Загрузка...Будучи в ссылке и после возвращения из нее Шевченко поддерживал товарищеские отношения с Костомаровым и Кулишем. С Кулишем Шевченко вел довольно оживленную переписку посылал ему свои повести с целью продвинуть их в печать, получал от Кулиша его сочинения и деньги за проданные им работы. Шевченко по живописи. По возвращении из ссылки Шевченко участвовал вместе с Кулишем и Костомаровым в организации журнала «Основа». Но все это вовсе не может быть доказательством тождества их идейно-политических взглядов.
Когда Шевченко, возвращаясь из ссылки, был в Нижнем Новгороде, Кулиш уже тогда спешил отгородить поэта от влияния русской передовой общественности. «Пишут мне из Москвы,— сообщал он Тарасу Шевченко в декабре 1857 г.,— чтобы в московском журнале что-нибудь твое напечатать. Не зарься на это, мой голубь, до определенного времени» (Тарас Шевченко, Листовання, т. III, 1929, стр. 340.). В письме от 22 декабря 1857 г. Кулиш проводил эту же мысль: «Вот будут тебя подговаривать москали,— писал он,— но ты не очень-то поддавайся и моим советом не пренебрегай. Начали мы с тобой великое дело,— надо ж его так и вести, чтобы было к нашему народу от наших вещей уважение» («Киевская старина», 1898, т. LX, стр. 232.). Кулиш советовал не печатать русских повестей, а хотел бы их купить и сжечь. Он стремился сдерживать революционный демократизм Шевченко и примирить его с самодержавием. Отговаривая Шевченко от опубликования поэмы «Неофиты», Кулиш убеждал его с полным доверием относиться к царю, так как он «у нас теперь первый человек» (Тарас Шевченко. Листування, т. III, стр. 295.).
Но Кулиш не добился успеха. Шевченко понимал, что из себя представлял этот либерал.
«Редактируя» произведения Шевченко, Кулиш старался переделывать их в духе национализма и буржуазного либерализма, устранить революционный демократизм.
В редакции «Основы» также происходила борьба. Кулиш, поддерживаемый Костомаровым, занимал свою особую позицию, в отличие от Белозерского и Шевченко. Это в некоторой мере видно из переписки Кулиша и Костомарова с Д. Мордовцем в первые месяцы 1861 г. «Редакция «Основы»,— писал Кулиш,— стала против меня прямо в неприязненное положение, и только он один (Костомаров.— М. Н.) сдерживает эту неразумную толпу…» Кулиш был недоволен тем, что журнал заполняется «чепухой», «Я хочу издавать «Хату»…, заявлял он,— «Основа» противоречит моему идеалу украинского журнала». Каков идеал Кулиша, — националиста и либерала, примирившегося с самодержавием, занимающегося переводом для народа библии на украинский язык, представить себе нетрудно.
В это время Кулиша в печати подвергли резкой критике за второе издание «Граматки», в которой он особое внимание уделил религиозной проповеди. В рецензии «Северной пчелы» на «Граматку» было сделано ироническое замечание о том, что проповедью религии могут заниматься иные лица — «компетентные», т. е. духовенство. На первой странице «Граматки» были нарисованы крылатые ангелы. В тексте были помещены такие картинки, как «Иисус Христос на тайной вечери» и «Божия мать с младенцем».
Кулиш был против печатания в «Основе» повести Марка Вовчка «Три дні».
Как известно, Кулиш произнес речь над гробом Шевченко, но сделал он это не искренне. «…Я совсем не хотел говорить, будучи окружен врагами £то есть та «комашня»), но для дела решился, и речь произвела впечатление…» (См. «За Крашенку» — писанка П. Ол. Кулішеві, написав Данило Сліпченко — Мордовець. СПб., 1882, стр. 20—28.) — писал он Мордовцу. Дело в том, что Кулиш пытался взять на себя прославленную кобзу народного поэта. Что из этого вышло, Понятно.
