущность и моральное оправдание этого альянса состоят в том, что власть оставляет за специалистом право и возможность заниматься делом, создает для этого условия, но взамен вменяет ему в обязанность принимать политику Системы, соблюдать (не задумываясь специально) ее законы, никогда и нигде не выступать против нее (сколько сил было потрачено на доказательство бесполезности этого!).