Загрузка...Если события IV века можно отнести на счет воли и решений одной личности, то такой личностью был император Константин Великий. В военном отношении он, придя к власти, совершил примерно то же, что некогда Цезарь. Константиново войско размещалось частично в Англии, а частично в долине Рейна, когда он задумал повести его против своих соправителей. Как ни отговаривали Константина, как ни предостерегали, он перевалил через Альпы и двинулся на Рим, где в 312 году наголову разбил у Мульвийского моста второго цезаря Максенция.
По причинам, в которых нам не суждено до конца разобраться, Константин полагал, что одержать эту победу ему помог христианский бог. За исключением гонений на христиан при императорах Деции (в 249-251 гг.) и Диоклетиане (в 303-305 гг.), некоторое время до прихода к власти Константина вокруг новой религии царило относительное затишье. Обращение же Константина в христианство поставит этот культ в центр государственного внимания. По утверждению императора и его приближенных, только христианскому Богу было под силу обеспечить salus publiса (благо государства). Себя Константин называл servus Dei, или «раб Божий». Вся его семья тоже приняла новую веру. Особенную набожность проявляли мать и теща, которые совершали паломничества в Святую землю, собирали реликвии и поощряли возведение церквей в нескольких святых городах, особенно в Риме. Константин окружил себя христианскими советниками и идеологами, в числе которых были Евсевий, Лактанций и Осия.
Император сразу же взял дела Церкви в свои руки. Политическое признание нового культа обернулось политическим контролем над Церковью. Уже в 314 году Константин созвал всех западных епископов в Арль для улаживания разногласий между ними. Император использовал монотеизм для обоснования своих полномочий. Он указывал на то, что summa divinitas (верховное божество) требует от Церкви единства и спокойствия, со всей очевидностью намекая на собственную роль — дескать, на земле обеспечить такое единство может только император. Константин был императором милостью Божьей. Он выступал не как партнер Церкви, а как ее глава.
Он стремился обеспечить христианству место в политической жизни, раньше отведенное культу Юпитера и других богов как легитимизирующей основы государства и императорской власти. Каждый год Константин созывал в разных концах страны епископальные синоды и руководил ими либо самолично, либо через своих уполномоченных. Старинный жреческий титул pontifex maximus (верховный понтифик), которым со времен Августа наделялись императоры в качестве глав государственного культа, внезапно приобрел новое значение. Все христианские священники, включая епископов, получили освобождение от уплаты налогов, поскольку их воспринимали как служителей государственного культа.
Максенция Константин победил в 312 году, но третий их соправитель, Лициний, обосновался на Востоке и до самого 324 года формально сохранял за собой часть власти, причем все это время оба воинственно настроенных цеpаря всеми средствами боролись друг с другом. В 313 году Константин с Лицинием подписали в Милане эдикт о примирении, по которому христианство стало religio licita (дозволенной религией). Впоследствии Лициний стал склоняться к Юпитеру и другим античным богам, тогда как Константина жесткое противостояние между двумя претендентами на единовластие склонило к Христу.
Лициний подозревал христиан в заговоре с целью захвата власти, Константин питал такие же подозрения в отношении язычников. Лициний запретил собрания епископов в надежде, что без вмешательства извне христианские группировки просто-напросто истребят друг друга. Учитывая резкость противоречий между различными группировками, его стратегию следует признать удачной: когда власть снова начала преследовать христиан, они оказались настолько ослаблены междоусобицами, что едва не погубили себя как единое религиозное направление.
Все это свидетельствует о роли императора Константина в качестве посредника. Спустя некоторое время противостояние Константина с его соправителем вылилось в открытую религиозную войну. Через год после победы под Адрианополем Константин велел казнить Лициния и его сына (324 г.). Христианам Востока вернули имущество, отобранное у них в период правления Лициния, причем Константин, хотя и не поддерживал язычников, позволил им также сохранить свою веру. Теперь Церкви прежде всего следовало обрести единодушие в своих рядах, поэтому в 325 году Константин созвал собор в Никее. Император сам председательствовал на этом собрании, а его участники считались государевыми гостями.
Константин настоял на предании анафеме еретиков-ариан, которые не признавали учения о Христе как истинном Боге и истинном человеке. На Никейском соборе император единолично отдал победу Афанасию в споре с Арием. Для предотвращения смуты Константин сослал Ария в Иллирию, а Афанасия — в Трир. Решения собора были обнародованы как императорские эдикты.