Костомаров и Кулиш выступали как помещичье-буржуазные реформаторы. Они разделяли взгляды либералов, будто народ может получить действительное освобождение и помощь из рук царя и помещиков-крепостников. Шевченко был в одном лагере с Чернышевским. Костомаров же более открыто занял позицию буржуазного либерализма.
Костомаров, например, утверждал, что тогда «У всех слышалась вера в доброжелательство и ум нового государя…» (Автобиография Н. И. Костомарова, стр. 224.). Из письма Костомарова Тарасу Шевченко в октябре 1857 г. видно, что либералы всю «.борьбу» сводили лишь к тому, чтобы добиться права пользоваться «родным словом». Впоследствии Костомаров всецело принял крестьянскую реформу как «святое» дело и, говоря в этой связи о Шевченко, считал, что пора «поэтических побуждений» прошла, наступила, дескать, проза жизни, и что дальнейшее развитие должно совершаться путем «умственного труда».
В конце 1861 и начале 1862 г. в Петербурге студенчество выступало с протестом против реакционного курса правительства в отношении университета. Против демонстраций студентов были брошены полиция и жандармские войска. Сотни студентов были арестованы и заключены в Петропавловскую крепость и в Кронштадт. Чернышевский выступал на стороне студентов против тех профессоров, которые своими действиями провоцировали студентов на беспорядки. Костомаров, будучи профессором Петербургского университета, занял провокационную позицию. В автобиографии он сам рассказывает, что был сторонником необходимости «обуздать» студентов. «…Молодежь,— писал он,— стала попирать все, перед чем старое поколение благоговело: религию, государственность, нравственность, закон, семейство, собственность…» и т. д. (Автобиография Н. И. Костомарова, стр. 276, 299, 300, 304, 306, 308.)
Причину «нигилизма» Костомаров советовал искать в философском материализме, отрицающем религию и христианскую нравственность. Костомаров с сожалением говорил о большой «склонности к естествознанию» у молодежи. Так, он возмущался по поводу студенческого экзамена в университете тем, что Писарев «…не знал о том, что в России были патриархи, и не мог ответить, где погребались московские цари» (Автобиография Н. И. Костомарова, стр. 276, 299, 300, 304, 306, 308.). Не требуется комментариев для определения того, как все это характеризует не Писарева, а самого Костомарова.
В знак протеста против ареста царским правительством и ссылки популярного среди студенчества профессора П. В. Павлова, студенческий комитет решил прекратить чтение публичных лекций в здании городской думы. Костомаров с этим не согласился и в марте 1862 г. выступил с лекцией. Студенты, как это пишет сам Костомаров в автобиографии, освистали его и вообще «озлобились» против него. Как известно, Чернышевский, будучи связан со студенческим комитетом, специально посетил Костомарова и обратился к нему с просьбой не читать лекции: «Не берите на себя роль агента-провокатора», резонно убеждал его революционер-демократ. Но Костомаров категорически отказался, заявив, что он не подчинится студенческому деспотизму» (Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. I, стр. 762. ).
В это время произошел разрыв между Чернышевским и Костомаровым. В своих замечаниях «По поводу «Автобиографии» Н. И. Костомарова» Чернышевский писал: «Напишу что-нибудь по поводу «Автобиографии»…, моего бывшего приятеля, бегавшего от меня в последнее время моей петербургской жизни». И далее: «Он дичался, робел, когда видел меня. Мне надоело это. И довольно давно мне уж не случалось встречаться с ним» (Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах, т. I, стр. 757, 762.). Едва ли могут быть сомнения в том, что главной причиной этого разрыва были обострившиеся расхождения в идейно-политических воззрениях.
Известно, что в ответ на статью в «С.-Петербургских ведомостях» (1862, № 92) «Учиться или не учиться?», в которой имелось немало гнусных выпадов против передовой молодежи и ложно утверждалось, что она не хочет учиться,— в мартовском номере журнала «Современник» за 1862 г. Чернышевский ответил блестящей статьей — «Научились ли?», в которой выступил против всего реакционного лагеря мракобесов и гонителей культуры и взял под свою защиту передовую свободолюбивую молодежь.
