О ПРОМЫСЛЕ. ТРАКТАТ ПЕРВЫЙ

Краткое введение

Трактаты III. 2 и III. 3 (№ 47 и 48 в Порфириевой хронологии) являют собой единый большой труд о Провидении, написанный Плотином на закате жизни. Тема вполне традиционна: многие стоики и средние платоники прибегали к ней и до Плотина, но его ясная, правдивая и глубокая работа — лучшее из дошедших до нас сочинений о Провидении. Плотин задается целью объяснить, как вера в благость и божественность Провидения может быть оправдана вопреки всему, что воспринимается в этом мире как явное зло: оппоненты, которых Плотин имеет в виду, это эпикурейцы, отрицавшие Провидение, перипатетики, отказывавшие ему во влиянии на подлунный мир, и наконец, гностики, считавшие материальный космос творением злого Демиурга.

Многие из аргументов Плотина традиционны и почерпнуты им у стоиков или развернуты из платоновских положений (см.: Законы, X), однако есть много несомненно оригинального в их использовании и усовершенствовании. Труд этот нельзя назвать систематическим: темы и аргументы повторяются и трактуются по-разному, при этом не всегда удается избежать противоречий. Но это одна из тех работ, в которых наиболее живо представлен свойственный именно Плотину способ высказывать вслух свои мысли (что позволяет читателю насладиться и тем, что сказано, и тем, как сказано).

Замечательная особенность этой работы в том, что здесь, и только здесь, Плотин говорит о Логосе — разумном формирующем начале целого космоса, который видится, на первый взгляд, отдельной ипостасью, несовместимой с обычной иерархией трех, и только трех (Единое, Ум, Душа), на которой сам Плотин обычно настаивает в других местах. Но Брие в своем введении, несомненно, прав в понимании Логоса здесь не как отдельной ипостаси, но как способа высказываться о живом образующем и руководящем образце, который исходит из Ума через Душу естественным способом и содержит материальный космос в наилучшем из возможных порядке, приводя его к единству-в-разнообразии контрастных и конфликтующих друг с другом сил, и это единство, будучи несравненно ниже единства умопостигаемого мира, однако же лучшее, что можно себе представить в жестоко разрозненном мире пространства и времени.

Синопсис

Неразумно приписывать возникновение этого мира случайности, однако признание вселенского Промысла рождает некоторые трудности, которые должно обсудить. Эта Вселенная есть вечный продукт истинной и первой Вселенной Ума, пребывающего в единстве и мире с собой (гл. 1). Наша Вселенная не истинно едина: в ней царит разделение и, как следствие, вражда. Это не результат какого-либо планирования или расчета, но естественный продукт Ума, необходимо низший из-за своей материальной составляющей, однако со свойственной ему особой гармонией справляющийся со своими противоречиями (гл. 2). Он благ как целое, и все в нем есть благо и стремится к Благу, каждое на своей ступени (гл. 3). Уничтожение одного другим необходимо и дает начало новой жизни. Беспорядок и беззаконие возникают от неправильного стремления к благу и приводят к неизбежному и заслуженному наказанию (гл. 4). Злое часто приводит к благу, как для целого, так и для отдельного индивидуума (гл. 5). Как возможно увязать с Промыслом явные несправедливости человеческой жизни? (гл. 6) Этот мир вторичен. Отдельные души тоже должны нести свою часть ответственности, но Промысел действительно простирается до Земли (гл. 7). Человек — не самое совершенное творение во Вселенной, он занимает промежуточное положение между богами и животными. Люди получают заслуженное зло от собственной лени и безрассудства. Божественное Провидение должно оставлять место для человеческой инициативы. Люди не вправе надеяться на божественную помощь, если сами не предпринимают необходимых шагов к достижению собственного благобытия (гл. 8-9). Добровольное и необходимое (гл. 10). Внутри Целого различия необходимы (гл. 11-12). Для оценки справедливости человеческой судьбы важно брать в расчет предыдущее воплощение (гл. 13). Прекрасное устроение Вселенной и место человека в ней (гл. 13-14). Бесконечные войны среди животных и людей (которые не затрагивают истинной, внутренней природы человека) суть части великого спектакля, эпизоды в пьесе, движения в танце, ноты вселенской мелодии, которые должны быть такими, какие и есть, ибо они необходимо вторичны, несовершенны, лишены единства (гл. 15-16). Этот космос меньше своего логоса. Во враждебной разобщенности «каждый убивает то, что любит». Логос, как постановщик этого спектакля, раздает участникам роли в соответствии с характерами, которые те уже имеют (гл. 17). Однако все еще остаются трудности. Не следует думать, что в нашей космической драме оставлены пустоты для импровизации актеров. Если мы лишим Логос ответственности за зло, то тем самым он не будет ответственен и за благо. Но если взвалить на него всю полноту ответственности, то даже божественные души провидцев не будут иметь никакого значения для Вселенной (гл. 18).

1. Считать, что сущность и состав этого мира возникли сами собой, либо по случайности, — неразумно, это свойственно человеку, не имеющему ни ума, ни чувства, ибо это может быть очевидно прежде доказательства, хотя и многие весомые доводы, показывающие истинность этих слов, уже были приведены; сам способ возникновения и сотворения этих вещей, некоторые из которых происходят не должным образом, вызывает затруднение относительно вселенского Промысла: одни — само его существование отрицают, другие — считают, что возникающее есть творение злого Демиурга; потому прилично будет нам рассмотреть этот вопрос, начав рассуждение с самого начала. Поэтому давайте на некоторое время отложим разговор о Промысле, свойственном каждому, т. е. о том логосе, который предшествует деятельности [частных лиц], о логосе, говорящем, как что-то случится или не случится (последнее в случае вещей, которые делать не должно), как мы можем иметь что-либо или не иметь. Предположим, что мы говорим о бытии вселенского Промысла, и связываем его с тем, что следует по порядку за ним. Если мы говорим, что изначально не существовавший космос начал существовать с какого-то момента времени, мы тем самым отказываемся от того, что Промысл во Вселенной был [всегда] тождествен [себе], как мы говорим о нем применительно к частным вещам, т. е. как о про-видении и расчете Богом того, как могла бы возникнуть Вселенная, и как вещи могли бы быть благи, насколько это для них возможно. Но поскольку мы утверждаем, что космос существовал всегда и никогда не несу-ществовал, было бы последовательным и правильным также сказать, что существующий в этой Вселенной Промысл есть бытие Вселенной согласно Уму, что Ум прежде Вселенной: не в том смысле, что он раньше по времени, но потому что мир произошел от Ума, потому что Ум первее по природе, потому что природа Ума есть причина мира, его архетип и парадигма, образ которой и есть мир, существующий благодаря Уму, вечно гипостазирующийся таким вот способом. Природа Ума и Сущего есть истинный и первый космос, не отставленный от себя, не ослабевший из-за разделения на части, не имеющий недостатков даже в своих частях, поскольку каждая не отрывается от целого, но всецелая Жизнь и всецелый Ум живут и мыслят вместе в Едином. Ум содержит в себе часть как целое, и все связывается дружбой с собой, и не отделено иное от иного, и не становится только иным, отчужденным от других: таким образом, одно не причиняет другому вреда, даже если они противоположны. И поскольку Ум везде един и во всем совершенен, постольку он устойчив, ибо не знает изменения, ибо он не действует так, как одна вещь действует на другую. Какой же смысл мог бы быть в его деятельности, если он ничего не лишен? Как может один логос произвести другой логос, и ум — произвести другой ум? Возможность делать что-то благодаря себе принадлежит тому, кто не всецело находится в хорошем состоянии, но творит и движим по направлению к чему-то, чего он хуже. Вообще, блаженные пребывают в себе, они есть то, что они есть, им довольно бытия собой; многоделанье же небезопасно для тех, кто таким образом выходит из себя. Тот [истинный Ум] блажен таким образом, что самим своим нетворением совершает великое, и пребывая в себе, немалое творит.