Двадцатилетие своего правления Константин праздновал в окружении епископов со всех концов империи, а не языческих жрецов, как можно было ожидать от римского императора. Начиная с 313 года, Константин и его семья строят один за другим: храм Вознесения в Иерусалиме, храм Рождества в Вифлееме, церковь во имя апостола Петра и церковь во имя апостола Павла в Риме, что было лишь немногим из задуманного ими. Христианские святыни обретали монументальную архитектуру, достойную государственной религии. Идея заключалась в возведении подобающих культовых зданий для новой веры Римской империи.
Храмы строились по образцу императорских зал для аудиенций. Богослужение предполагало prosKynesis, т. е. склонение ниц перед образом Христа, а потому в помещении не предусматривались скамьи для сидения (как их нет и в современных мечетях). Кроме того, Константин ввел строгие законы против евреев, этого «народа-убийцы». Он проявлял гораздо больше жестокости к иудеям и еретикам, чем к язычникам. Большая часть государственных служащих, особенно знать Рима и его окрестностей, продолжала поклоняться старым богам. Высказываются предположения, что, когда в 326 году Константин перебрался из прежней столицы в Константинополь, он сделал это, чтобы избежать строптивости римских язычников.
Рим был львиным логовом. Послание апостола Павла к Римлянам было поступком беспрецедентным, революционным. Представьте себе: человек пишет из какого-то захолустья в Рим и осмеливается давать советы и предписания, как вести себя столичным христианам! Рим привык считать себя пупом земли. «…Вышло от кесаря Августа повеление», — сказано в Евангелии от Луки (2,1), иными словами, послания должны исходить из Рима, а не наоборот. При Константине победило внешнее, восточное влияние, которое воплотилось в содержании императорских указов. Между тем ни сам император, ни прочие римляне, признав себя христианами, далеко не сразу проникались христианским мировоззрением. Для Константина Христос в первую очередь служил покровителем его воинства. Простые же римляне быстро сообразили, какие выгоды несет с собой приобщение к религии, которую объявило своей семейство государя.
Император Константин запретил выставлять в храмах свое изображение. Зато он воздвиг в римской базилике Максенция огромную статую, изображавшую его с крестом в руке. Таким образом он хотел изгнать старых богов из их святилищ. Языческие божества утрачивали былое уважение оттого, что их перестал чтить император. По мнению Константина, он был избран Богом, чтобы осуществлять Его волю на земле. Современного разделения политики и религии еще не было. Религия оставалась политической, а политика — религиозной. Лишь с начала Нового времени, с флорентийца Макиавелли (1469-1527), возникает взгляд на политику как на обособленное и весьма своеобразное поле деятельности.
Тридцатилетний юбилей своего правления Константин отмечал в иерусалимском храме Вознесения. Столь долгое пребывание у власти тоже расценивалось как свидетельство Божьей милости, ибо ничего подобного Римская империя не знала со времен Августа. Более поздняя христианская традиция в основном не жаловала римских императоров, но для Августа и Константина всегда делались исключения. В правление первого наш мир посетил Христос, в правление второго христианство обрело статус имперской религии. Приняв крещение на смертном одре, Константин упокоился в мавзолее, в окружении двенадцати кенотафов — пустых гробниц для апостолов. Император был и пожелал остаться представителем Бога на земле.
Император Константин любил называть себя «епископом», но образ жизни и погребения он избрал апостольский. В загробной жизни он хотел быть не просто апостолом, а первым среди них — тринадцатым, который бы, на манер Христа, повелевал другими апостолами. Многое указывает на то, что император хотел распространить на христианство культ цезарей. В панегирических псалмах его превозносят как «бога и владыку владык».
Интересно, что такое использование христианства со стороны императора не вызывало у верующих серьезного противодействия. Вероятно, церковные иерархи рассчитывали на привычное, относительно недолгое пребывание верховного правителя у власти. С другой стороны, они могли наконец вздохнуть после гонений на христиан Деция и Диоклетиана, хотя в отдельных случаях использование Константином христианства вызывало не меньше вопросов, чем былые преследования. Римский епископ Сильвестр, которого молва связывает с обращением Константина в христианство и легендой о его «дарении» Церкви города Рима, был весьма удивлен вниманием императора и ограничился отсылкой на Никейский собор двух наблюдателей — при том, что зван был туда самим императором.