Н. Костомаров также ввязался в эту борьбу, но на стороне реакционного лагеря. В тех же «С.-Петербургских ведомостях» (1862, № 113) он поместил статью «Мешать или не мешать учиться?», в которой весьма развязно выступал против свободолюбивой, борющейся с царизмом молодежи и вообще против передовых кругов общественности. Проводя при этом некоторую историческую параллель, он всячески грязнил руководителя крестьянского восстания Степана Разина (См. Науково-публіцистичні і полемічні писання Костомарова, Держ. видав. України, 1928, стр. 132—134.).
Известно, что в статье «Тысячелетие», опубликованной в «С.-Петербургских ведомостях» (1862, № 5) Костомаров с открытым забралом выступил против передовой русской общественности. Он клеймил «модных прогрессистов» «передовых людей», т. е. направление Чернышевского, к которому принадлежал и Шевченко, как людей «наиболее неспособных и пустых». Идеализируя старорусское удельно-вечевое управление во главе с князем, пропагандируя тем самым идею монархизма, Костомаров писал: «…вместо того, чтобы повторять избитую модную фразу: вперед! не уместнее ли будет сказать: назад! Даже назад к половине IX века, за тысячу лет» (Науково-публіцистичні і полемічні писання Костомарова, стр. 128.). Так профессор истории Костомаров, испугавшись надвигавшейся крестьянской революции и боясь за судьбу царя и помещиков, стал «научно обосновывать» необходимость попятного движения в истории.
Костомаров рьяно воевал против революционно-демократического движения. «Возникли мечты о расширении нигилистического учения в массах,— писал он,— и средством для того считали тайное печатание и распространение листков или прокламаций, призывавших общество к преобразованию путем кровавой революции. … Это была самая черная и возмутительная сторона современного нигилизма» (Автобиография Н. И. Костомарова, стр. 309.).
Костомаров и Шевченко стояли на противоположных позициях в понимании исторического процесса. Как мы уже говорили, Шевченко с величайшим уважением относился к Степану Разину, называя его «славным лицарем». Костомаров же, наоборот, в своих «ученых» трудах чернил личность Разина, его роль в народном движении, называя его «извергом рода человеческого» (Исторические писания и исследования Николая Костомарова, т. П. СПб., 1863, стр. 239, 240.), а народ — «чернью». Отряды восставших крестьян, боровшихся за свое освобождение, он всюду наделяет презрительными: эпитетами: «шайки», «мятежные скопища», «разбойники», «притон возмущения» и т. п.
Отношение Костомарова к крестьянскому освободительному движению под руководством Разина определяется следующими его словами: «Но само по себе оно было не новым началом жизни, а старым: запоздалым, отцветшим; оно было страшно настолько, чтобы задержать русский народ, сбить его на время на: старую дорогу». Борьба была, по Костомарову, «бесплодной, как метеор». Не случайно, что в самом конце книги написано: «Не дай, господи, дожить до той поры, когда опять придет Стенька!» (Н. Костомаров. Бунт Степана Разина. СПб., 1859, стр. 113,. 138—139, 237 и др.).
Не удивительно, что Александр II одобрил книгу Костомарова о Степане Разине, рассмотрев ее, в связи с назначением Костомарова профессором в Петербургский университет. Под старость Костомаров хвалился благосклонным вниманием царя к своей особе (Автобиография Н. И. Костомарова, стр. 261—262.).
И как это прямо противоположно убеждениям Шевченко и его единомышленника великого революционера Чернышевского, который, отражая мнение всех революционных демократов и свою готовность быть всегда с народом, говорил: «Меня не испугает ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня» (Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. I, стр. 419.).
Напомним, что в 50-х гг. Чернышевский, Костомаров и Шевченко нередко встречались и были, можно сказать, в дружеских отношениях, но это,, как видим, до поры до времени не столь уж мешало иметь противоположные взгляды в общественно-политических вопросах.