2. Таким образом, из того истинного и единого космоса возник этот космос, который един не истинно, ибо мног и разделен во множественности; иное отстоит от иного, и всякая вещь возникает чуждой другой, и не только нет между ними дружбы, но — неприязнь, которая создает раздельность: из-за своей недостаточности все они необходимо враждуют друг с другом. Ибо всякая часть этого мира не самодостаточна, но будучи сохранена, воюет с другой, благодаря которой сохранилась. Ибо этот мир возник не в силу размышления о том, что ему должно возникнуть, но из-за необходимости [существования] второй природы, ибо тот космос не был последним существующим. Тот космос, поскольку он был первым, имел огромную силу, всю силу; и эта сила сотворила иное, не ища его сотворить. Ибо если бы он искал его сотворить, то не имел бы его прямо в себе, и творил бы его не из своей сущности, но как ремесленник — не мог бы творить из себя, но из приобретенного извне и полученного от обучения. Ум же, давая нечто от себя в материю, производит тем самым все вещи, безмолвствуя и покоясь;

то, что он дает от себя, есть истекающий из Ума Логос. Да, истекающее из Ума есть именно Логос, и он всегда истекает, пока Ум остается сущим. Все части [«будущего» космоса] пребывают в Логосе, в семени, вместе, разом в одном и том же, и ничто ни с чем не враждует, не разнится, ничему не мешает; потом уже нечто возникает в объеме, и иная часть в ином месте, так что вещи будут уже и мешаться друг другу, и друг друга истреблять; таким образом из единого Ума и истекшего от него Логоса взошла в бытие эта Вселенная и разделилась на части, и по необходимости возникли как дружественные и приятные [друг другу существа], так и враждебные и воинственные; и одни охотно наносили друг другу вред, другие делали то же, но неохотно; гибель одних приводила к возникновению других, но действия и претерпевания всех их стали объяты единой гармонией, и хотя каждый производил только свойственный ему звук, все они были приведены Логосом в единое созвучие и единый порядок, и сделаны частями целого. Ибо эта Вселенная не есть Ум и Логос, не как Та, но участвует в них. Поэтому и должны были гармонично соединиться Ум и необходимость, так что, хотя необходимость тянет Ум к худшему, несет в алогическое, поскольку сама она не есть Логос, но все равно Ум властвует над необходимостью. Этот умопостигаемый космос есть только Логос, он не мог бы стать иным, но только Логосом; если же нечто иное возникло, то оно должно было возникнуть худшим того космоса, и оно не есть Логос; не какая-нибудь материя, опять же, ибо материя лишена красоты и порядка, а значит оно — их смесь. Составляющие же смесь определения суть материя и Логос; то, откуда смесь имеет начало, есть Душа, приказывающая смешанному, — Душа, которую мы не должны считать претерпевающей зло, ибо она осуществляет свое руководство в полноте покоя, посредством некоего присутствия.

3. И несправедливо бранить этот мир как некрасивый или как не лучшее из тел; не должно, опять же, порицать причину его бытия, ибо, прежде всего, он существует по необходимости, и не из расчета возник, но благодаря рождению лучшей природой своего подобия; если же и был некий расчет, то он все равно не мог бы быть ни в чем обвинен сотворенным, ибо он сотворил во всех отношениях прекрасное, самодостаточное целое, дружное с собой и со своими частями: и с господствующими, и с малейшими, которые все в равной мере ему соответствуют. Таким образом, тот, кто обвиняет целое из-за частей, выдвигает несообразное обвинение, ибо должно рассматривать части в отношении к целому: созвучны ли они, согласованы ли они с ним; рассматривая же целое, не должно смотреть на него в отношении к каким-то его мелким частям. Обвиняющие космос обвиняют его не как целое, но отдельные его места, взятые ими; это подобно тому, как если бы рассматривающий живое существо рассматривал бы только его волосы или только палец ноги, пренебрегши его поистине демонической красотой! Клянусь Днем, это все равно что оставив в стороне другие живые существа, выбирать лишь ничтожнейших, или, закрыв глаза на род человеческий, выставлять напоказ лишь Терсита! Поскольку возникшее есть всецелый космос, постольку увидевший его мог бы услышать: «Меня сотворил Бог, я пришел Оттуда совершеннейшим всех живущих. Я — полон собой, самодостаточен, ни в чем не нуждаюсь, потому что все во мне: и растения, и животные, и природа всего рождающегося, и множество богов, и все демоны, и благие души, и люди, счастливые доблестью. Ибо неверно, что лишь земля была украшена всеми растениями и всевозможными животными, что только вплоть до моря простерлась сила Души, а весь воздух, и эфир, и целое небо — Душе не причастны; это неверно, ибо там обитают все благие души, дающие жизнь звездам и прекрасно упорядоченному вечному кругообращению небес, подражающему движению Ума, вечно и умно обращающемуся вокруг вечно тождественного центра, не ища ничего вовне. Все вещи во мне стремятся к Благу; обретают же Его — каждая соответственно собственной силе. Ибо от Блага зависит все небо и вся моя душа, и все боги в моих частях, и вся животная жизнь, и растительная, и все, что считается неодушевленным во мне. Кажется, что некоторые вещи участвуют лишь в бытии, другие — в жизни, другие участвуют в жизни более полно посредством чувств, другие уже и рассудок имеют, другие — всю полноту жизни. Не должно требовать равенства от неравных, ибо не дело пальца видеть, но дело глаза; дело пальца иное; я думаю, [дело пальца] быть пальцем и иметь свое».

