Загрузка...Нам уже довелось мимоходом указать на различие между демократией как социальной идеей и политической демократией как системой правления. Конечно, между тем и другим имеется связь. Идея остается пустой и бесплодной, если не получает соответствующего воплощения в человеческих отношениях. Однако, рассматривать то и другое следует по отдельности.
Понятие демократии шире и полнее, чем любое из его воплощений в конкретном государстве, даже образцовом. Дабы быть реализованной, идея политической демократии должна проникнуть во все виды человеческих ассоциаций: в семью, школу, промышленность, религию. И даже если говорить о политических установлениях, то правительственные институты являются в этом смысле не более чем механизмами, обеспечивающими для данной идеи пути эффективного функционирования. При этом едва ли можно утверждать, что критика подобных политических механизмов никак не затрагивает тех, кто верит в политическую демократию. Ибо коль скоро критика имеет под собой основания — а ни один искренне верующий в политическую демократию человек не сможет отрицать того, что во многом эта критика вполне обоснована — она подталкивает его к поиску более подходящих механизмов реализации данной идеи. Однако, при этом приверженцы политической демократии настаивают на том, что саму идею не следует отождествлять с внешними органами и структурами ее реализации. Мы не согласны с общей позицией врагов существующего демократического правительства, согласно которой выдвигаемые против этого последнего обвинения затрагивают также и лежащие в основе данных политических форм социальные и моральные цели и идеи. Старый афоризм, утверждающий, что избавление от пороков демократии состоит в увеличении демократии, не имеет силы, если под ним подразумевается то, что от пороков демократии возможно избавиться либо путем увеличением числа механизмов, подобных уже существующим, либо путем исправления и совершенствования этих механизмов. Но этот афоризм может также означать необходимость возврата к самой идее с целью прояснения и углубления понимания ее и использования этого углубленного понимания для критики и преобразования ее политических воплощений.
Сейчас, сосредоточившись на понятии политической демократии, мы должны непременно опротестовать утверждение, согласно которому механизмы, обслуживающие практику правления в демократических государствах, как то: всеобщее избирательное право, избранные представители, правление большинства и т.д. — являются порождениями самого понятия политической демократии. Идея политической демократии оказала определенное влияние на конкретный облик политического движения, но не являлась его причиной. Переход к демократическому правлению от правления семейно-династического, опиравшегося на традиции, явился результатом, в первую очередь, технологических открытий и изобретений, изменивших те обычаи, которыми были связаны между собой люди. И это не имело никакого отношения к доктринам и их создателям. Привычные для нас формы демократического правления являют собой совокупный результат множества событий, событий непреднамеренных, если рассматривать их с точки зрения их политических результатов, и чреватых непредсказуемыми последствиями. В таких реалиях, как всеобщее избирательное право, частые выборы, правление большинства, наличие конгресса или кабинета в качестве высших органов управления, — во всем этом нет ничего священного. Все это суть средства, отражающие направления общих устремлений, общего течения, каждая волна которого порождала лишь минимальный отход от предшествующих обычаев и законов. Данные средства служили определенным целям; но цель эта состояла не столько в утверждении демократической идеи, сколько в удовлетворении тех из существующих потребностей, настоятельность которых не позволяла долее их игнорировать. И несмотря на все свои недостатки, данные средства хорошо служили поставленным целям.
Оглядываясь назад с помощью ex post facto (Исходя из свершившегося позднее (лат.) — Прим. перев.) опыта, можно отметить, что даже мудрейшие из нас в данных конкретных обстоятельствах едва ли смогли бы лучше удовлетворить имевшиеся потребности, чем они были удовлетворены в тот момент. Вместе с тем, подобная ретроспекция позволяет увидеть всю неадекватность сопутствовавших практике конкретных формулировок доктрины, односторонность и ошибочность которой становится для нас теперь очевидна. Фактически, эти доктрины были не более чем воинственными политическими лозунгами, служащими целям ведения агитации за что-то конкретное или оправдания практических проявлений какой либо из форм правления — даже если они преподносились в качестве единственно верных отражений человеческой природы и человеческой морали. Эти доктрины служили удовлетворению конкретных, местных, прагматических потребностей. Но приспособление их к нуждам непосредственных ситуаций часто делало их в прагматическом смысле непригодными для более общих и долговременных целей. Их существование являлось тормозом для политики, они тем более препятствовали прогрессу, что подавались обществу не как некие гипотезы, призванные управлять социальным экспериментированием, а как истины в последней инстанции, как догмы. Неудивительно, что ныне столь остро ощущается потребность пересмотра их, замены их чем-то иным.