В противоположность революционному демократизму Шевченко, Н. Костомаров являлся отцом антинаучной буржуазнонационалистической «теории» единого потока украинской нации,, он рассматривал украинский народ как единый, одноклассовый, «глубоко-демократический», не хотел видеть эксплуататорских классов внутри его.
Фальсифицируя историю, еще в «Книгах бытия украинского народа», затем в работе «Две русские народности» (1861) в статье «Задачи украинофильства» (1882) и всюду, где только была возможность, Костомаров в своих писаниях утверждал, что верхние слои украинской нации порывали с ней. «Судьба южно-русского племени,— писал он,— устроилась так, что те,, которые выдвигались из массы, обыкновенно теряли и народность; в старину они делались поляками, теперь великоруссами:
народность южно-русская постоянно была и теперь остается достоянием простой массы» («Истории, монографии и исследования (Н. Костомарова». СПб., 1863, т. I, стр. 285, 286. См. также «Русский вестник», 1882, кн. 2, стр. 886—900.).
Эту националистическую идею сплошной демократичности украинского народа подхватили галицийские буржуазные националисты «народовцы» и Грушевский.
Историю украинского народа Костомаров изображал как историю только национальной борьбы. Даже такую острую форму классовой борьбы, как восстание угнетенных народных масс, он толковал как общенациональное движение. Извращая действительную историю, Костомаров пытался доказать, что и Колиивщина 1768 года была общенародным движением, национальным делом всей Украины, всех ее сословий. Словом, историю украинского народа Костомаров толковал только как историю борьбы украинской нации «одновременно с москалями и поляками». Он не хотел видеть исторической правды того, что борьба закрепощенного украинского трудового народа была антикрепостнической борьбой против эксплуататоров (как украинских, так польских и русских) борьбой против национального гнета.
Костомаров так же, как реакционная русская общественность во главе с царским правительством, оценивал польское восстание 1863 г. только как событие явно националистическое.
Он довольно последовательно, начиная еще с 1841 г., в своей работе «О причинах и характере Унии в Западной России» (См. Науково-публіцистичні і полемічні писання Костомарова, стр. 35.), разжигал вражду между русским и украинским народами. «Противоположности» двух народов, по мнению Костомарова, «скрываются на дне души народной» и по своему происхождению «теряются в глубокой древности». В своих философских рассуждениях он исходил из принципа существования какой-то мистической «души», как неизменной сущности. Костомаров всячески пытался «отыскать» какие-либо качества в украинском народе, изображая их в положительном духе, в отличие от русского народа, показывая его в отрицательном смысле. Эти «противоположности» «душ» он силится найти в вопросах отношения к монархизму, к гражданским правам, к социализму, к религии и даже в области отношений к природе и в любовных чувствах (См. Исторические монографии и исследования Николая Костомарова, Т. I, стр. 267—269, 276—1286.).
«…Мы на каждом шагу,— пишет Костомаров,— натыкаемся, так сказать, на факты взаимного недружелюбия и даже вражды между двумя русскими народностями». И только «духовное утешение— вера его (украинского народа.—М. Н.) отцов», т. е. христианская религия, была стимулом к воссоединению двух народностей (Н. И. Костомаров. Собр. соч., т. XVI. СПб., 1905, стр. 714.), так уверяет Костомаров.
Этот принцип Костомаров совершенно ясно высказал еще в своей работе «О причинах и характере Унии в Западной России» (1841). Всю борьбу угнетенного украинского народа против польской шляхты Костомаров рассматривал как борьбу «за веру православную».
Он всячески умаляет историческую роль Богдана Хмельницкого, выставляя его в весьма неприглядном виде (См. например «Науково-публіцистичні і полемічні писання Костомарова», стр. 27—28, 32—36.). Шевченко же, как известно, прославлял деятельность Хмельницкого.