4. Если огонь гасится водой, а что-то другое гибнет от огня, то в этом нет ничего удивительного: оно было приведено в бытие чем-то другим, а не само пришло, — от иного оно и погибло; оно пришло гибелью иного, так что собственное уничтожение не принесет ему ничего ужасного; вместо погасшего огня вспыхивает новый. Благодаря бестелесному небу каждая вещь пребывает вечно, но в этом [чувственном] небе вечна лишь целая жизнь и наиболее важные и господствующие ее части; души же, меняющие тела, возникают то в одном, то в другом виде, и когда какая-нибудь из них может, то остается вне становления, пребывая вместе с Душой всего. Тела же живут согласно эйдосам, насколько каждое из них — целое; таким образом, живые существа вскармливаются эй-досами, ибо здесь жизнь движима, Там — неподвижна. Движение должно исходить из неподвижного бытия, и из той жизни, которая пребывает в себе, должна возникнуть иная жизнь, которую словно вдохнули в иное, — жизнь беспокойная, дыхание той, пребывающей жизни. Нападение живых существ друг на друга и их смерть — необходимы, ибо живые существа не должны существовать вечно. Они возникли, потому что Логос взял всю материю, имея всех существующих в себе, поскольку все они — Там, в высшем небе; ибо откуда могли бы прийти сущие, если бы не существовали Там? Причиной несправедливых действий людей относительно друг друга является, пожалуй, их устремленность к Благу: когда [рвущиеся к Нему] бывают повержены на землю собственным бессилием, тогда обращаются на других. Делающие же несправедливости несут наказания, а изнуренные дурными действиями души — перемещаются в худшее место; ибо никогда и ничто не может избежать положенного законом Всего. Однако, порядок не существует без беспорядка, и закон — без беззакония; однако не благодаря худшим возникли лучшие, как некоторые думают, но в силу порядка существует и иное, внешнее ему. Потому что есть порядок, есть и беспорядок — [он существует] благодаря закону и Логосу: потому есть беззаконие и безумие, что есть Логос; [зло существует] не потому, что лучшие сотворили худших, но потому, что вещи, должные принять лучшее, оказались неспособны к этому — или в силу стечения обстоятельств, или из-за помех со стороны других живых существ. Ибо если что-либо извне [однажды] получает приличествующий ему порядок, то может [когда-нибудь и] перестать ему соответствовать — либо благодаря себе, либо благодаря другим: большинство претерпевает такую утрату из-за других. Эти же, чьи действия привели к утрате, совершили их недобровольно, ибо хотели достигнуть ими иного. Те живые существа, которые действуют благодаря себе и имеют свободу движения, могут склоняться то к лучшему, то к худшему. Так что они имеют возможность из себя совершать оборот ко злу, что исследовать, быть может, и недостойно: сначала совершается поворот, затем, продвигаясь [по пути зла], человек падает все сильнее и глубже, ошибаясь [т. е. греша] уже постоянно. И первое поползновение ко злу, и внезапный порыв, если они не будут немедленно замечены и исправлены, производят то зло, которое человек совершит. После этого [наступают] уже и наказания; и это справедливо, что сам став злым, человек сам и претерпевает следствия зла; [из этого также ясно, что] не должно требовать обладания счастьем, не совершив ничего достойного счастья. Лишь благие люди счастливы — потому же, почему счастливы боги.

5. Если, тем самым, возможно и душам быть счастливыми в этой Вселенной, то если кто-нибудь несчастен, не должно винить в этом место [, где он стал несчастным], но его собственное бессилие, которое не позволило ему прекрасно состязаться в борьбе, за которую были предложены награды добродетели. Что же странного в том, что тот, кто не стал божественным, не ведет и божественной жизни? Нищета и болезни к благу не относятся, но сопутствуют злу, так что человек, имеющий тело, необходимо болеет. Но даже и эти невзгоды не бесполезны, поскольку не находятся всецело вне мирового порядка и восполняют Целое. Точно также, когда одни гибнут, Логос использует их в рождении других — ничто и никоим образом не может избежать его власти: так, когда тело испорчено, и душа ослаблена причиненными болезнями, тогда допускается к существованию зло, другая причинность и иной порядок. Некоторые страдания полезны, например, болезни и бедность: здесь зло производит полезное для Целого, создавая образец заслуженного наказания; и много еще другой пользы происходит из зла. Ибо зло делает людей бодрствующими, пробуждает ум и понимание тех, кто противится путям зла; оно позволяет нам узнать, что есть благо добродетели в сравнении со множеством зол, наличным у людей порочных. Зло не приходит в мир [от высших причин], но когда оно уже существует, Логос использует его для осуществления должного, о чем мы уже говорили. И поистине, только величайшая сила может использовать множество зол прекрасно, только величайшая сила может иметь власть использовать бесформенное для создания новых форм. Вообще, должно определить зло как лишенность Блага; тогда, действительно необходимо, чтобы было здесь то, что лишено Блага, ибо Благо здесь — в ином. Это иное есть то, в чем есть Благо, однако само оно — нечто другое, не Благо: потому оно и производит лишенность, что само — не Благо; благодаря этому и «неуничтожимо зло», ибо одни вещи меньше других в смысле природы Блага: имеющие Благо причиной своего ипостасийного бытия, будучи взяты, как уже обладающие своим ипостасийным бытием, отличны от Блага, и обладают таким бытием в силу удаленности от Него.

6. Что же касается людей, считающих, что они получают не то, чего достойны, так что получая блага, считают, что обрели нечто дурное, а получая дурное, мыслят наоборот, то о них, пожалуй, было бы правильно сказать, что уж если, как говорится, ничто не зло для человека благого, то ничто не благо для человека дурного. Почему же тогда нечто противоприродное случается с благими людьми, а людям дурным приходит согласное с природой? И почему такое распределение [судеб] прекрасно? Но если происходящее согласно природе не добавляет ничего к счастью, и происходящее вопреки природе не отнимает ничего у зла, которое есть в злом, что же различает: существует это природным или противоприродным образом? Точно так же [невозможно сказать, согласно ли природе, вопреки ли ей] человек дурной оказался красивым, а хороший человек безобразным. Такие случаи не являются в этом мире чем-то закономерным, ибо обычно каждая из ныне существующих вещей получает то, что ей свойственно и сообразно ее заслугам: в этом и состоит деятельность наилучшего Промысла. Не свойственно хорошему человеку быть рабом, а другим людям — господами; не свойственно дурным людям быть архонтами городов, а людям справедливым — их рабами; даже если это случается, это ничего не привносит в содержание зла или блага. Однако дурной властитель может совершить наибеззаконнейшие деяния; дурные люди, победив в войне, каких только гнусностей не совершают с побежденными! Как же все это может происходить, если существует Провидение? Всякий, кто собирается что-либо сделать, должен взирать на Целое — на то, что для него [т. е. для Целого] справедливо, располагая части там, где они должны быть, особенно, если они одушевлены, имеют жизнь или даже разумение; Промысл должен всему предшествовать, и его работа должна быть такой, что ничего не должна исключать. Если мы говорим, что из Ума [получила свое начало] эта Вселенная, что все от Ума зависит, что сила Ума простирается на все вещи, — тогда мы должны попробовать показать способ устроения каждой из вещей наилучшим образом.