Самое главное, что политика Константина была прежде всего религиозной политикой. Имея дело с массой претендентов на императорский престол, правителю чрезвычайно важно было обеспечить себе легитимность. Принадлежность к семейной династии никогда не играла в римской системе правления решающей роли, хотя зачастую и приносила свою пользу. Традиционно законность политической власти подтверждалась религией. После смерти Константина, последовавшей в 337 году, руководство империей перешло к трем его сыновьям, которые продолжили отцовскую политику опоры на религию. Ключом к продвижению по социальной лестнице при императорском дворе в Константинополе стала христианская вера. Тем не менее, Рим сохранял свою независимость и противостоял новой религии. Константиновы наследники поселились на Востоке и лишь изредка наведывались в Рим. Потомки старых сенаторов не поддавались новомодной вере и с сомнением воспринимали обращение в христианство императора и его сыновей.
В 361 году императором стал Юлиан Отступник, племянник Константина. Он получил христианское воспитание, был крещен и, возможно, готовился к карьере церковнослужителя, однако под влиянием пергамской школы неоплатонизма, а также неоплатоника Ямвлиха еще в юности окончательно и бесповоротно обратился к язычеству. В 355 году Юлиана провозгласили одним из цезарей, и он получил в управление Галлию. Образцом для подражания послужил ему Марк Аврелий (121-180), философски настроенный император-воин, который примерно на двести лет ранее тоже преследовал христиан. Марк Аврелий был враждебно настроен к христианству прежде всего потому, что оно угрожало традиционной вере. По мнению Юлиана, Римскую империю могло спасти только возвращение к античным богам.
Со смертью второго правителя в 361 году, Юлиан стал единодержавным главой империи. Он стремился воссоздать mos majorum (обычай предков), что по сути дела означало поклонение древним римским богам. Возрождение язычества Юлиан Отступник намечал осуществить по образцу организации Церкви. Более того, он находился под влиянием своего главного врага и в богословских вопросах. Он называл сутью религии phanthropia, или «человеколюбие». Этим греческим словом пользовались многие христианские богословы, рассуждая о Божией благодати и милосердии. Юлиан был прекрасно знаком с Библией и богословским мировоззрением, однако не разделял его.
Вот почему он хотел подорвать влияние христианства, заменить его политические функции обновленной верностью старым богам, т. е. фактически хотел повернуть время вспять.
За время своего недолгого правления император Юлиан разрешил иудеям снова отстроить храм в Иерусалиме, но землетрясение сорвало их попытки восстановить разрушенное Титом в 70 году. В 363 году, прежде чем Юлиан успел осуществить намечавшиеся гонения на христиан, его настигла внезапная смерть. Верующие торжествовали, а язычники поговаривали о том, что за этой смертью стоят христиане. В последующие пятнадцать лет в Римской империи царила подлинная свобода вероисповедания, которую обеспечили императоры Иовиан, Валентиниан и Валент. Рим переживал тогда период национального пробуждения, повлекшего за собой интерес к его древней истории. Самосознание нации, прежде чем его окончательно подавят, обычно на некоторое время обостряется. Значительная часть дошедшей до нас классической римской литературы сохранилась благодаря так называемому «антикварному ренессансу» в Риме, который пришелся на вторую половину IV века. Уже тоща был сформулирован лозунг «Назад к античности!». Возрождение древних обычаев и текстов шло параллельно с распространением христианства и служило противовесом его победам.
Борьба за настоящее происходила в виде борьбы за прошлое. Христиане также пытались навести мосты между эпохой преследований и периодом, когда их вера стала привилегированной имперской религией. Им необходимо было увериться самим и уверить друг друга, что Церковь осталась прежней и в условиях, радикально изменившихся по сравнению с тем временем, которое сплотило их. Точками опоры для новой религиозной культуры стали поклонение святым и реликвиям, церковные праздники и монументальная архитектура. Христианство стремилось — и могло—соперничать с язычеством на всех уровнях. Многие ощущали свою принадлежность к обоим лагерям. Они переходили из одной группировки в другую в зависимости от ситуации, не понимая, что такой выбор по сути дела исключает оба варианта.