Впоследствии в своей статье «Украинский сепаратизм» (1864), под влиянием критики русской реакционной прессы, стараясь приспособиться к российскому самодержавию, Костомаров на словах отказался от своей работы «О причинах и характере Унии в Западной России», назвав ее «дрянью» (См. «Науково-публіцистичні і полемічні писання Костомарова», стр. 210.). Но это был только маневр. В работе «Две русские народности», написанной в 1861 г., через 20 лет после работы «О причинах…», он продолжал ту же пропаганду вражды между русским и украинским народами, в противоположность пропаганде дружбы народов, проводимой Тарасом Шевченко.
Даже матерый украинский националист М. Грушевский не смог удержаться от того, чтобы не сказать: «Но все-таки в 1860 гг. выросло твердое убеждение о Костомарове как враге Москвы и неприятеле великоруссов вообще» (См. «Науч. публ. і полемічні писання Костомарова», стр. XIII.).
Шевченко, как мы уже говорили, историю общественной жизни понимал как историю борьбы народных масс за свое политическое и экономическое раскрепощение путем революционного уничтожения эксплуататорского общества и власти имущих. Громадное значение в развитии истории общества он придавал технике. Костомаров же утверждал, что «вечный разум» «управляет» «по неведомым нам путям всею судьбою истории человечества» (Автобиография Н. И. Костомарова, стр. 310.). Он в основном не выходил за рамки реакционной по-мещичье-буржуазной историографии.
По мере обострения классовых противоречий, в условиях нарастания революционной ситуации, а затем после крестьянской реформы, в связи с развитием капитализма и ростом класса буржуазии, Кулиш также все более и более эволюционизировал вправо. Он открыто упрекал Шевченко в дружбе с русскими революционными демократами, в том, что он «братався з чужи
ми» («Основа», 1861, ноябрь — декабрь, разд. IV, стр. 12.). В стихотворении «До братів «а Вкраїну» Кулиш заявлял, что он молчал до тех пор, «пока батько украинский» пел песни, а теперь настало его время. В стихотворении «Брату Тарасові на той світ» он нескромно заявлял, что он берет на себя задачу продолжать дело Шевченко. Все это было рассчитано на то, чтобы, используя славу великого поэта, дезориентировать передовые слои украинской общественности, шедшие за Шевченко, и толкнуть их на путь помещичье-буржуазного либерализма.
В 60-х гг. Кулиш поступает на царскую службу — директором Департамента народного просвещения в Варшаве, приняв тем самым на себя обязанность осуществлять в Польше царскую шовинистическую политику.
В своей автобиографии (1868) Кулиш прямо заявляет о «цинизме» (читай революционности) Шевченко и своем «аристократизме». Он и Шевченко, по словам Кулиша,— это две половины казачества: Шевченко учился истории у гайдамацких руководителей и представлял казачество без старшины, убежавшей в Сечь, а Кулиш — казацкую старшину, которая шла на соглашение с царскими боярами и приветствовала наказ Екатерины II об усилении крепостничества.
Как помещичье-буржуазный либерал, ориентировавшийся ранее на российское самодержавие, в конце 60 — в 70-х гг. Кулиш меняет ориентацию с русской на австрийскую монархию. В начале 80-х гг. он выезжает в Австро-Венгрию и подает заявление о переходе в австрийское подданство, чтобы в «культурных» условиях, под сенью прославляемой им австрийской конституции продолжать борьбу за «национальное» возрождение Украины.
Поэзию Шевченко Кулиш теперь называет «полупьяной», «распущенной музой», все стихи поэта «не лучше сора, который следует развеять по ветру».
Проповедуя союз украинских и польских помещиков и буржуазии, под владычеством польских, Кулиш воспевает католическую «культуру», «священную» особу «Сигизмунда-Католика», обливает грязью Тараса Шевченко.
Так Кулиш наглядно продемонстрировал всю непримиримую противоположность двух мировоззрений: помещичье-буржуазного, монархического и революционно-демократического. То, что уже начало проявляться еще в Кирилло-Мефодиевском обществе, сказалось теперь с полной ясностью. Кулиш прямо осуждает «фальшивое настроение,— по его мнению,— украинской интеллигенции 40-х годов», во главе которого находился Шевченко.