7. Прежде всего, мы должны принять, что ищущие прекрасное в смешанном бытии не должны наделять этот мир стольким прекрасным, скольким обладает бытие несмешанное; не должно искать первичные сущности среди вторичных вещей; но поскольку эти первичные также имеют и тело, следует согласиться с тем, что есть нечто приходящее от них в эту Вселенную; следует требовать от Логоса не большего, чем смесь может вместить, не будучи ничего лишенной. [Поясним это примером:] если некто ищет человека более прекрасного, чем могут воспринять [это] наши чувства, то он, пожалуй, все же не думает, что он [т. е. тот человек], несмотря на то, что состоит из мяса, костей и жил, тождествен тому человеку, который в Уме, — вполне довольствуясь тем, что дал этому прекрасному человеку его Творец, сделавший посредством Логоса вещи прекрасными и позволивший Логосу расцвести на материи. Итак, логосы должны стать основанием нашего рассуждения, отправляясь от которого мы и приступим к исследуемым нами вопросам, ибо, быть может, здесь мы откроем удивительный Промысл и его мощь, от которой возникла Вселенная. Что же касается тех деятельностей души, которые, оставаясь в душах, производят вред: например, то зло, которое злые души причиняют другим и друг другу, — то нет смысла винить Промысл в том, что они злы, предъявлять счеты и призывать к ответу Провидение, ибо сказано, что «причина — в выбравшем»: нами уже говорилось, что души должны иметь свойственные им движения, и что люди не есть только души, но и [составленные] живые существа; и нет ничего удивительного в том, что будучи тем, что они есть, они имеют соответственный их сущности образ жизни; они не пришли в космос [как его необходимая часть], ибо космос уже был [и без них], но прежде космоса имели нечто в себе относящееся к нему, и они заботятся о космосе, и гипостазируют его, и управляют им, и творят его тем или другим способом — или оставаясь над ним и давая ему нечто от себя, или сходя вниз, или одни одним, а другие иным способом. Мы не будем касаться этого в нынешнем рассуждении, ибо должны объяснить: почему Провидение не должно быть порицаемо за деяния душ. Что, если кто-нибудь рассмотрит: какие именно из зол сопутствуют людям противоположных нравов; а если поставит на вид, что хороший человек беден, а порочные богаты и преизобилуют в том, что должно иметь человеку, что они — господа, что им принадлежат и города, и народы? Не потому ли, в самом деле, так происходит, что Промысл не простирается до Земли? Но то, что другие события происходят согласно Логосу, свидетельствует о том, что Промысл доходит и до Земли, ибо и животные, и растения участвуют в Логосе, и душа, и жизнь. Но если Промысл простирается до Земли, то почему же не властвует? Поскольку вся Вселенная есть одно живое существо, то говорить так — все равно что сказать, будто бы голова и лицо у человека от природы, и Логос в них полновластен, остальные же части возводятся к другим причинам — случайностям и необходимости, и объясняются либо через них самих, либо через бессилие природы. Но не имеют ни благочестия, ни почтительности те, кто осуждает творческую деятельность [Бога], утверждая, что низшие части мира не устроены наилучшим образом.

8. Нам остается исследовать: каким образом они [т. е. низшие части мира] прекрасно устроены, как они участвуют в порядке и как не участвуют. Конечно же, устроены они не безобразно. Высшие части всех живых существ, то есть лицо и голова, прекраснее средних и низших частей, которые не равны им; люди сами пребывают в середине или внизу, вверху же — небо и те боги, которые в нем. Боги есть важнейшая часть космоса, и все небо обращается вокруг них; Земля же подобна центру, даже в сравнении с одной из звезд. Удивительны беззакония в человеке, ибо человек удостоен действительно почетного места во Вселенной: нет ведь никого мудрее. Человек находится посередине между богом и зверем, и склоняется то к тому, то к другому, так что некоторые люди становятся подобными богам, а другие — животным; некоторые же, и их большинство, находятся между теми и другими. Люди испорченные переходят прямо в сродных им неразумных животных и диких зверей; увлекаются в них и те, кто хотя и был посередине, но претерпел насилие: конечно, претерпевшие насилие лучше, чем его совершившие, но все же они настолько подвластны дурным людям, насколько плохи в себе, насколько не благи в действительности, ибо не приготовили себя к тому, чтобы не претерпевать. Если мальчики, упражняющие свои тела, будут, в силу необразованности, обладателями испорченных душ, они, конечно, победят в борьбе с теми, кто не образовывает ни тел, ни душ: они отнимут у них яства, заберут изысканные одежды, но что же это будет — [высокое] деяние или смех? Что несправедливого в том, что Законодатель предоставляет им страдать в наказание за праздность и изнеженность? Разве эти мальчики не достигают [своего рода] совершенства, упражняясь в безделии, расслабленности и вялости жизни, разве не превращаются они, тем самым, в жирных баранов и алчных волков? Да, совершающим все это уготовано, во-первых — участь волков, а во-вторых — и несчастных людей, так что им положено претерпеть то, что свойственно претерпевать таким созданиям. Ибо для тех, кто здесь стал дурным, [их личная история] вместе со смертью не кончается, но всегда, согласно Логосу и природе, прошлое остается [с человеком], производя худшее для худших и лучшее для лучших людей. Это — уже не палестра, ибо там была лишь игра. Теперь — должно возрастать и детям, и их безрассудству, должно препоясаться и взять в руки оружие, быть видом прекраснее, чем когда они упражнялись в борьбе; теперь — есть вооруженные и безоружные, и вооруженные достигают власти. Не должен Бог сражаться за мирных граждан, ибо закон гласит, что спасение — от храбро сражающихся, а не молящихся; ибо и урожай снимает не молящийся, но заботящийся о земле; не заботящийся о здоровье не имеет его; и не должно возмущаться, видя, что зло приносит больше плодов, и что, вообще, возделывается оно лучше. И потом, это смешно считать, что спасение только от Бога, в то время как все иное в жизни [утверждающих это] было определено их намерениями и совершалось в независимости от того, приятно оно богам или нет; [более того,] эти люди не совершают даже того, посредством чего сами боги повелели спасаться. Действительно, лучше умереть им, нежели оставаться жить свойственным им образом в мире, законы которого не хотят, чтобы они жили. Однако то, что противоположности возникают, и мир сохраняется во всех [своих] глупостях и пороках, позволяет, кажется, заключить, что Провидение нерадиво исполняет свое дело, позволяя худшим властвовать. Но зло властвует трусостью подвластных, и это справедливо, и никак иначе.

9. Провидение отнюдь не должно существовать таким же образом, каким оно сделало существующими нас. Если бы все было Промыслом, и был бы только он, — то его не было бы, ибо о чем бы он мог промышлять? Не было бы тогда ничего, кроме божественного; но есть и божественное, и наличное; и божественное достигает наличного не для того, чтобы погубить его, но чтобы быть с ним и над ним: как в случае, если есть Промысл о человеке, то он, будучи над человеком, охраняет человека и видит, что он — человек, т. е. видит, что он живет законом Промысла — делает все, что говорит ему этот закон. А закон говорит, что тем, кто стал благими, уготована благая жизнь и здесь, и в дальнейшем, людям же испорченным — противоположное. Значит, противозаконно, чтобы те, кто стал порочными, требовали у других, чтобы они стали их спасителями и потеряли себя, отвечая на их молитвы; тем более невозможно требовать, чтобы боги прямо руководили их частными делами, не касающимися их собственных жизней; даже благой муж, живущий жизнью лучшей человеческого обычая, не начальствует над богами; но им никогда не было дела до благих архонтов всех других людей, благодаря которым хорошо всем остальным, но они завидуют, если кто-нибудь становится благим естественно и из себя; [можно подумать, что] большая часть людей стала благими, благодаря усилиям своих предстоятелей. Итак, человек — не лучшее из живых существ, однако занимает среднее положение в мировом порядке, которое им и выбрано; также не положено ему Промыслом погибнуть там, где он есть, на положенном ему Промыслом месте, но [определено ему] всегда возноситься к горнему всевозможными методами, которыми пользуются боги, делая добродетель сильнее [земного распада]; Провидением положено человеческому роду не разлучаться с разумным бытием, но участвовать в нем, пусть даже и не наивысшим способом, участвовать в мудрости, в уме, в искусстве, в справедливости — в последней участвуют все люди, определяя свои отношения друг с другом; так что люди несправедливые справедливо сознают, что поступают несправедливо, поскольку они достойны этого. Таким образом, человек есть красивое творение, насколько он может быть красив; будучи сотканным со Вселенной, он имеет участь, лучшую других живых существ, обитающих на земле. Никто из имеющих ум не бранит низшие, чем он сам, жизни, которые земля носит как украшения. Смешно, в самом деле, если кто-нибудь станет бранить их [т. е. животных] за то, что они кусают людей, как будто бы они должны проводить всю жизнь во сне. Они есть потому, что их бытие необходимо, и очевидна многая исходящая от них польза, многое же из теперь неявного откроется со временем; ничто не существует бесполезно даже относительно человека. Смешно также порицать и их дикость, в то время как существует столько диких людей; если же и сами [порицающие космос] не верят людям, защищаясь своим безверием, то чему же тут удивляться?