Распространившаяся терпимость способствовала тому, что начали набирать силу аскетические и особенно фанатичные секты христиан. Истовые верующие были разочарованы отсутствием гонений со стороны властей. Раньше именно преследования вынуждали набожных отшельников селиться вдали от римской цивилизации, отказывавшей им в свободе совести. Теперь тех, кто мечтал о совершенстве, гнало в безлюдную глушь официальное признание христианства: им хотелось доказать, что они предъявляют большие требования к себе, нежели другие верующие.
В 378 году на Балканы пробились вестготы. После Валента, который пал в борьбе против них, империя перешла к Грациану (его убили в 383 году) и к Феодосию Великому. Император Феодосий был талантливым полководцем и организатором Востока. Он возродил религиозную политику Константина и в 381 году созвал очередной собор в Константинополе, где Никейский Символ Веры был объявлен распространяющимся на все христианство. На соборе Грациана с помощью красноречия и энергичной закулисной поддержки победили епископ Римский Дамас (366-84) и епископ Миланский Амвросий (374-97). Грациана принудили следовать в том же направлении, которое избрал на Востоке император Феодосий. Оба вынашивали планы превращения христианства в главенствующую, если не единственную, религию для всей империи.
Одним из символических событий стала борьба между христианами и римскими сторонниками более традиционных верований, развернувшаяся в 384 году вокруг алтаря богини победы Виктории в здании сената. Отголоски этой полемики можно найти даже в трактате «О граде Божием» (IV, 14 и 17). В конце концов статуя Виктории была, невзирая на ожесточенные протесты, выдворена из сената. Жертвенник был установлен в сенате Юлианом Отступником как символ его отступничества. Но статую и алтарь воспринимали и как реальную божественную защиту империи от вражеских армий. Присутствие богини Виктории было гарантией того, что в решающем сражении Римской империи всегда будет обеспечена победа. Император Гра-циан настаивал на удалении богини из сената на вечные времена. Римский епископ Даше и миланский епископ Амвросий устно и письменно поддерживали императора.
Сенат же сплотился вокруг человека, который впоследствии станет покровителем Августина, — столичного префекта Симмаха. До нас дошла речь Симмаха, сочиненная им для юного императора Валентиниана II, который унаследовал власть в 383 году, когда Грациан был убит Максимом. Речь эту можно считать последним признаком жизни, поданным язычеством. В ней содержались зачатки всех обвинений, выдвигавшихся против христиан в 410 году, после падения Рима. Христиане якобы молились об уничтожении Римской империи, подрывая авторитет древних богов и таким образом отказываясь от их покровительства. Но эти два вероисповедания были несопоставимы. В политеизме Симмаха находилось место и для христианства — он был, например, близким другом поэта Авзония, — тогда как в христианском монотеизме места для богов античного Рима не было. Нетерпимость христианства объяснялась неукоснительным требованием универсальности и исключительности, содержавшимся в понятии о единственном в своем роде христианском откровении.
Христиане никогда бы не воздвигли жертвенник «неведомому Богу», который апостол Павел обнаружил на афинском ареопаге (Деян. 17. 22-35). В разгар конфликта из-за алтаря Виктории епископ Амвросий Миланский пункт за пунктом опроверг речь Симмаха с помощью традиционных риторических приемов, которые теперь использовались во благо новой религии. И Амвросий, и Симмах сыграли значительную роль в жизни Августина. В пространном историческом экскурсе трактата «О граде Божием» Августин, в частности, пытался доказать, что лица, убравшие жертвенник Виктории из сената и таким образом лишившие страну традиционной религиозной защиты, все же не повинны в распаде Римской империи.
Тем временем живший на территории восточной церкви талантливый ритор Либаний (314-393) сочинил трактат «В защиту храмов» (Pro templis), направленный против ограбления древних храмов монахами-христианами. У старых богов все еще находились обладающие даром слова приверженцы как на западе, так и на востоке. Однако с 388 года император Феодосий Великий правил фактически единовластно, а потому во время его правления христианство было официально объявлено государственной религией. Время от времени Феодосий делал своей штаб-квартирой Милан, где еще долго, до 397 года, жил епископ Амвросий. В лице этих двоих мы впервые сталкиваемся с политическим и религиозным властителями, между которыми установились отношения напряженного, но равноправного сотрудничества: влиятельный епископ не склонен был отдавать императору роль главы Церкви.