Загрузка...«Индивиды и народы,— пишет Тейяр,— географически и психологически исключительно сильно проникают друг в друга. Но, странный случай, несмотря на интенсивность этих сил сближения, мыслящие единицы, видимо, не способны попасть в район их внутреннего притяжения. Исключая особые случаи, в которых играют роль или половые факторы, или временно какая-нибудь общая исключительная страсть, люди продолжают оставаться враждебными друг другу или, по крайней мере, обособленными друг от друга. Как порошок, крупинки которого, как бы их ни сжимали, не вступают в молекулярный контакт, люди всем своим существом, изо всех сил отстраняют и отталкивают друг друга». (Подчеркнуто нами.— В. 3., М. Ф.)
Выдвигая такого рода «теорию» Тейяр де Шарден явно изменяет своим собственным принципам научного исследования, отличающим его от целой массы догматических и спекулятивных теологов. Предложенная им «теория» представляет собой типичный образец умозрительной спекуляции, обнаруживающей непонимание самых элементарных законов существования и развития человеческого общества. Предложенная Тейяром модель человеческих взаимоотношений полностью абстрагирована от социальной сущности человека, исторически сложившейся как раз не на основе взаимного отталкивания, а на основе объективных и неразрывных связей и отношений, являющихся необходимым условием существования и отдельного человека, и всего человеческого общества.
Наивная, иначе ее трудно назвать, попытка Тейяра де Шардена таким примитивным способом моделировать сложнейший механизм продуцирования и действия коллизий и конфликтов человеческого общества представляет собой еще одно доказательство того, что вне марксизма и без марксизма нельзя научно объяснить какие бы то ни было феномены социального бытия.
Само возникновение такой «теории» можно объяснить лишь тем, что ее содержание было «навязано» Тейяру реальной панорамой положения вещей в капиталистическом мире, где действительно «сила взаимного отталкивания» в сфере социальных и межличностных отношений явно превалирует над «силой взаимного притяжения» индивидов. Но данный феномен, присущий капитализму, марксова теория отчуждения научно объяснила еще в сороковых годах прошлого столетия. Убеждения Тейяра в неизбежности войн и всякого рода социальных катаклизмов вытекают, наконец, из сопутствующего эволюции свойства дивергенции, которое, по мнению Тейяра, достигает своей кульминации на стадии ноосферы. «Все войны и революции,— утверждает он,— являются выражением присущей эволюции рода человеческого действенной дивергенции».
Но если бы это было так, как думает Тейяр де Шарден, если бы само явление дивергенции автоматически предопределяло неизбежность онтологической враждебности в биологической и социальной эволюции, то, вероятно, сама эволюция давно бы уже могла прерваться на любой из ее предшествующих стадий. Данное утверждение Тейяра является спекулятивным и совершенно не обоснованным.
Своеобразным шедевром в смысле соединения и взаимопроникновения социал-дарвинистской и ветхозаветной аргументации в пользу доказательства неизбежности войн и агрессии является изданная в ФРГ книга графа Рихарда Коуденгове-Калержи под претенциозным и интригующим заглавием «От вечной войны к большому миру». Книга эта примечательна также тем, что в ней при общей пацифистской ориентации автора собран исключительно широкий ассортимент доводов в защиту идеи неизбежности войн в человеческом обществе. Автор этой книги, известный своими космополитическими воззрениями, один из ярых сторонников создания мировой империалистической федерации, весьма популярен в идейных сферах западноевропейского капитализма. В вышеуказанной книге Коуденгове-Калержи развивает идею о том, что «война является естественным состоянием человеческого общества». Он считает, что война есть одно из проявлений борьбы за существование в природе — борьбы, которая, по его мнению, является всеобщим и вечным законом всякого бытия. Он пишет в этой связи: «Среди гармонии и мира звездного неба природа представляет собой арену вечной борьбы на жизнь и смерть, жестокой и неумолимой. Эта борьба началась задолго до появления человека, она будет продолжаться много времени спустя, после вымирания человеческого рода». Далее воинственный граф разъясняет, что человеческое общество отнюдь не составляет счастливого исключения и так же, как и вся природа, находится во власти «жестокого и неумолимого» закона борьбы за существование.
«Человек, — пишет он далее, — является одновременно и миролюбивым и воинственным. Он тоскует по миру, но притягивается войной, как мотылек светом свечи, которая его сжигает… Борьба за существование есть закон жизни… Война представляет собой определенную форму этой вечной борьбы. Она не является изобретением человека. Так же муравьи и термиты мобилизуют армии, устраивают сражения и ведут войны. Мировая история есть военная история».