10. Но если люди были испорчены помимо своей воли, — есть ведь люди, испорченные недобровольно, — то, пожалуй, никто не может выставить как причину [существования испорченности] ни делающих, ни претерпевающих несправедливость, ибо последние претерпевают благодаря первым [, и наоборот]. Таким образом, если и необходимо то, что они стали испорченными, если это произошло благодаря обращению небесных сфер или из первого начала, определяющего последующие, тогда сам испорченный способ существования — естествен. Однако, если творит именно Логос, то почему же [происшедшие от него вещи] существуют порочным образом? — Само это «недобровольно» [с одной стороны] указывает на недобро-вольность греха, [а с другой —] отнюдь не уничтожает того, что совершающие грехи совершают их сами, и поскольку именно они творят, постольку именно они и грешат; возможно, если бы они вообще ничего не делали, то были бы всецело безгрешны. По необходимости, грех не может считаться приходящим извне, ибо он всеобъемлющ. Грех не приходит ни от кругообращения неба, ни от человеческих действий, ибо если считать Вселенную внешней нам, то она существовала бы так, как того пожелали бы творящие начала: так что если боги сотворили мир, то самые неблагочестивые люди не могли бы противостоять им. [И все же не остается, кажется, ничего другого, как сказать, что] грех — от людей. Однако творящее начало приводит в бытие все его ступени, включая в эту последовательность всех тех, которые суть частные начала, и все то, что из них следует; люди же суть тоже начала. Они движимы к прекрасным деяниям самой своей природой, и это — свободно.

11. Неужели же каждая из природных вещей существует в силу природной необходимости и [причинного] следования наилучшим из возможных для нее способов? Или же нет, но Логос, будучи началом, творит вещи, и хочет, чтобы они были именно таковы, каковы они суть; делает вещи, называемые плохими, согласованными с [неким частным] логосом, поскольку не хочет, чтобы все вещи были хорошими, подобно художнику, который пишет ведь на картине не исключительно глаза; таким образом, Логос не сотворил только богов, но и демонов — вторую природу, а затем людей и животных — по порядку; не завистью, но Логосом сотворено все, Логосом, содержащим в себе все многообразие умного мира. Мы же подобны тем, кто не имея понятия о живописи, возмущается: почему художник не распространил прекрасный цвет повсюду, в то время как он придал каждому месту свойственный ему цвет; и города, хотя бы и пользовались хорошими законами, составлены не из равных граждан; возможно, кто-нибудь станет порицать драму за то, что в ней не все — герои, но и рабы, и какой-нибудь мужик, говорящий глупости, однако, драма не будет красивой, если убрать из нее худшие персонажи, ибо благодаря им она обретает полноту.

12.    Если же Логос встраивается в материю, производя все эти действия, становясь тем, что он есть, то он уже не подобен себе в своих частях, производя их из того, что есть прежде них; таким образом, то, что возникает, поскольку оно возникает именно таким способом, может возникнуть чем-то иным и более красивым, чем есть [каждая из составляющих его частей]. Если бы Логос был составлен из всецело подобного и равного, он бы вообще не возник, и сам такой способ существования был бы достоин порицания, поскольку все вещи имеют различные части. Если же он вошел в иное, в то, что вне его — например, в души — и причинил своим встраиванием насилие, противное их природе, сделав многих из них худшими из-за этого, то как он сам будет прав? Но должно сказать, что и души есть некая его часть, что встраиваясь в них, он не причиняет им зла, но располагает каждую из них в свойственном ей месте и согласно ее достоинству.

13.    Потом, мы не должны отказываться от положения, что Логос видит всякий раз предмет не только как пребывающий в настоящем [своем воплощении], но и в предшествующем, и в будущем; так что исходя из этого [вневременного созерцания], он устанавливает достоинство каждого и изменяет его положение: делает рабами бывших господ, если они были плохими господами, потому что быть таким образом [после случившегося] — для них благо; и если они плохо пользовались богатствами, то становятся бедными, ибо для них благо — лишенная привилегий бедность; Логос делает несправедливых убийц несправедливо убитыми — несправедливо относительно прежнего убийцы [, сегодня убитого], но справедливо относительно жертвы [, сегодня убившей]. Логос сводит в одно место того, кто подлежит наказанию, и потерпевшего, готового к действиям, которые каждому из прежних убийц предстоит претерпеть; и конечно же, не по случайному стечению обстоятельств кто-то становится рабом, попадает в плен или претерпевает телесный вред: все это не без причин, все это — претерпевания делателями сделанных ими некогда действий. Убивший свою мать — станет женщиной и будет убит своим сыном; изнасиловавший женщину — превратится в женщину, чтобы претерпеть насилие. Откуда и богиня, называемая Адрастея. Ибо это мировое устройство и есть истинная Адрастея, истинная Дике, удивительная София. Мы должны заключить, исходя из видимого глазами вс Вселенной, что мировой порядок есть что-то именно такое, что этот порядок вечен, что он простирается на все, даже на самое малое; способ его осуществления удивителен: не только среди богов, но и среди тех, кто подлежит Промыслу и [могли бы быть] презираемы за их малость; например, [сколь удивительным способом мировой порядок осуществляется] в произведении вызывающего изумление разнообразия живых существ, вплоть до деревьев, взращивающих плоды и листья, прекрасных видом, легко и роскошно растущих, стройных и разнообразных; все это не будет иметь окончания, но оно вечно творится, как нисходящая свыше сила, как то, что движется различными способами в этот мир. Так что изменяемое изменяется не случайно, оно не берет новые формы без должной причины, оно изменяется прекрасным, свойственным творчеству божественных сил способом. Все, что сотворило Божество, оно сотворило естественно; естественно — значит, соответственно своей сущности; сущность же производит в своих энергиях красоту и справедливость, ибо если красота и справедливость не в божественных энергиях, — то где же?