В своей «Истории воссоединения Руси» Кулиш выступает против поэмы Шевченко «Сон» («У всякого своя доля»). Он защищает «честь» царицы Екатерины II и пытается доказать, что в народных песнях о ней отзываются положительно (См. П. А. Кулиш. История Воссоединения Руси, т. II. СПб., 1874, стр. 24, 25, 26, 282, 149; т. III. 1877, стр. 233-234.). В книге «Хуторна поезія» (1882) он посвящает Екатерине II особый гимн, в котором выступает против Тараса Шевченко. Кулиш воспевает ее за то, что она «знищила еси гніздо осине», раздавила «ядовитую гадюку» — Запорожскую Сечь. Он, таким образом, совершенно открыто выступает врагом освободительного движения угнетенных крепостных масс и революционного демократизма Шевченко.
Раболепствуя перед австрийско-польскими реакционерами кг наперекор интересам украинского трудового народа, Кулиш всячески пытается оклеветать, очернить освободительную борьбу украинских крепостных масс под водительством гетмана Богдана Хмельницкого. Это великое освободительное движение он называет «пьяным бунтом», «кровавой Хмельнитчиной», а самого Хмельницкого «героем руины». Словом, Кулиш занял позицию прямо противоположную Шевченко, который называл Богдана Хмельницкого «гениальным бунтовщиком».
Иван Франко правильно отмечает, что «Кулиш до смерти воевал с шевченковскими понятиями и образами Украины, казачества, гайдаматчины, панства и простонародья…», «всюду он находил ненавистную тень Шевченко» («Літер, пауков, вісник», 1902, май, стр. 47.).
Не поладив в Австрии с польскими панами. Кулиш в 80-х гг. возвращается в Россию. Поселившись у себя на хуторе, он снова пытается играть «большую» роль в движении украинской общественности. В сборнике стихотворений «Хуторна поезія (1882) Кулиш обращается с «Призывным письмом к украинской интеллигенции», в котором объявляет о намерении обосновать «новую» философию, имеющую исходным принципом признание божественного Космоса. Несколько раньше, в третьем томе своей «Истории воссоединения Руси» (1877) он преклонялся перед социологией позитивиста Огюста Конта. Опираясь на свою «хуторскую» философию, Кулиш объявляет поход за «возрождение» украинской нации, призывает к единению «панов с мужиками», к борьбе, но не «мечом и кулачьем», как воевали в старину «предки варяги и козаки», а …«пером и дружбою».
Шевченко исторический процесс рассматривал как борьбу народных масс за свое социальное и национальное раскрепощение. Кулиш же стал называть революционный народ «народом без пути, без чести и закона», порожденным на свет «из волчьего ложа». Он начал оправдывать черносотенные действия царя палача-вешателя Николая I, разгромившего Кирилло-Мефодиевское общество. Кулиш писал, что это было «справедливое, но суровое царствование Николая Павловича» («Новь», 1885, т. IV, № 13, стр. 61—75.).
Своими злобными выступлениями против освободительного народного движения и против Шевченко Кулиш окончательно разоблачил себя. Естественно, что «его смерть,— говорил Иван Франко,— вызвала по всей Украине скорее чувство облегчения, чем скорби» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона, кн. 81, стр, 321.).
В противоположность атеизму Шевченко, Кулиш и Костомаров выступали в роли лакеев поповщины. В статье «Христианство и крепостничество» («Основа», 1862, июнь) Костомаров пытался доказать, будто христианство не является проповедью слепой покорности рабскому строю. Он советовал распространять среди простого народа книги так называемого священного писания (См. «Основа», 1862, май, стр. 2.). Сам он усердно переводил на украинский язык и издавал религиозную литературу, о чем писал Шевченко в начале февраля 1858 г., отмечая это в «Автобиографии». В «Вестнике Юго-Западной и Западной России» (Киев, 1863, т. IV, стр. 140), имеется указание на издание им книжки «Церков Божа патріархальна» (СПб., 1863. Видано Николаем Костомаровым»), Костомаров открыто выступал против «модных прогрессистов», т. е. против философии материализма русских революционных демократов.