Даже и лагере самых откровенных социал-дарвинистов трудно встретиться с более откровенной экстраполяцией законов развития животного мира на человеческое общество. Но и этого воинственному графу кажется недостаточным. Чтобы окончательно сразить, читателя «логикой» своих утверждений, он провозглашает: «В каждом из нас в отдельности живет кровь Каина, первого убийцы и первого воина. От Каина начинается история человечества, но война старше, чем оно. Еще задолго до сотворения Адама и Евы воевали между собой ангелы».
Приведенные выше высказывания Коуденгове-Калержи могут служить яркой иллюстрацией того, как вульгарная биологизация и антропологизация законов развития общества прекрасно уживаются с религиозно-мифологическим истолкованием человеческой истории.
В своих рассуждениях о причинах войн и о судьбах человечества Коуденгове-Калержи, равно как и его рассмотренные выше единомышленники, исходит из посылки, что в основе развития природы и общества действуют одни и те же закономерности, что люди в своих действиях и поступках по существу ничем не отличаются от животных, что им, как и животным, присущи врожденные агрессивные воинственные инстинкты, в силу которых война является естественным состоянием всего живущего. Он отрицает принципиальные качественные различия между природой и обществом. Сам по себе такой подход, разумеется, не нов и не оригинален. Он основан на непонимании и отрицании глубокого качественного своеобразия человека и человеческого общества.
Между тем такое своеобразие существует и является не продуктом умозрительной спекуляции, а реальным фактором социального бытия человеческих индивидов, в корне отличающегося, при наличии многих чисто внешних признаков, от бытия животно-растительного мира. Любое, в том числе самое высокоорганизованное животное, пассивно приспосабливается к природе. Человек является активным субъектом своей собственной истории. Он активно воздействует на природу, в процессе труда изменяет и преобразует ее в своих целях и интересах. Труд как процесс целенаправленного воздействия на природу является специфически человеческим свойством. Труд создал самого человека. Благодаря труду человек стал социальным существом и как таковой он является объектом действия качественно новых закономерностей, присущих только человеческому обществу.
В письме к народнику Лаврову Ф. Энгельс исчерпывающе разъяснял смысл существенного отличия между обществом людей и миром животных, указывая одновременно на недопустимость перенесения закономерностей последнего на человеческое общество. «Существенное отличие человеческого общества от общества животных состоит в том, что животные в лучшем случае собирают, тогда как люди производят. Уже одно это — единственное, но фундаментальное — различие делает невозможным перенесение, без соответствующих оговорок, законов животных обществ на человеческое общество».
В. И. Ленин со своей стороны указывал на недопустимость биологического истолкования явлений общественной жизни. В. И. Ленин отмечал в этой связи, что «перенесение биологических понятий вообще в область общественных наук есть фраза».
Но заблуждение буржуазных идеологов заключается не только в том, что они используют этот несовместимый с научным подходом прием, но также и в том, что сами закономерности мира природы, животного мира истолковываются ими крайне субъективно и произвольно. Объявляя, например, «борьбу за существование» «законом жизни», Коуденгове-Калержи, равно как многие его единомышленники, механически повторяет одну из самых популярных догм буржуазного миропонимания, принадлежащую к тому же к слабым сторонам дарвиновского учения, на что не однократно указывали классики марксизма-ленинизма.
«Все учение Дарвина о борьбе за существование,— писал Энгельс, — является просто-напросто перенесением из общества в область живой природы учения Гоббса о Bellum omnium contra omnes (войне всех против всех — В. 3., М. Ф.) и учения буржуазных экономистов о конкуренции, наряду с мальтусовской теорией народонаселения. Проделав этот фокус (безусловную правомерность которого я оспариваю…), опить переносят эти же самые теории из органической природы в историю и затем утверждают, будто доказано, что они имеют силу вечных законов человеческого общества. Наивность этой процедуры бросается и глаза, на это не стоит тратить слов».
В другом месте Энгельс называет «совершенным ребячеством» попытку буржуазных идеологов «подвести все богатое многообразие исторического развития и его усложнения под тощую и одностороннюю формулу: «борьба за существование».
В свете этих положений Энгельса становится совершенно очевидной полная несостоятельность попыток возведения формулы «борьба за существование» в ранг всеобщей естественной и общественной закономерности. Но ведь именно произвольное обращение с этой формулой и дает Коуденгове-Калержи повод объявить войну «естественным состоянием человеческого общества», именно абсолютизация этой, по словам Энгельса, «тощей и односторонней формулы» позволяет буржуазным идеологам черпать «аргументы» в защиту неизбежности новой мировой войны. То обстоятельство, что они в современную эпоху, так же, как и сто лет назад, столь упорно цепляются за развенчанную наукой и историей формулу «борьба за существование» в приложении к человеческому обществу, является еще одним ярким проявлением глубокого кризиса буржуазной идеологии и веским доказательством того, что «буржуазия уже не в состоянии выдвинуть идеи, которые могли бы увлечь за собой народные массы».