14. Если устроение мира соответствует Уму, то именно потому, что мир существует без всякого расчета, и при этом существует наилучшим, насколько возможно рассчитать, способом; удивительно то, что даже рассчитывая, не находишь иного способа его сотворить; это познается даже в единичных природах, в силу [естественного] возникновения более подобных Уму, чем если бы они возникли в результате расчета. Значит, в каждой из возникающих вещей творящий

Логос не может быть ни в чем обвинен; разве что кто-нибудь станет винить Логос, что они вообще должны были возникнуть, а не быть как невозникшие, но Те — вечные, и существуют одним и тем же способом в мире умопостигаемом и чувственном; разве что кто-нибудь станет требовать прибавления полноты блага, упуская из виду, что данного каждой вещи эйдоса вполне достаточно; они же думают, что это не так, например, потому что не у каждого есть рога; но они не понимают, что невозможно Логосу не достигать всего, что меньшее должно содержаться в большем, и части — в целом, что части не могли бы быть равными целому, а если бы могли, тогда не были бы уже частями. В горнем мире каждая из вещей есть все вещи, но любая из низших вещей не есть все. Даже и человек, поскольку он есть часть, поскольку он «отдельный человек», — не есть всё. Если же где-то среди частей есть нечто, что не таково [частично], в силу того, что оно — вещь низшая, то тем самым оно уже есть всё. Человек, поскольку он единичен, поскольку он «таков», не может требовать себе совершенного бытия в твердыне доблести, ибо это обозначало бы прекращение его бытия частью. Это не значит, что завистью целого [безнадежно унижена] часть, но чем часть более космична [т. е. чем более она подобна космосу], тем она обладает большим достоинством, ибо само целое становится красивее, когда его часть, космизируясь [т. е. украшаясь и упорядочиваясь], обретает большее достоинство. Становясь таковой, часть уподобляется целому

и, как говорится, сходится с Тем бытием, состоит определенным образом с ним, чтобы и в самом месте обитания человека просияло нечто, подобно тому, как сияют звезды на небе богов; то, что воспринимается как великое и прекрасное изваяние Бога — одушевлено ли оно, или возникло искусством Гефеста, — на его лице блистают звезды, на груди—другие: все определены быть там, где будут видны.

15. Так обстоит дело с каждой из единичных вещей, поскольку они рассматриваются таким образом. Но само сплетение [сущностей, вечно] рождающих и вечно возникающих, создает препятствия и трудности для рассуждения, ибо [непонятны] и пожирание разными существами друг друга, и взаимная вражда людей, и то, что война непрерывна, и нет ни отдохновения, ни перемирия, и все это потому, что Логос сотворил это таким, какое оно есть, и что должно называть этот способ существования прекрасным. Этот аргумент [т. е. происхождение вещей из Логоса] уже не может помочь говорящим, что Логос поддерживает каждую из вещей настолько хорошей, насколько она может быть; что причиной того, что вещи существуют не наилучшим образом, является материя; что «зло не может погибнуть». Если же это все-таки правда, если, в самом деле, все должно быть так, как оно и есть, если действительно хорошо, что это так, и не властвует приходящая материя, но покоится распростертой, чтобы вещи могли существовать таким образом, или даже пусть лучше она будет причинно обусловленной Логосом, — тогда Логос есть начало, и все вещи суть Логос: и те, что возникли согласно Логосу, и те, что сопутствуют их рождению, — все они встроены в общий порядок. Почему же необходима эта непримиримая борьба среди животных и между людей? Взаимопожирание необходимо, потому что таким образом одна жизнь сменяет другую, которая, даже не будучи умерщвлена, все равно не могла бы пребывать вечно. Если ей суждено уйти во времени, то должно уйти таким образом, чтобы это пошло на пользу другим; что ж, завидовать чужой пользе? Что с того, что они были пожраны, если [тут же] родились вновь? Это подобно тому, как на сцене актер, игравший убитого, меняет маску и опять выходит в другой личине. Но если кто-то умирает на самом деле [, а не на сцене], то смерть есть та же перемена тел, подобная перемене костюмов в театре; или для некоторых это отложение от тела, подобное завершающему трагедию удалению хора, — финальный выход для актера, появлявшегося на сцене в последний раз. Итак, что же ужасного могло бы быть в этой смене друг друга, ведь это значительно лучше, чем если бы живущие совсем не существовали? Ибо, в последнем случае, было бы отсутствие жизни и невозможность существования в ином, ныне же — многообразная сущность жизни все во всем творит, изукрашивая Вселенную жизнью, никогда не прекращая вечного творчества и благообразно живых игр. И когда люди — существа смертные — направляют оружие друг против друга, сражаясь в прекрасно устроенных рядах, они делают это играя в своих военных танцах, откуда явствует, что все дела человеческие — всего лишь детские игры; сражения возвещают нам, что смерть не есть что-то ужасное, что те, кто умирают в войнах и сражениях — всего лишь предвосхищают смерть, которая приходит в старости: эти люди уходят и возвращаются быстрее [других]. Если же некоторые теряют собственность, оставаясь живыми, они, пожалуй, могут узнать, что она не была их собственностью и раньше, что эта их «собственность» насмехается теперь над грабителями, считающими своим отнятое ими имущество, которое отнимет у них еще кто-нибудь. Даже для тех, кто еще не лишился собственности, лучше не иметь ее, чем иметь. Всю эту резню, и смерти, и взятие городов, и грабежи — должны мы видеть как на сценах театров, ибо все это смена масок и декораций: и плачи, и рыдания — лишь декламации. Ибо здесь, в самой этой жизни, в каждом из ее событий, внутри них нет души, но [есть лишь] тень, существующая вне человека: это она жалобно кричит и стонет, и делает все на сцене, которая есть целая земля, и на которой в разных местах люди возвели себе еще и другие сцены. Это действия низшего в человеке, всего лишь внешнего образа его жизни, так что он только играет в своих слезах, — даже если это серьезные слезы, — не понимая этого. Ибо подлинно серьезному в человеке надлежит со всей серьезностью осуществляться в серьезных делах; все остальное — лишь игры человека. Но в игры серьезно играют те, кто не знает, что такое быть серьезным, те, кто сами лишь игрушки в игре. Если же некто был увлечен игрой, и теперь он претерпевает навязанные игрой страдания, то должен знать, что впал в детские забавы, и должен отложить в сторону игрушки. Даже Сократ иногда может играть, но тогда тот, кто играет, внешен [истинному] Сократу. Должно обратить внимание и на то, что наличие плача и слез не должно приниматься как знак действительного присутствия зла, ибо дети тоже рыдают и стонут от того, что им не причиняет [никакого] вреда.