Кулиш также еще в «эпилоге» к «Черной раде» (1857) писал о своих «христианских убеждениях». В 60-х годах он открыто проповедовал религию, переводил на украинский язык «священное писание» с целью распространения его в народных массах. Кулиш успел перевести на украинский язык «Пятикнижие» Моисея, которое и было напечатано во Львове как приложение к журналу «Правда». Он пытался создать какой-то «новый» религиозный культ «на основе науки». «По пророчеству г. Кулиша,— писал Франко,— бог «воскреснет в сиянии науки». Мы рады бы знать, какая эта наука воскресит его»,— иронизирует Франко и продолжает: «и геология, и психология, и философия вытеснили бога из границ нашего опыта, мышления и понимания… Может быть г. Кулиш своим пророческим духом знает еще о такой науке, которая воскресит бога,— мы о такой науке совершенно ничего не знаем» (Іван Франко. Літературно-критичні статті. Київ, 1950, с. 101.).
Таково идейно-политическое лицо Костомарова и Кулиша. Украинский поэт-революционер П. Грабовский в письме ОТ; 17 марта 1900 г. так очень метко охарактеризовал; Костомарова и Кулиша: «Что Костомаров и Кулиш были православными (не христианами, а именно православными) в самом плохом смысле этого слова, то есть предрассудочно-обрядовом, то это, по-моему, не требует никаких доказательств: вся их жизнь, деятельность и взгляды свидетельствуют об этом. Костомаров отроду был человеком тихим, консервативным, предрассудочно-религиозного склада и умер таким. Кулиш — человек более сложный, непостоянный и драчливый… вообще сторонник православия и что касается общественно-политических взглядов — реакционер; до самой смерти он остался верным этой реакции, а то, что в раздражении кидался от поляков к москалям, а от москалей к полякам, то в этом не было ничего противоречивого: он менял господ…» (Павло Грабовський. Збірка статтей та матеріалів. Київ, 1948, стр. 151.).
Так история на практике подтвердила, что борьба внутри Кирилло-Мефодиевского общества между направлениями крестьянского революционера Шевченко и помещичье-буржуазных либералов и националистов Костомарова и Кулиша не была случайной. В ходе истории революционный демократизм Шевченко укреплялся и развивался, примыкая к наиболее передовому направлению своего времени, возглавляемому Чернышевским. Костомаров же и Кулиш, наоборот, эволюционировали вправо, пропагандировали украинский помещичье-буржуазный национализм, примирение с царизмом, распространяли религию, мракобесие.
Украинские буржуазные националисты конца XIX и начала XX в. продолжали эту традицию клерикализма. Так, националисты Галиции, объявив религию «национальной святостью», большими тиражами издавали клерикальную литературу. В частности, Е. Огоновский в 1882 г. выпустил книгу «Оповідання про життя святого великомученика і лікаря Пантелеймона», о которой И. Франко сказал, что она служит только «для затемнения голов народных» (Іван Франко. Твори в двадцяти томах, т. XVI, стр. 47—51.).
Идеи национализма Костомарова и Кулиша воспринял украинский историк М. Грушевский.
В 1915 г. в письме к В. Дорошенко Иван Франко писал, что нет никакой надобности «толочь и перемалывать фальшивые исторические конструкции проф. М. Грушевского».
В нашей литературе, к сожалению, до последнего времени можно еще встретить работы, в которых или расписываются «заслуги» Н. Костомарова в истории передовой общественной мысли Украины, или же замалчивается его реакционная деятельность. В наиболее обостренный период борьбы классов, как было сказано, Костомаров активно выступает в стане реакции.
Историческая роль Кирилло-Мефодиевского общества заключается вовсе не в том, что в нем состояли и вели работу деятели типа Костомарова и Кулиша, а в том, что в нем активно действовало левое революционное крыло, возглавляемое Тарасом Шевченко. Именно шевченковские традиции (а не костомаровские и кулишевские) сыграли свою положительную роль в дальнейшей истории освободительной борьбы украинского народа.