Не только жизнь отдельных индивидов но и жизнь целых государств в современную эпоху Коуденгове-Калержи рассматривает под углом зрения действия «закона борьбы за существование». «Наша планета,— пишет он,— является сегодня островом без закона, без конституции, без полиции. Суверенные государства, которые его населяют, признают только кулачное право, борьбу за существование и выживание сильнейшего». Только лишь рассматривая нашу планету сегодняшнего дня через призму буржуазной действительности, можно рисовать такую безотрадную картину. Но ведь капитализм больше не является единой всеохватывающей системой мирового хозяйства и его закономерности больше не определяют судьбы народов и всего человечества. Как один из виднейших представителей космополитической доктрины Коуденгове-Калержи и здесь не упускает случая, чтобы лишний раз обрушиться на принцип суверенитета и независимости государств. С его точки зрения сама идея суверенитета государств несовместима с миром. Он заявляет об этом прямо и категорически: «Пока мир разделен па суверенные государства, существует опасность гибели мира, виной которой являются человеческая злоба, глупость и слепота».
Здесь мы еще раз встречаемся с недвусмысленным стремлением вывести причину и неизбежность войн в человеческом обществе из психических свойств человеческой природы. В этом пункте замыкается круг иррационалистической и психобиологической аргументации в защиту тезиса о неизбежности войн как врожденного, постоянного свойства сущности человека. И Ницше, и Соловьев, и Ясперс, и Вейцзеккер, и Фуллер, и неофрейдисты, и психосоциологи, и Коуденгове-Калержи в конечном итоге независимо от характера исходных посылок своих суждений встречаются в одном и том же «неврологическом центре», постоянно продуцирующем, по их мнению, опасность военных столкновений и применения насилия. Таким центром является-де сам человеческий индивид как своеобразный концентрат целого ряда «безнравственных начал»— алчности, злобы, зависти и прочее, в коих и кроется источник войн и своеобразный аккумулятор перманентной агрессии.
Несостоятельность и антинаучность такого подхода к данной проблеме со стороны многих буржуазных идеологов вытекает из их общего непонимания подлинной сущности человеческого индивида. Независимо от того, с какой исходной позиции трактуется ими человеческая сущность — с иррационалистической, абстрактно-антропологической или психологической, в ней отсутствует подлинный научный критерий, и сама человеческая сущность рассматривается при этом в ложном свете предвзятых субъективных построений, совершенно оторванных от исторической реальности.
Если сторонники иррационалистического воззрения ограничиваются тем, что объявляют сущность человека непостижимой разумом духовной субстанцией, что само уже но себе исключает возможность серьезной деловой полемики, то представители психобиологических теорий сводят человеческую сущность к различным проявлениям человеческой психики, притом, как правило, проявлениям сугубо негативного характера. Сводя человеческую сущность к психическим проявлениям индивида, они тем самым искусственно отделяют и изолируют ее от ее собственной основы — от отношений с другими людьми, от отношений со всем обществом.
О человеческой сущности можно говорить только лишь в ее отношении к обществу, ибо сам человек является продуктом развития общественных отношений. «…Сущность человека,— указывал Маркс,— не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений».
Марксизм-ленинизм далек от того, чтобы отрицать существование и значимость психических свойств индивида. Однако марксизм-ленинизм выступает против того, чтобы эти свойства выводились из самих себя, против того, чтобы под них подводился какой-либо мистический базис, равно как и против вульгарно-биологического и абстрактно-антропологического истолкования человеческой сущности. Сколь бы индивидуальным ни казались психические проявления, действия и поступки того или иного человека, они обусловлены в конечном счете его сложными и многообразными отношениями с обществом. Всякое противопоставление индивида обществу и общества индивиду является идеалистическим и антинаучным в своей основе, ибо нельзя отрывать явление от сущности.
«Особенно следует избегать того,— указывал Маркс — чтобы снова противопоставлять «общество», как абстракцию, индивиду. Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни — даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни является проявлением и утверждением общественной жизни».
А это означает, что вместе с развитием общества и в зависимости от этого развития развивается и изменяется сущность отдельного индивида. Это означает, что в человеческой сущности отсутствуют какие-либо неизменные свойства мистического происхождения или биологической природы. «Человеческая злоба, глупость, слепота» и другие нелестные характеристики, коими буржуазные идеологи наделяют человека, коль скоро таковые имеют место у того или иного индивида, являются прежде всего продуктом определенных общественных отношений и отнюдь не являются всеобщим свойством всех людей, как это пытаются изобразить буржуазные антропологи.