16. Но если это прекрасно сказано, почему все-таки существует испорченность? Почему — несправедливость? Почему — грех? Почему те, кто прекрасны, творят несправедливость и грех? А если не грешат и не творят несправедливостей, почему оказываются несчастными? Почему мы утверждаем, что одни существуют согласно природе, другие же противоестественным способом; [как это возможно,] если все возникающее возникает согласно природе, равно как и [все] действия возникающего? Если низшее [необходимо] действует согласно высшему, почему есть нечестие относительно самой божественности? Это все равно, как если бы поэт написал такую пьесу, в которой одному из актеров надлежало бы выступить с унизительными нападками на самого автора. Скажем же вновь о Логосе, чтобы добиться последней ясности в том, что он есть, и в том, что ему свойственно! Поскольку есть этот Логос, должно дерзнуть! И это, пожалуй, может нам удасться, ибо Логос не есть несмешанный Ум, сам Ум; он не есть также род чистой Души, но зависит от них, словно бы высвечиваясь из обоих. Ум и Душа (Душа, расположенная согласно Уму) производят Логос, который есть Жизнь, содержащая разумность во [внутренней] тишине. Всякая, даже и дурная жизнь — есть деятельность. Эта деятельность не подобна, скажем, деятельности огня, но есть деятельность как таковая, если и не имеющая в себе чувства, то уж, во всяком случае, она есть движение не случайное. Что касается живых существ, то некоторые из них не имеют чувства, но причастны жизни: они — изречены прямо, т. е. оформлены [непосредственно], ибо деятельность, свойственная жизни, есть возможность ее формы, и движение жизни есть оформляющее движение. Поэтому деятельность жизни есть артистическая деятельность; жизнь действует так же, как танцующий движется, ибо сам танцор подобен жизни: искусство движет его, и движет таким образом, что его жизнь становится в движениях искусства. Этого, пожалуй, достаточно, чтобы показать, как должно мыслить относительно всякого из видов жизни. Итак, этот Логос, происходящий из единого Ума и единой Жизни (притом и Ум, и Жизнь остаются неистощенными), не есть ни только Жизнь, ни только Ум; он не всецело полон; давая себя полноте вещей, он дает себя всему полностью. Противополагая части друг другу, производя недостаток, он поддерживает сущее в состоянии [непрерывных] войн и битв; он производит становление, будучи благодаря этому Единым Всем, не будучи, пожалуй, [только] Единым. Возникнув, таким образом, враждующим с собой на уровне своих частей, он остается [в себе] единым и себе дружественным, подобно сюжету драмы, остающемуся единым, несмотря на множество содержащихся в нем сражений. Сюжет драмы вводит борющиеся стороны в единое гармоническое созвучие, благодаря созданию всеобъемлющего повествования о сражающихся людях. Но здесь [в нашем космосе] наличны отделенные от единого Логоса, так что лучше это было бы сравнить с мелодией, возникающей из сражающихся звуков, и исследовать, почему они находятся в логосе. Если логосы в музыке производят высокое и низкое звучание и приводят их в единство, будучи логосами гармонии, они сами приходят в мелодию: и более общий логос гармонии, и меньшие — логосы отдельных мелодий и частей; также и в этой Вселенной мы видим противоположности, каковы белое и черное, горячее и холодное, крылатое и бескрылое, имеющее ноги и безногое, разумное и неразумное — все они части единого симпатического живого существа, и Вселенная в них согласна с собой; части повсюду сражаются друг с другом, Вселенная же существует согласно Логосу, и необходимо, чтобы был единый Логос, состоящий из противоположностей, а поскольку противоположности имеют логическую структуру, то можно сказать, что они суть существование Логоса. Ибо если Логос не будет множественен, то он не будет и Логосом. Различенность Логоса есть в нем самом, в нем и наибольшее из различий — противоположность, так что если он вообще творит иное, то ничуть не меньше иное, чем максимально иное; таким образом, творя предельно иное, Логос необходимо творит противоположности; он будет совершенен, существуя не просто в вещах различенных, но именно в противоположностях, которые творит сам.

17. Тем самым, существование Логоса соответствует всеобщему творчеству, так что наиболее противоположные из сотворенных вещей он делает и наиболее разнесенными; этот чувственный космос лишен единства в большей степени, чем его Логос, более множественен и противоречив; каждая из существующих в нем вещей более стремится к жизни и обладает большей любовью к единству. Но те, кто в погоне за собственным благом любит страстно, часто убивают любимых, если они смертны; движение частей к целому движет каждым, и каждый тащит в себя то, что может. Таким образом, благие и злые люди подобны противоположным гримасам актера, существующим благодаря одному и тому же искусству; мы можем сказать, что одна часть его выступления блага, а другая порочна, но потому-то и само искусство прекрасно. Но тогда злые люди уже не злы. И их зло неуничтожимо, ибо это зло — не только их зло, потому как оно не только от них. Вероятно, существует некая симпатия множеству зол, и конечно, не сам Логос производит в нас это сочувствие. Логос не делает нас сочувствующими злым людям. Однако, если одна часть Логоса суть благие мужи, а другая — испорченные, и испорченная часть больше, то дело обстоит совершенно так же, как в драме: постановщик раздает актерам их роли, пользуясь уже существующими [актерами и сценарием]; ибо сам он не играет ни первую роль, ни вторую, ни третью, но дает каждому надлежащие слова и придает каждому долженствующее положение; таким образом, есть место для каждого: и приличное человеку благому, и свойственное злому. И злые, и добрые люди направляются согласно Логосу и природе в места им приличные, и они имеют эти места — как места ими выбранные. Потом кто-то убивает, или произносит кощунственные слова, или совершает гнусные поступки, а кто-то другой действует противоположным образом, ибо актеры существуют прежде театрального действия, хотя [во время игры] и отдаются своим ролям. В сценических играх людей постановщик знает слова, актеры же каждый из себя и от себя ответственны за то, прекрасно или дурно будут сыграны их роли, ибо дела их также следуют из речей поэта-постановщика. В истиннейшей поэме, которой отчасти подражают люди, имеющие поэтическую природу, действует душа, получая роли от Поэта-Творца; как не случайно в театре актеры берут костюмы и маски, и шафранные мантии, и лохмотья, так же не случайно и здесь душа берет свои судьбы; эти судьбы также согласны Логосу; будучи изначально встроена в Логос, душа симфонически возникает и получает свое место в действии и вселенском Логосе; можно сказать, что поступки души, да и иное, что она сама по себе производит, она выводит как песню. Как звучание песни или жесты актера, поступки души красивы или уродливы в зависимости от нее; или, — как, может быть, кто-нибудь думает, — голос подобен украшению, приложенному к поэме: тогда, если голос актера плох, — сама драма не становится от этого иной, нежели она есть, ибо актер демонстрирует лишь собственную бездарность; и поэт-постановщик драмы не виновен в заслуженном актером бесчестии, действуя в этом случае как благой судья: возводя достойного к еще большим почестям и, если это возможно, к еще более прекрасным ролям, в другом же случае — давая дурному актеру роль худшую, нежели он имел; таким-то образом входит душа в эту вселенскую поэму, делая себя частью драмы, внося от себя либо красоту, либо уродство исполнения; самим свои входом душа обретает свое место и принимает все, кроме самой себя, своих действий: и наказания, и почести, опять же. Но актеры в этой мировой драме имеют и нечто выходящее за пределы [своих ролей], подобно тому как в действительности [свершается событий] больше, нежели на ограниченной сцене; создатель драмы дает душам власть быть создателями Вселенной, они имеют великую силу проходить различные по виду места, определяя их честь и бесчестие, поскольку сами содействуют им; ибо каждое место соответствует определенным нравам, поскольку согласовано с Логосом Вселенной; поскольку каждая душа встроена [в мировой порядок], она должна попасть в предназначенную ей часть космоса, подобно тому как каждая струна помещается на определенном месте [лиры], согласно логосу и ради произведения определенного звучания, какой бы именно звук она не была предназначена производить. Ибо годность и красота в Целом существуют только в том случае, если каждое там, где и должно быть: поющий мерзко должен быть во тьме и Тартаре, ибо там и такое пение красиво; это Целое красиво, не нуждаясь в том, чтобы каждый был Лином, но чтобы каждый своим голосом содействовал совершенству единой мелодии жизни: создавая сам один из звуков, пусть даже меньшей, худшей, куда менее совершенной жизни; так что не один единственный звук в свирели, но и слабые, и худшие звуки содействуют гармонии сиринги, потому что разделилась гармония не на равные части, и не равны друг другу все голоса, но из всех — единое совершенство. Так же и всецелый Логос един, и также разделился не на равные части; отсюда и различие мест во Вселенной — лучшие есть и худшие; и души не в равной мере приспособлены к этим неравным местам; таким же образом и здесь [в материальной Вселенной] места неподобны друг другу, и души не пребывают в тождестве, но суть неравные сущности, занимающие неравные места; это неподобие такое же, как в свирели или в других инструментах [неподобие между струнами или трубками], если эти инструменты к тому же находятся в разных местах, и в каждом месте их пение находится в созвучии и с этим местом, и с целым. Сами по себе дурные звуки, будучи взяты относительно Всего, — прекрасны, и противоестественные звуки для Вселенной согласны с природой, и дурной голос для Вселенной не хуже других. Но наличие худшего не делает Целое хуже, как это происходит в случае с голосами; однако (здесь должно воспользоваться другим образом), скажем, что худшее подобно гнусному палачу, не делающим хуже города с хорошим законодательством. Должно и палачу быть в городе, ведь подобные ему люди в нем часто нуждаются, и потому — прекрасно он учрежден.

18. Некоторые души лучше других — в силу иных причин, а некоторые — потому что неравны, так сказать, изначально; они существуют так же, как Логос, не имеющий равных частей, вследствие их раздельности. Нужно рассмотреть и вторые, и третьи [части души], равно как и то, что душа не всегда действует в одних и тех же частях. Однако, вернемся назад, ибо должно [еще раз] говорить, чтобы добиться еще большей ясности учения, нежели была достигнута. Не должно вводить нам таких актеров, которые говорят нечто иное, нежели автор, как будто бы действие не было завершенным, и они могли добавлять к тексту драмы то, что им хочется, [так же и автора мы не должны представлять] оставляющим в центре пустое место [для их своеволия]; актеры тогда не будут актерами, но займут место автора, провидящего, чему надлежит быть сказано, с тем, чтобы ввести в повествование остальное, и какие последствия будут иметь их выступления для сплетенного из всего [целого]. Ибо логосы во Вселенной связывают следствия и результаты злых дел с Логосом: например, производят от пленников и прелюбодеев детей, которые могут прийти в согласие с природой лучших мужей; случается, образуются и города, лучшие, нежели те, которые были разграблены дурными людьми. Но если нелепо вводить души, некоторые из которых совершают дурные, а некоторые — добрые поступки, ибо отстраняя от Логоса дурные поступки, мы лишаем его и добрых, то что мешает нам сделать Логос во Вселенной тем же, чем роль актера в нашем примере, и приписывать ему и прекрасное, и противоположное, так что оно будет приходить к каждому из актеров от самого Логоса — пропорционально совершенству его игры, так что всё будет от Логоса? Но как же со злоделанием? Не будут ли более божественные души во Вселенной только лишь частями Логоса? Или все логосы — душами? [В противном случае,] почему некоторые — души, а некоторые — логосы, если все они относятся к некой Душе?

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Такая точка зрения присуща эпикурейцам. См., например: Цицерон. О природе богов, 1.8. 18 и 20. 54-56.
2. Такова точка зрения гностиков. См. трактат Епп. И. 9 [33], которому Порфирий дал название: Против утверждающих, что мир — зло и Творец его — злой (см.: Порфирий. Жизнь Плотина, 24. 56-57).
3. Плотин часто оспаривает идею о том, что сначала Бог планирует Вселенную и лишь затем творит ее, и настаивает на том, что она вечна и является результатом не божественного расчета и выбора, а произвольного истечения творческой энергии без начала и конца. Особенно яркое изложение доводов, опровергающих божественное планирование и последующее за ним творение, см.: Enn. V. 8 [31]. 7.
4.  Аналогия с семенем (в котором, по мысли Плотина, содержится в единстве всё будущее взрослое растение) — одна из любимых у Плотина. См., например: Епп. III. 7. [45]. 11.23-27.
5. Ср.: «…Из сочетания Ума и необходимости произошло смешанное рождение нашего космоса. Правда, Ум одержал верх над необходимостью, убедив ее обратить к наилучшему большую часть того, что рождалось» (Платон. Тимей, 48а 1-2).
6. См.: Платон. Законы, X. 903Ь-с.
7. Там же, X. 898 (особенно 898а5-ЬЗ о подобии кругового движения небес деятельности разума) и XII. 967a-d.
8. Под каждым из этих тел здесь, возможно, подразумеваются первоэлементы: земля, воздух и т. д., которые животворят и приобщают к жизни всё находящееся в них. См.: Enn. IV. 4 [28]. 27, где о камнях говорится, что они растут до тех пор, пока остаются частью живого единства земли, и прекращают расти, будучи извлечены из нее.
9. Т. е. Эпикур (см.: Usener. Epicurea, 530 ff.).
10. См.: Платон. Теэтет, 176а5. Эта часто повторяемая цитата из Платона — один из основополагающих текстов Плотинова неоплатонизма.
11. Цитата из мифа об Эре. См.: Платон. Государство, X. 617е4-5 (выбор жизней душами).
12. Плотин здесь настаивает на малости и незначительности Земли — в терминах, обычных для астрономов, начиная с Аристарха Самосского. См. его трактат О величинах и расстояниях до Солнца и Луны, положение 2. О применении этого как основы для нравственной и религиозной проповеди, позволяющей осознать незначительность человека и никчемность славы, см.: Марк Аврелий. К себе самому, IV. 3. 3. (Для сравнения можно также вспомнить Цицерона. Сон Сципиона, 8 и 12, хотя там о Земле не сказано, что она «точка», но только то, что она бесконечно мала.) Геоцентрическая космология не приводила античных астрономов и философов к антропоцентрическому взгляду на Вселенную, придающему человеку слишком большое значение в мироустройстве. Она, скорее, побуждала их подчеркивать собственную малость, незначительность и невысокую степень в космической иерархии, что Плотин здесь и делает.
13. Об этом см.: Платон. Теэтет, 176d—177а; «волки» — образ из Государства, VIII. 566а4. Толкование Эпиктета этого «общего места» античной мысли (см. его Руководство морали, IV. 1. 127), наверное, наиболее близкое к Плотину, чем даже где-либо у Платона.
14. См.: Ксенофонт. Киропедия, I. 6. 6. Как подсказывает это сравнение, не следует считать, что весь пассаж целиком (8. 36-39. 19) направлен, главным образом, против христиан (хотя в гл. 9. 10-12 Плотин, вероятно, имеет в виду именно их). Это общее осуждение неразумной и трусливой религиозности тех, кто надеется, что боги своим вмешательством избавят их от неприятностей, в которые они сами впали, нарушая установленные богами законы природы и человеческой жизни; разумным христианам не составит трудности согласиться с этим.